Гайворонский Борисович - Незваные...
Он упал на колени, истово начал креститься и бить поклоны.
– Не сходи с ума только, Юра. Богу в душе молись. Он тебя всегда услышит. А я не бог, напоминаю.
– Всё равно, всё равно… Спасибо.
– Всё у тебя будет хорошо. И у Прохора тоже. Я знаю, вы поговаривали к Мамаеву Фёдору на поклон съездить. Если всё-таки решитесь, езжайте. Он вас примет. Удачи тебе, Юра. Попусту не зови. Если уж только совсем прижмёт, что вряд ли. Повторяю, всё теперь у вас будет хорошо.
– Спасибо, Карабас.
Бабик встал с коленей и шмыгнул носом. Лицо светилось счастьем.
– Ну вот, вроде и добро делаем, а всё как-то не по себе на душе.
– Самозванцы?
– А кто знает?..
– Ответственность большая.
– Понимали бы люди, что каждый ответственен и за себя, и за других.
Два человека приблизились друг к другу и слились в объятии. Разум взорвался, рассыпавшись по мирозданью. И назад возвращаться не хотел. Страха не было. Были только покой и созерцание. Ликующая материнская формация, Мамма, была рядом, и миллионы единиц разумности, ушедших своим путем далеко-далеко вперед… Среди них были и люди. Раскаявшиеся грешники, святые и просто чистые душой и крепкие духом. Верующие и не знающие Бога. Обретшие Истину и жаждущие её. Нашедшие свой путь и ищущие. Вершащие судьбы других и затворники, заточившие себя в пещеры. Живые во плоти и оставившие плоть в своих Мирах. Кто навсегда, кто на время. Но всех объединяли Любовь, Добро, Совесть и Нравственность.
Так длилось долго. Возможно, вечность.
– Мамма хочет покинуть своё тело и остаться здесь.
– Она этого не сделает, пока нужна нам.
– Мы ведь тоже не хотим обратно.
– И мы останемся, потому что теперь знаем, что делать.
…Двое приближались к деревне. Мужчина, похожий на известного актёра, и рыжая стройная девушка. Они шли налегке. Пыль грунтовой дороги слегка клубилась под ногами, светило яркое солнце, начало сентября выдалось тёплым.
– Мама, ты дома? – заходя в сени, окликнула Марина, а Полеха окинул взглядом две большие сумки, появившиеся из ниоткуда и покорно лёгшие у порога дома.
– Ой, кто к нам приехал! Проходите, детки, проходите.
Татьяна Валерьевна выбежала радостная из зала, оторвавшись от телевизора и бросив на стол шерстяное вязанье со спицами. Крепко обняла и поцеловала дочь, хлопнула по груди Сержа:
– Здоров, красавец!
– Здрасьте, мама Таня.
Уже ставшее традиционным приветствие, как всегда, закончилось хитрым лукавым взглядом «мамы Тани», задержавшимся на «сыночке» лишнее, чем надо бы, мгновенье, и ответным улыбчивым прищуром Сержа. Это всегда веселило Марину.
Пройдя в дом, женщины включили электрический самовар, быстро собрали на стол. Никакой основательной пищи, все были сыты – только печенье, конфеты, пирожные, фрукты, ягоды да лёгкое винцо на любителя.
– Что-то вы без предупреждения. Где ж ваша телепатия и прочие фокусы? Может, случилось что?
– Нет, мам, всё оч-чень даже хорошо. Разговор серьёзный есть.
– Разговор, говорите? Ну, давайте поговорим.
– Сейчас, мамуль, чайку попьём, посидим немного…
Татьяна Валерьевна поглядывала на гостей, стараясь не пытать их раньше времени, хотя любопытство распирало. Интуитивно догадывалась, что тема серьёзная.
Когда символические «по чашке чая» были позади, Серж вышел на крыльцо покурить, проявив запланированную деликатность.
– Мам, – начала Марина, – я хочу тебе вот что сказать. Папа с Людмилой жить не будет…
– Так…
– Не перебивай. Ты знаешь, чему меня Серёжа научил, я в прогнозах не ошибаюсь. Так вот, не будут они жить, не судьба. Но главное не это. Мы знаем, что папуля, как бы там ни было, по-прежнему любит тебя и очень начинает сожалеть о содеянном. Бес в ребро, понимаешь?
– Вы что, разговаривали с ним?
Лёгкий румянец заиграл на лице женщины.
– Мам, нам и разговаривать не надо. Мы и так всё видим.
– А, ну да.
– Так вот, Серёжа говорит, что скоро он к тебе с повинной придёт. Не отвергай его, мамуль.
Марина взяла мать за руку и погладила её, глядя глаза в глаза. Татьяна Валерьевна молчала, чуть откинув голову назад. Гордая, сильная и мудрая. Чувствовалось, что в душе её идёт нешуточная борьба. Дочери она почему-то безусловно верила. Тем более собственные предчувствия совпадали со сказанным.
– Мам, я всё понимаю. Но знала бы ты, какой он хороший, как он переживает. Он ведь тоже гордый, тем более мужчина. Однако силы в себе найдёт, чтобы сделать свой шаг навстречу. Ты же любишь его, мамусик, сохнешь ведь по нему. Вы будете счастливы, мы это точно с Серёжей знаем, мам… Не сделай глупости, не разрушай вашего счастья. А уж как мы будем рады, мам! – Марина смахнула слезу, продолжая неотрывно смотреть в родные глаза. – Свадьбу новую сыграем! Примета такая есть…
…Серж прошёл на задний двор, приоткрыл калитку, ведущую в огород. Потрогал рукой шатающуюся дощечку штакетника, вынул из неё крохотный ржавый гнутый крючок, когда-то называвшийся гвоздём, потрогал колючее острие и долго разглядывал его. О чём он думал в этот момент, было ведомо только ему и Марине. Кусочек железа из его руки исчез, заменив собою полноценный блестящий, словно только что рубленный от станка гвоздь «сотку». Он вошёл в дерево, как в масло, загнувшись на обратной стороне поперечной жерди.
Когда в дом вернулся улыбающийся Серж, женщины плакали, обнявшись. Потирая руки, он торжественно произнёс:
– Ну вот, девочки, теперь можно и по стопарику винца! Да и дел ещё невпроворот.
24.
С минимальной долей сверхъестественного вмешательства в жизнь отца и матери, их судьбы были всё-таки корректно, очень корректно подправлены дочерью с её спутником. Подправлены самым наисущественнейшим образом. Без этого короткого визита дочки к родной матушке в деревню всё рисовалось диаметрально противоположно. Несмотря на любовь к мужчине, женская гордыня взяла бы верх, и Александр Иванович получил бы отказ на своё предложение восстановить прежние отношения с Татьяной Валерьевной. Это случилось бы не долее чем через две недели после сегодняшнего дня. Но прежде, шестью сутками раньше, отец Марины должен был уличить свою нынешнюю жену Людмилу в адюльтере. А дальше печальные события развивались бы и росли, как снежный ком, в этой не изменённой незатейливым диалогом двух женщин реальности. После резкого отказа от возобновления отношений и непринятия раскаяний бывшего супруга Татьяна Валерьевна в сердцах хватает лопату, ведро и идёт в огород копнуть свежей картошки, лишь бы занять себя хоть чем-то. Идёт прямо босиком, не надев обычных для таких случаев резиновых калош, оставшихся у порога. И маленький ржавый гвоздик, коварно торчащий из внезапно отвалившейся штакетины, ломает жизнь. Необработанная ранка на ноге, незначительное нагноение под затянувшейся корочкой, домашние припарки, примочки, народные средства… Через месяц – больница, досрочная выписка. Ещё спустя два месяца рецидив, попытка самолечения, вновь больница, запоздалая операция по поводу обширного абсцесса, больничная инфекция и безрадостный финал в новогодние праздники…
Но! Такая линия развития событий уже была невозможна по двум основным причинам. Роковой гвоздь бесследно исчез, а больница исключалась в принципе, как и всякие недуги, благодаря чудодейственным целительным способностям зятя-симбионта (теперь и дочери, впрочем, тоже).
Не случится уже и адюльтера. По каким-то сложным законам Судьбы завтра произойдёт незначительная, но давно зреющая размолвка между супругами. Александр Иванович и Людмила тихо и мирно придут к единогласному решению о цивилизованном разводе без взаимных упрёков и скандалов. Последующая неделя будет всецело посвящена решению чисто бытовых проблем – справедливому разделу имущества. Зреющему короткому и бесперспективному роману с сослуживцем Людмилы тоже не суждено будет сбыться.
Кроме того, незначительное на первый взгляд вмешательство не только исключило беды, но и принесло счастье всем. Через полтора года отважная женщина Татьяна решается ещё на один правильный шаг. Она рожает в любви без мук и страданий здорового ребёнка, братика Марины…
– Теперь к Валентине Георгиевне и Нине с Дашей?
