Стиг Ларссон - Девушка, которая застряла в паутине
Ханна Бальдер сидела на кухне, на Торсгатан, и курила. Казалось, будто она в последние дни почти только и делала, что сидела здесь и дымила с ощущением кома в желудке. Правда, ей усиленно оказывали поддержку и помощь. Но это не играло особой роли, поскольку ее также необычайно часто били. Лассе Вестман не переносил ее волнения — вероятно, оно лишало его возможности в полной мере терзаться самому. Он постоянно взрывался и кричал: «Неужели ты не можешь даже уследить за собственным сыном?» — и частенько распускал руки или швырял ее через всю квартиру, точно тряпичную куклу. Сейчас он наверняка тоже взбесится — она неосторожным движением пролила кофе на посвященные культуре страницы газеты «Дагенс нюхетер», а Лассе только что ругался по поводу напечатанной там театральной рецензии, сочтя ее слишком доброжелательной по отношению к нескольким коллегам, которых не любил.
— Что ты, черт побери, наделала? — зашипел он.
— Извини, — поспешно сказала она. — Я сейчас вытру.
По уголкам его рта Ханна видела, что этого недостаточно. Она поняла, что он ударит ее, еще до того, как он сам осознал это, и поэтому настолько хорошо подготовилась к его пощечине, что не произнесла ни слова и даже не шевельнула головой. Просто почувствовала, как на глаза навернулись слезы и заколотилось сердце. Но дело было, собственно, не в ударе. Пощечина просто сыграла роль толчка. Утром ей позвонили и говорили настолько путано, что она почти ничего не поняла: Август найден, но опять исчез, и он, «по всей видимости», цел и невредим… «По всей видимости»… Ханна даже не понимала, стала меньше волноваться после этого известия или больше — тогда она была едва в силах слушать. И вот теперь время шло, а ничего не происходило, и никто, похоже, ничего нового не знал…
Внезапно Ханна встала, не заботясь о том, будут ее бить дальше или нет. Она пошла в гостиную, слыша за собой пыхтение Лассе. На полу по-прежнему лежали листы для рисования, на улице завывала сирена «Скорой помощи». Послышались шаги на лестнице. Кто-то идет сюда?… В дверь позвонили.
— Не открывай. Это опять какой-нибудь проклятый журналист, — прошипел Лассе.
Ханне тоже не хотелось открывать. Мысль о любых встречах вызывала у нее неприязнь. Тем не менее ей подумалось, что игнорировать звонок нельзя. Возможно, полиция хочет еще раз ее допросить, или вдруг они уже узнали что-то еще, хорошее или плохое… Она пошла к двери — и вспомнила Франса.
Ей вспомнилось, как он стоял на площадке лестницы и хотел забрать Августа. Она припомнила его глаза, и отсутствие бороды, и собственное желание вернуться к прежней жизни, до Лассе Вестмана, когда звонили телефоны и поступали предложения и когда страх еще не вонзил в нее свои когти. Затем она открыла дверь, не снимая предохранительной цепочки, и поначалу ничего не увидела — только лифт и рыжевато-коричневые стены. Потом ее словно током ударило, и в первое мгновение она почти отказывалась этому верить. Но перед нею действительно стоял Август! Волосы одним сплошным колтуном, одежда в грязи, на ногах слишком большие кроссовки — и тем не менее… Он смотрел на нее обычным серьезным, непостижимым взглядом. Ханна сорвала предохранительную цепочку и распахнула дверь. В общем-то, она не ожидала, что Август появится один, но все равно вздрогнула. Рядом с мальчиком, уставившись в пол, стояла крутая молодая женщина в кожаной куртке, с царапинами на лице и землей в волосах. В руке она держала большую дорожную сумку.
— Я здесь для того, чтобы вернуть тебе сына, — сказала незнакомка, не поднимая глаз.
— Господи, — произнесла Ханна. — Господи!
Большего она выдавить из себя не смогла и несколько секунд стояла в дверях в полном оцепенении. Затем у нее затряслись плечи. Она опустилась на колени, совершенно не думая о том, что Август ненавидит объятия. Затем обняла его, бормоча: «Мальчик мой, мальчик мой», — пока у нее не полились слезы. И, самое странное, Август не только не сопротивлялся — он, похоже, даже собирался что-то сказать, как будто в довершение ко всему научился разговаривать. Но не успел. В дверях возник Лассе Вестман.
— Какого черта… так он здесь? — прошипел он с таким видом, будто собирается продолжить драться.
Внезапно Вестман приосанился. В каком-то смысле это было прекрасной демонстрацией актерского мастерства. За одну секунду он начал блистать великосветскими манерами, обычно производившими впечатление на женщин.
— К тому же парня доставили нам прямо к дверям, — продолжил он. — Уж куда роскошней! Он хорошо себя чувствует?
— Он в порядке, — удивительно монотонным голосом ответила стоявшая в дверях женщина и, не спрашивая разрешения, вошла в квартиру со своей большой сумкой и в перепачканных глиной сапогах.
— Конечно, заходите, — кисло произнес мужчина. — Не стесняйтесь.
— Я здесь для того, чтобы помочь тебе собрать вещи, Лассе, — проговорила женщина тем же ледяным голосом.
Однако реплика была настолько странной, что Ханна не усомнилась в том, что ослышалась, и Лассе явно тоже не понял. Он просто разинул рот с глупым выражением лица.
— Что ты говоришь? — переспросил он.
— Ты переезжаешь.
— Ты пытаешься шутить?
— Отнюдь. Ты должен сейчас же убраться из этого дома и никогда больше не приближаться к Августу. Ты видишь его в последний раз.
— Так ты действительно чокнутая!
— Напротив, я на удивление щедра. Я собиралась просто спустить тебя с лестницы и причинить тебе очень большой вред. Но сейчас у меня с собою сумка. Я решила позволить тебе упаковать немного рубашек и трусов.
— Что ты за уродина такая? — прошипел Лассе изумленно и вместе с тем яростно.
Он двинулся к женщине с угрожающим видом, и Ханна на секунду или две задумалась, не изобьет ли он ее тоже.
Однако что-то заставило его заколебаться. Возможно, глаза женщины или то простое обстоятельство, что она не отреагировала, как другие. Вместо того чтобы с испуганным видом отступить, она просто холодно улыбнулась, достала из внутреннего кармана несколько помятых листов бумаги и протянула их Лассе.
— Если вы с твоим дружком Рогером начнете скучать по Августу, то всегда сможете посмотреть на это и вспомнить, — сказала она.
Лассе явно был обескуражен ее действиями. Растерянно полистав бумаги, он весь скривился, и тогда Ханна не удержалась и тоже взглянула. Это были рисунки, и верхний изображал… Лассе, который с безумно злым видом размахивал кулаками…
Задним числом она едва ли смогла бы объяснить то, что произошло потом. Дело было не только в том, что Ханна поняла, что происходило, когда Август оставался один с Лассе и Рогером. Она еще увидела собственную жизнь. Увидела ее более ясно и трезво, чем на протяжении многих лет. Именно с таким, искаженным от ярости лицом Лассе Вестман смотрел на нее сотни раз, причем в последний раз с минуту назад, и она осознала, что такого терпеть не должен никто — ни она, ни Август, — и отпрянула. Во всяком случае, ей показалось, что она отпрянула, поскольку женщина посмотрела на нее с каким-то новым вниманием, и Ханна покосилась в ответ, хотя назвать это более близким контактом было бы преувеличением. Но в одном отношении они, вероятно, друг друга поняли.
