Орсон Кард - Игра Эндера. Глашатай Мертвых
Миро слышал, как сильно он ударился. Глашатай бросился к Хьюмэну; Миро бежал за ним. Хьюмэн не дышал.
— Он умер? — спросила Уанда за его спиной.
— Нет! — закричал кто-то на «языке мужчин». — Нет, нет, ты не можешь умереть! — Миро оглянулся. К его удивлению, это был Листоед. — Ты не можешь умереть!
Затем Хьюмэн протянул слабую руку и коснулся лица Глашатая. Он глубоко вдохнул и заговорил:
— Видишь, Глашатай? Я готов умереть ради того, чтобы взобраться на стену, которая отделяет нас от звезд.
Все годы с тех пор, как Миро познакомился со свинками, все предыдущие годы они никогда не говорили о космических путешествиях, никогда не спрашивали об этом. Но теперь Миро понял, что все вопросы, которые они задавали, были направлены на то, чтобы выведать секрет межзвездных полетов. Ксенологи никогда не понимали этого, потому что они знали — и не сомневались в этом — что свинки были так далеки от уровня культуры, на котором можно строить межзвездные корабли, что понадобится по меньшей мере тысяча лет, прежде чем они смогут приблизиться к этому. Но их стремление к знаниям о металлах, о моторах, о полетах над землей — все это было способом познать секрет путешествий к звездам.
Хьюмэн медленно поднялся на ноги, держа Глашатая за руки. Миро вдруг осознал, что за все годы его работы со свинками никто из них никогда не брал его за руки. Он почувствовал глубокую печаль. И острый укол ревности.
Теперь, когда стало понятно, что Хьюмэн не получил повреждений, другие свинки столпились вокруг Глашатая. Они не толкались, но все хотели быть поближе.
— Рутер говорит, что Королева знает, как строить звездолеты, — сказал Эрроу.
— Рутер говорит, что она научит нас всему, — добавил Капс. — Как делать металл, как делать огонь из камней, дома из черной воды — всему.
Глашатай поднял руки, отгораживаясь от их лепета.
— Если бы все вы хотели пить и увидели у меня воду, все вы попросили бы у меня пить. Но что, если бы я знал, что вода отравленная?
— В кораблях, которые летают к звездам, нет яда, — сказал Хьюмэн.
— К звездным полетам ведут многие пути, — возразил Глашатай. — Некоторые лучше, некоторые хуже. Я дам вам все, что смогу, если это не навредит вам.
— Королева обещает! — настаивал Хьюмэн.
— И я тоже.
Хьюмэн выскочил вперед, схватил Глашатая за волосы и уши и приблизил свое лицо к нему. Миро никогда не видел такого акта насилия; именно этого он и боялся, решения убить…
— Если мы раманы, — закричал Хьюмэн в лицо Эндеру, — то мы решаем, а не ты! А если мы варелсы, то ты можешь убить нас прямо сейчас, как ты убил всех сестер Королевы!
Миро был ошеломлен. Одно дело — решить, что именно Глашатай написал эту книгу. Но как могли они прийти к этому непостижимому выводу, что он был виновен в Ксеноциде? Что они думали — что он Эндер?
И тем не менее Глашатай Мертвых сидел перед ними со слезами на щеках, с закрытыми глазами, словно в обвинениях Хьюмэна была правда.
Хьюмэн повернулся к Миро.
— Что это за вода? — прошептал он и коснулся слез Глашатая.
— Так мы показываем нашу боль, горе и страдание, — ответил Миро.
Мандачува неожиданно вскрикнул. Миро никогда не слышал такого крика — словно умирающее животное.
— Так мы показываем боль, — повторил Хьюмэн.
— О! О! — кричал Мандачува. — Я видел раньше такую воду! Я видел такую воду в глазах Либо и Пипо!
Один за другим, а затем все вместе, свинки издали тот же вопль. Миро был охвачен трепетным ужасом и возбужден в то же время. Он не представлял, что все это значит, но свинки демонстрировали эмоции, которые они скрывали от ксенологов на протяжении сорока семи лет.
— Они печалятся о папе? — прошептала Уанда. Ее глаза тоже блестели от возбуждения.
Миро сказал то, что он только что подумал:
— До этой минуты они не знали, что Пипо и Либо плакали, умирая.
Миро не знал, о чем думала Уанда после этого; он видел лишь, как она отвернулась, прошла неверной походкой несколько шагов, упала на четвереньки и горько заплакала.
Миро присел рядом с Глашатаем, который сидел с опущенной головой, прижав подбородок к груди.
— Глашатай, — сказал Миро, — разве возможно, что вы первый Глашатай и вы же Эндер? Не может быть!
— Она рассказала им больше, чем я ожидал, — прошептал Глашатай.
— Но ведь Глашатай Мертвых, который написал эту книгу, — самый мудрый из всех, кто жил во времена полетов к звездам. А Эндер был убийцей, он уничтожил целый народ, прекрасный народ раманов, которые могли бы научить нас всему…
— И оба они — люди, — проговорил Глашатай.
Хьюмэн подошел к ним и произнес строфу из «Гегемона»:
— Болезнь и лечение в каждом сердце. Смерть и избавление в каждой руке.
— Хьюмэн, — сказал Глашатай, — скажи своему народу, чтобы он не скорбел о том, что было сделано по незнанию.
— Это ужасно, — ответил Хьюмэн. — Это был наш величайший дар.
— Скажи своим, чтобы они успокоились и выслушали меня.
Хьюмэн прокричал несколько слов, не на «языке мужчин», а на «языке женщин», языке власти. Все замолчали и сели, чтобы выслушать, что скажет Глашатая.
— Я сделаю все, что смогу, — сказал Глашатай, — но сначала я должен узнать вас, иначе как я смогу рассказать вашу историю? Я должен узнать вас, иначе как я смогу понять, есть ли в воде яд? И все равно останется самая серьезная проблема. Человечество может любить баггеров, потому что все они мертвы. Но вы живы, и люди боятся вас.
Хьюмэн встал, показал на свое тело, как на что-то слабое и немощное.
— Нас?
— Они боятся того же, чего боитесь вы, когда вы смотрите вверх и видите, как звезды заполняются людьми. Они боятся того, что однажды, добравшись до какого-нибудь мира, они обнаружат, что вы пришли туда первыми.
— Но мы не хотим прийти туда первыми, — сказал Хьюмэн. — Мы хотим прийти туда тоже.
— Тогда дайте мне время, — попросил Глашатай. — Расскажите мне, кто вы, чтобы я мог рассказать им.
— Что угодно, — сказал Хьюмэн. — Мы расскажем тебе все.
Листоед встал. Он говорил на «языке мужчин», но Миро понимал его:
— О некоторых вещах ты не можешь рассказывать.
Хьюмэн ответил ему резко, но на старке:
— Некоторые вещи, которым нас научили Пипо и Либо и Уанда и Миро, они тоже не могли нам рассказывать. Но они рассказали нам.
— Мы не обязаны повторять их глупости. — Листоед все еще говорил на «языке мужчин».
— Но нам не хватает и их мудрости, — возразил Хьюмэн.
Тогда Листоед сказал что-то на «языке деревьев», и Миро не понял. Хьюмэн не ответил, и Листоед отошел прочь.
Подошла Уанда с красными от слез глазами.
Хьюмэн вновь повернулся к Глашатаю.
— Что ты хочешь знать? — спросил он. — Мы расскажем тебе, мы покажем тебе, если сможем.
Глашатай, в свою очередь, взглянул на Миро и Уанду.
— О чем их спросить? Я знаю так мало, я даже не знаю, что нам нужно знать.
Миро посмотрел на Уанду.
— У вас нет каменных или металлических орудий, — сказала она. — Но ваш дом сделан из дерева, как и луки и стрелы.
Хьюмэн стоял в ожидании. Молчание затянулось. Наконец, он спросил:
— Так в чем ваш вопрос?
«Как он мог не заметить связи», — подумал Миро.
— Мы люди, — пояснил Глашатай, — используем каменные или металлические орудия для того, чтобы срубить дерево, чтобы превратить его затем в дома, стрелы или дубинки, как те, которые у вас есть сейчас.
Потребовалось некоторое время, чтобы смысл слов Глашатая стал понятен. Потом неожиданно все свинки вскочили на ноги. Они начали бегать кругами, бесцельно и бессмысленно, иногда натыкаясь друг на друга, или на деревья, или на дома. Почти все молчали, но время от времени кто-нибудь издавал протяжный вопль, в точности как несколько минут назад. Было жутковато смотреть на это почти бесшумное безумство, они как будто вдруг потеряли контроль над своими телами. Все эти годы прошли в стремлении ничего не сказать, а сейчас Глашатай нарушил это правило, и результатом было это сумасшествие.
Из хаоса появился Хьюмэн и бросился на землю перед Глашатаем.
— О Глашатай! — воскликнул он. — Обещай, что ты никогда не позволишь им срубить моего отца Рутера их металлическими и каменными орудиями! Если ты хочешь убить кого-нибудь, есть древние братья, которые отдадут себя, или я умру с радостью, но не позволяй им убить моего отца!
— И моего! — кричали другие свинки. — И моего!
— Мы никогда не посадили бы Рутера так близко к забору, — сказал Мандачува, — если бы мы знали, что вы — варелсы.
Глашатай опять поднял руки.
— Разве кто-нибудь из людей срубил хотя бы одно дерево на Лузитании? Никогда. Закон запрещает это. Вам нечего бояться.
Наступила тишина, и свинки остановились. Наконец Хьюмэн поднялся с земли.
