Владимир Дэс - Из рая в рай (сборник)
Очнулся я от щекотания в носу.
Поморщился, чихнул и открыл глаза, но не шевелился.
Шевелиться не было сил.
Прямо передо мной сидела на корточках маленькая девочка в золотых кудряшках, похожая на ангела, и вокруг нее раздавался колокольный звон.
«Уже в раю», – подумал я и блаженно зажмурился, чтобы хоть немного подготовить себя к райской жизни.
Но через секунду у меня в носу снова защекотало.
Я опять чихнул и вновь открыл глаза.
Вокруг, очевидно, был не рай, и ангелом в кудряшках оказалась обыкновенная девчонка лет пяти, которая былинкой щекотала мне нос. Я гримасничал, а она от этого заливалась смехом.
Другой рукой она держала веревку, за которую была привязана коза со звенящим колокольчиком на шее.
Эта картина была настолько необычной после всего житого и мною пережитого, что я невольно, превозмогая боль, приподнял голову и перевернулся на спину.
И в голове все перевернулось. И я решил. К черту этот бизнес.
Буду просто жить. Как живет эта девочка. Беззаботно и счастливо.
Как в раю.Белое под чёрным
Сытый художник – это не художник.
Настоящим художником может быть только голодный художник.
А Коля Сушенцов голодал давно – лет десять.
Поэтому он с полным правом называл себя художником.
К тому же он и рисовал.
Рисовал «бытовуху» маслом.
Рисовал много. Продавал мало. Но пил достаточно.
Однажды, после тяжелого и суетного дня с друзьями, подругами и водкой с пивом, Коля уснул у себя в мастерской на диване, накрывшись черным хромовым пальто.
Это пальто подарил ему его друг, негр из Занзибара, с которым он учился в Университете Патриса Лумумбы. Коля провожал его с дипломом на родину в Африку, а в Африке, как известно, тепло и даже немного жарко. Поэтому черный друг, направляясь на паспортный контроль, снял свое кожаное пальто и отдал Коле, у которого не то что кожаного, даже драпового не было, и круглый год он ходил в брезентовом плаще.
Со временем пальто сильно пообтрепалось и пообтерлось, но носилось справно. И даже, как вы видите, время от времени служило то одеялом, то матрасом. Все зависело от обстоятельств и количества выпитого.
Так вот, лег Коля Сушенцов на диван и накрылся черным кожаным пальто, которое до этого носил один его знакомый негр.
Накрылся он пальто и уснул.
И стал ему сниться сон, что он в будущем.
И почему-то он не мужчина, а женщина.
Красивая такая блондинка лет тридцати. Кожа белая, волосы белые, белье белое, даже помада на губах и та белая.
А вот кровать и постель – черные. И комната как-то странно по дизайну сконструирована: верхняя половина стен и потолок черные, а ниже все белое, даже ковер на белом полу.
Когда лежишь на спине, то вся комната видится черной.
А если лежишь на животе, то вся комната видится белой.
И не успел Коля-женщина как следует освоиться в своем новом качестве, как открылась черно-белая дверь и вошел негр. Нет, совершенно не похожий на его университетского друга.
Негр по-деловому быстро разделся, и не успел Коля опомниться, как гость уже лежал на нем и быстро его…
В общем, негр, сделав свое дело, также по-деловому быстро оделся и довольный вышел.
Коля опешил.
Женщина отдыхала.
И не успел Коля осмыслить новую ситуацию, как черно-белая дверь снова открылась, и вновь вошел негр. Он быстро разделся, залез на Колю-женщину и стал опять быстро…
Негр, как и первый раз, сделал свое дело, оделся и довольный вышел.
Коля, уже наученный предшествующим опытом, что все здесь делается быстро, поддернул белый пеньюар и резво подскочил к окну.
Из окна, которое, находилось очень высоко, взору открылась огромная площадь. И на ней несколько десятков тысяч негров. На первый взгляд могло показаться, что они стояли хаотично. Но через некоторое время становилось ясно, что это – огромная, гигантская очередь, извивающаяся по площади, как змея. Конец ее терялся где-то в переулках, а начиналась она у того самого здания, где находилось окно, из которого смотрел Коля-женщина, а значит, и где находилась та самая странно раскрашенная комната.
Огромный рекламный щит сверкал слева от площади. На нем в похотливой позе была та самая женщина, которой был теперь Коля, и по кругу рекламный призыв со странным текстом: «Сенсация тридцать пятого века. Спешите. Последняя белая женщина на Земле. Всего за миллион долларов. Испытайте радость первобытного секса!»
Звучала громкая музыка, и в перерывах между фугами опять звучала реклама сверкающего рекламного щита.
И не успел Коля опять осмыслить, что все это значит, как черно-белая дверь снова открылась, и вошел очередной черный любитель первобытного секса.
«Нет, – подумал Коля, – с меня хватит». И, забравшись на подоконник, он выпрыгнул из окна.
Больно ударившись головой о мостовую, Коля проснулся.
Он лежал уже на полу в своей мастерской, накрытый черным кожаным пальто.
Брезгливо скинув с себя пальто, Коля сел, потрогал себя между ног – мужик. Значит приснилось.
И он опять накрыл себя черным хромовым пальто и вновь уснул прямо на полу, поленившись забраться на диван.
В эту ночь ему больше ничего не снилось.
Утром он совсем забыл о своем сне. Похмелился и, выбрав пару картин о подворотнях своего любимого города, поплелся на «пятачок» продавать эти шедевры.
На картины смотрели. Вздыхали. Но не покупали. Грязных, запомоенных дворов в жизни горожан и так хватало и никто не хотел покупать нарисованные помойки. Покупали в основном «рощи» и «рассветы».
Коля уже дважды снижал цену. И вот, когда он собрался уходить, к его картинам подошла очень красивая блондинка с сигаретой и маленькой собачкой на локте.
– Хау мач? – спросила она по-английски.
Коля назвал цену.
Она опустила собачку на тротуар, достала из висевшей на плече сумочки деньги. Отсчитала. Отдала. Сунула под мышку картины, под локоть – собачку и ушла.
Коля пересчитал деньги и пошел поесть.
Но что-то не елось и даже не пилось.
Эта резвая покупательница пробудила в нем какие-то смутные воспоминания. Будто он – это она. Ощущение это было настолько реальным, что он невольно потрогал себя за грудь.
Затем ковырнул вилкой остывшую котлету, глотнул кислого пива и вдруг резко встал и бегом помчался к себе в мастерскую.
Там, сбросив на диван свое черное кожаное пальто, он дрожащими руками закрепил на подрамник первый попавшийся под руки холст, надавил красок и стал творить.
А творил он что-то очень странное, непонятное даже для себя.
Руки его мелко подрагивали. Он спешил. Торопился. Хотя краски ложились ровно и легко, он как бы боялся опоздать. А к чему опоздать о никак не мог себе объяснить.
Его привычка смотреть во время работы подолгу в окно сменилась частыми взглядами на пальто, вызывающе черневшее на диване.
