Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты.
Петр Васильевич пожал плечами и отвернулся. „Пижон“ взглянул через стол. На мгновение глаза его встретились с глазами Алексея Петровича. И сейчас же ласковое выражение исчезло с его лица. Оно снова стало таким же брезгливым и пренебрежительным, как тогда у лифта. Он нагнулся к Грише, сказал что-то вполголоса, и оба они посмотрели на Алексея Петровича. Несомненно, капитан бы покраснел, если бы мог. Да он и покраснел — внутренне. Но цвет его обожженного солнцем лица, конечно, не изменился.
— Что, в наш буфет стали пускать всех, кому вздумается? — громко сказал „пижон“, обращаясь к толстяку. Тот растерянно огляделся.
Гриша положил „пижону“ руку на плечо и примирительно проговорил:
Не надо, Саша.
Алексей Петрович встал, положил на стол деньги и, стараясь идти как можно медленнее, с независимым видом двинулся к: выходу. Ругаться или просто грубить он не хотел, да и не умел толком. У буфетной стойки он задержался, чтобы купить папирос, и услыхал, как „пижон“ горячо говорил кому-то:
— Нет, не все равно. Им нечего здесь делать, ходить, слушать и пускать слюни от умиления, чтобы потом рассказывать знакомым. Пусть все эти журналисты, делегации, праздные вояки держатся подальше от наших горестей и радостей. Нельзя позволять им лезть в наши души грязными пальцами. Мы — это мы, и только. Ведь, по сути дела, только здесь мы можем говорить обо всем откровенно. И незачем давать посторонним совать нос в наши дела и наши могилы.[6]
Выйдя из буфета, Алексей Петрович посмотрел на часы. До трех оставалось еще полчаса. Он остановил первого же проходившего мимо человека и спросил, где читальня. Необходимо было узнать о Венере. Вряд ли путешествие на Венеру менее почетно, чем на какую-то Голконду. А после — после они встретятся с этим „пижоном“ как равный с равным и поговорят по душам.
Вероятно, по причине пьянства же Авторам пришлось основательно переделать главу „На пороге“, которая так напоминает „холостяцкий междусобойчик“ из „Подробностей жизни Никиты Воронцова“ и которая первоначально называлась:[7]
Лев Вальцев объясняет.— Нет, это не я, — сказал Вальцев, накрывая на стол. — Это Краюхин. Понимаешь, он-то еще раньше знал, что на совещании ты ничего не поймешь, и попросил меня ввести тебя во все подробности нашей работы. Кроме того, разговор в такой обстановке гораздо приятнее, чем в кабинете.
Он отступил на шаг, любуясь живописным натюрмортом бутылок, консервных банок и свертков в пергаментной бумаге.
— Обстановка подходящая, — согласился Алексей Петрович и добавил оглядываясь: — Вообще, живешь ты, Лева, как буржуй. Жена?
Он указал на висевшую над пианино фотографию красивой грустной женщины в черном, закрытом до шеи платье. Вальцев мельком взглянул.
— Да… нет. Ладно, об этом потом. Сейчас время говорить о королях и капусте, о сургучных печатях и о… о чем там еще?
Одним словом, садись, и приступим. Тебе коньяку? Водки? Вот здесь балычок, а там… В общем, сам разбирайся.
— Кстати, — сказал он немного погодя, когда были осушены первые рюмки. — Знаешь, кто втравил тебя в эту историю?
— В какую?
— В экспедицию.
— Краюхин? — Алексей Петрович выложил себе на тарелку полбанки пряно пахнущего паштета.
— Нет. Я. И начал я еще с позапрошлого года, как только вернулся из Алма-Аты. Благодарен ли ты мне, краснолицый брат мой?
— Сук-кин сын, — с чувством проговорил Алексей Петрович.
— Вот то-то… Конечно, никакие рекомендации не помогли бы, если бы ты не понравился Краюхину. Но он видит людей насквозь. Особенно таких, как ты.
— Это каких же?
— Таких… Честных, прямодушных служак, для которых дело есть три четверти жизни.
— Мерси. Это он тебе сам сказал?
— Почти что. Да, он с тобой ведь беседовал?
— Беседовал.
— Расскажи.
Алексей Петрович рассказал, причем не удержался и упомянул об оскорбительном намеке Краюхина. Вальцев рассмеялся.
— Так и сказал — „не женаты, конечно“?
— Мгм…
— Не обижайся. Ты, конечно, не красавец, да и я, и он тоже, но он имел в виду, что ты, вероятно, не успел жениться за не сколько недель, которые прошли со дня, когда он получил твое личное дело.
— А почему бы и нет? Впрочем, это все ерунда, брат. Давай-ка лучше я буду спрашивать, а ты отвечай.
— Идет.
Вальцев закинул ногу за ногу, поднял рюмку и стал глядеть поверх нее на Алексея Петровича. Тот на минуту задумался.
— Давно ты работаешь у межпланетников?
— Почти десять лет. Летал два раза на Луну и раз на Марс.
— И мне ничего не говорил, скотина!
— А для чего? У нас не принято хвастать такими вещами.
Кроме того, наша работа в Каракумах числилась секретной — это была проверка одной теории, созданной на основании не которых находок на Марсе. Так что болтать много было нельзя.
— Ну, положим. И сейчас мы отправляемся на Венеру тоже для проверки этой самой… теории?
— Твое здоровье. Нет, почему? Та теория оказалась никуда не годной, и из ее обломков создана новая, правильная. Речь шла о проблеме происхождения радиоактивных веществ на планетах. Наша же теперешняя задача гораздо более практична… ближе к жизни, так сказать.
Он нагнулся над столом и отправил в рот кусок ветчины.
— Вот послушай-ка… Тебе, конечно, смерть как интересно узнать, что такое Голконда, и что такое „загадка Яниса“, и все прочее.
Алексей Петрович кивком показал, что не отрицает этого, и уселся поудобнее.
— Лет семь назад ученые на искусственных спутниках, запущенных вокруг Венеры, обнаружили там область мощного радиоактивного излучения. Точно локализовать ее было невозможно из-за сплошной вековой облачности…
— Из зерен аммиака… — вставил Алексей Петрович.
— Из зерен… Не из зерен, а из кристаллов. Не в этом дело.
Короче говоря, нащупали эту область зондами-автоматами.
Понятно, всех это страшно заинтересовало. Судя по мощности излучения, там должны были лежать — и несомненно лежат прямо на поверхности миллионы и миллиарды тонн всяких радиоактивных руд, настоящее сокровище. Условно эту область назвали „Урановой Голкондой“.
— Красивое название.
— Да. Несколько лет Голконду исследовали с искусственных спутников. Подобраться к ней вплотную и пощупать, так сказать, руками все не удавалось. Высадиться на Венере очень трудно, мешают ужасные бури в ее атмосфере и еще кое-какие явления, на этом сломала себе шею не одна экспедиция. Ну, вот. У нас в управлении был крупный геолог, латыш, Янис.
Голконда стала для него идеей-фикс. Долго он ходил по всяким инстанциям и наконец добился разрешения на попытку высадиться в том районе с помощью спортивной ракеты. Его назначили начальником, в пилоты он пригласил Строгова, который уже давно славился своим мастерством. С ними летели еще два человека. С большим трудом им удалось сесть где-то километрах в двадцати от границы Голконды. Янис оставил Строгова у ракеты, а сам с остальными двумя отправился на разведку. Что там произошло — неизвестно. Янис вернулся к ракете через двое суток один, страшно истерзанный, обожженный, больной „песчаной горячкой“. Он принес образцы урановых, ториевых и других активных руд — богатые руды, просто загляденье — и клочок красноватой массы, похожей на резину. Показав ее Строгову, он сказал: „Бойтесь красного кольца“. Больше до самой смерти он не произнес ни слова.
