Виталий Вавикин - Блики, силуэты, тени
3042 год. Затянувшаяся война между перенаселенной Землей и колонизированным Марсом, борющимся за независимость. Военная экспедиция «Арес», организованная единым правительством Земли с целью установления на Луне защитного комплекса. Грузовой корабль «Альфа 46». Руководитель проекта командор Филип Риншо.
Все пошло не так с первых дней экспедиции. Сначала проблемы с финансированием, затем с выбором команды, и вот теперь, после высадки на Луну, обнаружение старого комплекса, о существовании которого никто не знал. Что это? Откуда это на обратной стороне?
— Я проанализировал останки строения, — сказал Вирджил Баддин — лейтенант и глава строительного отряда экспедиции. — Это выглядит невероятным, но… — он замолчал, бросая на командора Риншо косые взгляды.
— Что ты нашел, Вирджил?
— Это наша база. Я имею в виду найденные останки. Не знаю, как это возможно, но мы должны построить точно такой же комплекс.
— И сколько лет этим останкам?
— Пара тысяч, может, чуть больше.
— Как такое возможно?!
— Вот и я о том…
Потом были найдены останки ученых и солдат, живших на станции, которой не должно было быть на Луне.
— Удалось установить их личности? — спросил командор Риншо.
— Всех до одного, — сказала Рита Вейнбаум — глава медицинского отдела.
— Это мы, да? — спросил командор Риншо, потому что именно об этом шептались все на строительной площадке.
— Не понимаю, как такое возможно, — призналась Рита Вейнбаум.
А неделю спустя была найдена еще одна станция, только более древняя, которая по своему составу и структуре говорила о том, что принадлежит колониальному Марсу.
— Но этому комплексу более трех тысяч лет! — не смог сдержаться Вирджил Баддин. — Тогда Марс не был заселен, откуда здесь эта колония?
Но не прошло и пары дней, как обнаружился еще один комплекс. Строению было не больше пары веков. Рита Вейнбаум сказала, что анализы найденных тел показали наличие землян и жителей колониального Марса. Такой же смешанной оказалась и архитектура комплекса. Сохранились также книги и документы.
— Если верить датам, проставленным там, то этот комплекс будет построен лишь двести лет спустя. И технологии… Нами еще не сделаны эти открытия.
— Ты думаешь, это будущее? — спросил командор Риншо.
— Я говорю лишь то, что вижу.
— Но это будущее.
— Да.
— Значит, через двести лет война закончится?
— Да.
— И мы не уничтожим друг друга?
— Нет.
— Это хорошо.
Командор Риншо связался с правительством Земли. Его спросили, почему он еще не установил ракетный комплекс.
— Нет смысла бомбить Марс, — произнес он и долго рассказывал о своих находках. — Война закончится. Мы не должны уничтожать колонии на Марсе.
Его отстранили и прислали замену.
Командор Руфь Кора встретилась с Риншо и попросила его поговорить со своими солдатами, чтобы они подчинились и начали строительство.
— Я не могу, — сказал Риншо. — Мы видели будущее. Мы знаем будущее.
— Все это глупости! — разозлилась командор Кора.
На строительство ракетного комплекса были присланы военнопленные колониального Марса, захваченные в первое десятилетие Второй войны.
— Ты только посмотри на них! — говорила командор Кора своему другу по академии Филипу Риншо. — Это ведь животные! Они даже пишут не так, как мы!
— У них просто свой язык.
— Они вырождаются! Ты бы почитал их законы! Тьфу! И ради этих животных ты губишь свое будущее? — Руфь ждала ответа, но ответа не было.
Бывший командор Риншо ушел, а спустя пару дней на станции произошел первый теракт. Погибших не было, но комплекс был уничтожен. Командор Риншо и несколько близких его сторонников были арестованы, разжалованы и приговорены к строительным работам вместе с военнопленными колониального Марса.
Тысячи заключенных маршировали под куполами Луны. Эхо этих маршей гулко разносилось по округе. И война продолжалась. Планомерная война, линейная, продуманная война, рациональная. Но мир был погружен в хаос. И будущее начинало накладываться на прошлое. Все чаще и чаще. Пока вся жизнь не превратилась в настоящее. Осталась лишь война и ненависть без далеко идущих планов и надежд, без обид и надменности прошлого. Но потом умерло и настоящее. Линия времени перестала существовать.
Это произошло лишь на мгновение, но за это мгновение люди увидели свое рождение, жизнь и смерть. Увидели своих детей, внуков, правнуков. Увидели, как рождаются и умирают державы, миры, планеты, вселенные. На одно короткое мгновение они стали богами, которые знают все, видят все. Но потом линейность времени вернулась. Колесо жизни заскрипело, завращалось. Знания ушли, оставив опустошенность.
Никто ничего так и не понял, но война, длившаяся дольше столетия, закончилась через год. Одна из тысяч войн на этой бесконечной линии жизни. Одна из тысяч войн этого времени. Но время уже начинало сжиматься. Снова и снова. Чаще и чаще. Пока не утратило свою линейность и люди не стали другими. Через тысячу лет. Через десять тысяч. Но все когда-нибудь меняется.
История седьмая. Когда-то в будущем
В двадцать четвертом веке никто не помнил о войне, со дня окончания которой прошло почти сто лет, как некогда в двадцать первом веке не помнили о войнах века двадцатого. Они были где-то рядом, но мир уже изменился, ушел вперед. Как и в двадцать четвертом веке. Люди разделились на касты. Появились законы и правила, созданные для того, чтобы разные касты не пересекались друг с другом. Рабочие жили с рабочими, спортсмены со спортсменами, творческие люди с творческими людьми, политики с политиками. Устройство общества стало таким, что если ты родился в одной касте, то попасть в другую невозможно. Проще всего было детям рабочих. Набор навыков, который требовался от них, был минимален, и этому несложно было научиться. Сложнее — в касте творцов, потому что не у всех детей наблюдались качества, присущие родителям. Поэтому стали появляться новые законы, предписывающие соответствующее воспитание, психологическое давление, чтобы создать оптимальную среду, личность и склад ума.
Угасшая во время войны индустрия развлечений снова пошла в гору. Телевидение, литература, кинематограф, музыка, спорт. Особенно спорт. Контактный, жесткий. Он помогал людям избавиться от агрессии, выплеснуть накопившуюся злость. После Третьей мировой войны, едва не уничтожившей планету, законодательные власти приняли закон, согласно которому в пищу людей стали добавлять препараты, понижающие агрессию. Так говорили по эфирным каналам, но в действительности все эти меры были направлены на то, чтобы ограничить свободу выбора и научить людей не думать об этом, воспринимать как должное. Единое правительство навязало истерзанной планете их жизнь. Но жизнь была лучше войны. К тому же созданные касты никогда не пересекались. Люди не могли сравнивать друг друга. Лишь знали, что где-то есть тот, кто не похож на тебя, но его жизнь оставалась загадкой. В касте рабочего жизнь рабочего считалась единственно верной. В касте политиков — жизнь политика.
