Владимир Дэс - Из рая в рай (сборник)
И наоборот: если дела у нас шли плохо, дом как бы съеживался, дряхлел. А у тех, кто с клиентами работал наплевательски, и воздух дурнел, и мебель разваливалась, и двери переставали открываться. Мне всё сразу становилось ясно, и я таких нерадивых моментально выгонял или принимал меры к исправлению.
Минул год.
Дом мой превратился во дворец. Всё в нем буквально дышало благополучием и успехом. От этого и мы все заметно поздоровели и даже помолодели. А фирма – так просто процветала.
Но однажды ко мне пришел посетитель. С предложением.
Предложение было хитрое, с этаким пакостным душком. Но заманчивое. Денежное…
И я согласился. Развернули работу по этому предложению, и пошло… Деньги потекли рекой. Но рекой же потекли иски и жалобы.
Я оказался так замотан дрязгами, что перестал замечать и сам дом, и то, что в нем происходит. А когда заметил, был неприятно удивлен.
Сотрудники стали злыми, неприветливыми. Двери в их кабинетах скрипели, как больные, стулья разваливались. И мой собственный кабинет потемнел. Кресло как-то съежилось, сделалось жестким. Окна затмились пыльной пеленой.
Я вызвал помощника и поинтересовался, в чем тут дело. Он пожал плечами и уверил, что дом моют и подновляют чуть ли не каждый день, а он разваливается прямо на глазах.
Я призадумался. Раз дом ветшает и снаружи, и изнутри, то ясно почему: я в своем деле поступился нравственными принципами. Значит, надо что-то делать… Либо начинать капитальный ремонт дома, либо свертывать сделку, которая постепенно превращала меня и мою фирму в чудовище, ломающее людские души и наживающееся на их простоте и бедах.
И решил: плевать мне на этот дом.
Пусть себе разваливается.
Пусть захламляется.
Пусть скрипит и пылится.
Я-то свое взять успею.
Как-нибудь проживем. И сквозь мутные окна мир виден…
Но ничего у меня не вышло.
Дом необратимо разрушался.
Сотрудники стали подвертывать и ломать ноги на рассохшихся ступеньках. На будку охранников обвалился карниз и разнес ее вдребезги. Охрана, ясно, разбежалась.
Даже мой верный помощник бросил меня, ушел вместе с телефоном. Мраморные колонны вскоре выкрошились, дорожки во дворе заросли репьем и крапивой. Даже солнца теперь не стало видно – все дни над домом висела тяжелая свинцовая туча.
А в один прекрасный день дом не пустил меня внутрь. Я просто не смог открыть входную дверь – ручка оторвалась!
От злости плюнул я на дом.
Какая-то птица, подлетев к дому, вдруг резко спикировала и облетела его сбоку, не позабыв с высоты нагадить мне на макушку…
Потряс я головой.
Посмотрел вслед гадкой птице…
И подумал: «Ладно, другой дом найду… Не все же дома такие странные, как этот».
Сел я в машину и поехал побыстрее от этого неприятного места.
Дом скрипнул, и из карниза выпал увесистый кирпич – и прямо на то место, где только что стояла моя машина.
Лифт
Люди очень странными бывают в своих суждениях: они почему-то считают, что все предметы вокруг них ничего не чувствуют и не понимают.
Я вот, к примеру, Лифт.
Предмет в их понятии неодушевленный, то есть души у меня нет. Значит, я не мыслю и ничего не понимаю. Возможно, я и в самом деле многого не знаю, но все, что происходит во мне, я вполне понимаю и даже иногда оцениваю. Не знаю, может, я все это делаю неверно и не так, как люди.
Может быть. Вот, например, сегодня.
Еще только четыре утра, а меня уже вызывают.
Это жилец с пятого этажа.
Каждый день он встает без пяти четыре утра.
Глаза его еще закрыты и поэтому он путает кнопки.
Иногда уезжает вверх, на четырнадцатый, надевает вещи наизнанку и, бывает, засыпает.
Сегодня, должно быть, подумал спросонок, будто это не я, а дверь на улицу, и влетел в меня с такой скоростью, что врезался с огромной силой в стенку моей кабины.
От этого он и проснулся, и оделся правильно.
Когда врывается в меня этот ученик с одиннадцатого, то я на несколько минут становлюсь спортивным залом.
Вот он, бросив на пол портфель, постоял на голове. Попрыгал, словно пробуя прочность пола, изобразил каратиста, боднул несколько раз мою дверь, покувыркался.
И затем уже побежал в школу.
Собачка, которую выводят гулять по раннему утру, традиционно не выдержала и пописала в уголке.
Ее хозяин сделал вид, что эта лужица уже была.
А вот кто-то, едва открылись мои дверки, просунул руку, нажал кнопку верхнего этажа и следом швырнул кошку.
Кошка испугалась, растерялась и не знала, что ей делать. Бедное животное.
Я, конечно, тут же остановился и выпустил ее, не оттого, что мне было жалко свои стенки, а просто из милосердия. Перепуг кошки.
Эх, люди, люди…
Ага, вот еще один спортсмен.
Этот специализируется в беге по лестничным пролетам.
Он включает меня, тут же выскакивает и мчится со страшной скоростью вверх, пытаясь меня догнать.
Раньше ему это никогда не удавалось, но сегодня я позволил обогнать меня, но съезжая вниз.
То-то радости было!
Приятно делать людей счастливыми.
Два молодых человека сели в меня около одиннадцати. В спортивных костюмах и с огромными сумками. Я еще подумал: «Наверное, очень известные спортсмены».
Вышли на тринадцатом, а сели через час почему-то на одиннадцатом.
И сумки битком.
Тут я почувствовал неладное и на всякий случай взял да и сломался между третьим и вторым.
Ну, что она делали во мне и со мной – не передать словами. Только что зубами не грызли мне двери, а так все.
Я, конечно, лифт битый в прямом и в переносном смысле и поэтому выдержал все. А вот когда с девятого стали кричать, что их обокрали и приехала милиция.
Я этих спортсменов прямо в руки правосудия тепленькими и сдал.
Вроде доброе дело сделал, а на душе как-то тоскливо стало, И с чего бы это?
Ну вот, опять мой мучитель. Конечно, с двойкой и свежим синяком. Все время наносит мне раны, грамотность свою проверяет на моем пластике. Сегодня у него, очевидно, сентиментальное настроение: он, этот ушастный двоечник, высунув от усердия язык, старательно выводит перочинным ножиком на моей стене «Элла + Никита = Любовь».
Это так больно!
Когда он доцарапывал арифметический плюс, я довез его до цели. Он с сожалением посмотрев на неоконченное свое литературное произведение, сказал кому-то: «А Сережка – гад», – наверное, имея в виду своего потенциального соперника.
После этого облегченно вздохнул и пошел получать свои привычные тумаки за свои привычные двойки.
Час пик.
Прошли двое.
Потом еще двое, потом еще один.
Не успел закрыться, как втиснулся еще кто-то, а напоследок еще кто-то припечатал всех к моим стенам.
Люди эти, несомненно, умеют читать, но почему-то все делают наоборот. Столько я их поднять, конечно, не с могу.
