Стиг Ларссон - Девушка, которая застряла в паутине
— Если вы с твоим дружком Рогером начнете скучать по Августу, то всегда сможете посмотреть на это и вспомнить, — сказала она.
Лассе явно был обескуражен ее действиями. Растерянно полистав бумаги, он весь скривился, и тогда Ханна не удержалась и тоже взглянула. Это были рисунки, и верхний изображал… Лассе, который с безумно злым видом размахивал кулаками…
Задним числом она едва ли смогла бы объяснить то, что произошло потом. Дело было не только в том, что Ханна поняла, что происходило, когда Август оставался один с Лассе и Рогером. Она еще увидела собственную жизнь. Увидела ее более ясно и трезво, чем на протяжении многих лет. Именно с таким, искаженным от ярости лицом Лассе Вестман смотрел на нее сотни раз, причем в последний раз с минуту назад, и она осознала, что такого терпеть не должен никто — ни она, ни Август, — и отпрянула. Во всяком случае, ей показалось, что она отпрянула, поскольку женщина посмотрела на нее с каким-то новым вниманием, и Ханна покосилась в ответ, хотя назвать это более близким контактом было бы преувеличением. Но в одном отношении они, вероятно, друг друга поняли.
— Он должен убраться, не так ли, Ханна? — спросила женщина.
Вопрос был страшно опасным, и она опустила глаза на кроссовки Августа.
— Что это на нем за кроссовки?
— Мои.
— Почему?
— Утром мы очень спешили.
— А что вы делали?
— Прятались.
— Я не понимаю… — начала она, но больше ничего сказать не успела. Лассе яростно дернул ее за руку.
— Не объяснишь ли ты этой психопатке, что единственный, кто должен убраться отсюда, это она?! — заорал он.
— Ну да, — произнесла Ханна.
— Тогда давай!
Но затем… Она толком не могла этого объяснить. Возможно, это было связано с выражением лица Лассе или с ощущением неколебимости в теле и ледяных глазах молодой женщины. Внезапно Ханна услышала, как говорит:
— Убирайся, Лассе! И никогда больше не возвращайся!
Она едва могла поверить, что это правда. Ей казалось, будто в ней говорит кто-то другой.
А дальше все произошло очень быстро. Лассе поднял руку, чтобы ударить ее. Но удара не последовало — от него. Молодая женщина среагировала с молниеносной быстротой и дважды или трижды двинула его в лицо, как тренированный боксер, а потом подсекла его ударом по ногам.
— Какого черта! — только и успел выкрикнуть он, после чего рухнул на пол, а молодая женщина поставила на него ногу.
Потом Ханна будет раз за разом вспоминать то, что в эту минуту сказала Лисбет Саландер. Этими словами ей словно бы вернули какую-то часть ее самой, и она поняла, насколько сильно и долго желала изгнать Лассе Вестмана из своей жизни.
Бублански мечтал о встрече с раввином Гольдманом.
Он мечтал об апельсиновом шоколаде Сони Мудиг, о своей новой кровати и другом времени года. Но его назначили разбираться с этим расследованием, чем ему и предстояло заниматься. В одном отношении он, правда, был доволен. Ему сообщили, что Август Бальдер невредим и направляется домой к матери. Убийца его отца схвачен, благодаря именно мальчику и Лисбет Саландер, хотя еще неизвестно, выживет ли он. Этот тип тяжело ранен и находится в реанимации Дандерюдской больницы. Его зовут Борис Лебедев, но он уже давно живет по документам на имя Яна Хольцера, в Хельсинки. Он являлся майором и бывшим солдатом элитного подразделения Советской армии и раньше уже фигурировал в нескольких расследованиях убийств, но поймать его не удавалось. Официально Лебедев-Хольцер числился предпринимателем в охранной сфере и обладал двойным гражданством — финским и русским; по всей видимости, кто-то подправил его данные в компьютерном регистре.
Двух других мужчин, обнаруженных возле дома на Ингарё, тоже идентифицировали по отпечаткам пальцев; это оказались Деннис Уилтон, бывший бандит из «Свавельшё МК», неоднократно сидевший за разбой и жестокое избиение, и Владимир Орлов — русский, осужденный в Германии за злостное сутенерство, чьи две жены умерли при злосчастных и подозрительных обстоятельствах. Никто из мужчин пока не сказал ни слова о случившемся, да и вообще ни о чем, и Бублански не питал особых надежд на то, что они заговорят позже. Подобные парни обычно бывают не слишком разговорчивы на полицейских допросах. С другой стороны, это входит в правила игры.
Действительно же не нравилось Яну ощущение, что мужчины являются только пехотинцами, а над ними имеется командование, и, очевидно, со связями в высших слоях общества, как в России, так и в США. Бублански ничего не имел против того, что один журналист знает о его деле больше его. В этом отношении он был неамбициозен. Ему хотелось только продвинуться в расследовании, и он с благодарностью принимал информацию, от кого бы она ни исходила. Однако глубокое проникновение в дело Микаэля Блумквиста напоминало ему об их собственных промахах, об утечке информации и опасности, которой они подвергли мальчика. Это всегда будет продолжать его бесить, и, возможно, именно поэтому Бублу так раздражало то, что руководитель СЭПО Хелена Крафт настоятельно хотела с ним связаться, да и не только Хелена Крафт. Этого же хотели айтишники из Государственной уголовной полиции, главный прокурор Рихард Экстрём и некий профессор из Института машинного интеллекта, из Стэнфорда, по имени Стивен Уорбертон, который, по словам Аманды Флуд, хотел поговорить о «значительной опасности».
Яна Бублански раздражало это — и тысяча других вещей. А тут еще к нему в кабинет постучали… Вошла Соня Мудиг, усталая и совершенно не накрашенная. В ее лице появилось что-то новое и обнаженное.
— Всех троих задержанных оперируют, — сообщила она. — Снова допрашивать их можно будет только через некоторое время.
— Ты имеешь в виду, пытаться допрашивать?
— Да, пожалуй. Но мне вообще-то удалось коротко переговорить с Лебедевым. Перед операцией он ненадолго пришел в сознание.
— И что он сказал?
— Что хочет поговорить со священником.
— Почему все психи и убийцы теперь так религиозны?
— Ты хочешь сказать, в то время как все разумные старые комиссары сомневаются в своем Боге?
— Ну ладно!..
— Но Лебедев, похоже, пребывает в отчаянии, а это, я считаю, добрый знак, — продолжила Соня. — Когда я показала ему рисунок, он лишь печально от него отмахнулся.
— Значит, он не пытался утверждать, что рисунок является вымыслом?
— Он просто закрыл глаза и начал говорить про священника.
— Ты поняла, чего хочет этот американский профессор, который все время названивает?
— Что… нет… Он настаивает на том, чтобы ему дали поговорить с тобой. Я думаю, речь идет об исследованиях Бальдера.
