Норман Льюис - День лисицы. От руки брата его
— Ах так! Вам нельзя много есть, а я должна страдать?
— Приготовьте побольше бобов — чтобы хватило и на обед, и на ужин. Вы же не обидитесь, если я не составлю вам компанию, — продолжал Виланова. — Скажите Косте, чтобы в другой раз он оставил для нас рыбы. Я всегда за того, кто противостоит толпе. А во имя чего он это делает, меня не касается!
Он снова взялся за бинокль, но Мария и не думала уходить.
— Я хочу серьезно поговорить с вами.
Виланова сделал протестующий жест:
— Как-нибудь в другой раз. В другой раз.
— Нет, вы от меня так просто не отделаетесь. Эта женщина снова была у вас прошлой ночью, не так ли?
Дон Федерико притворился, будто наводит бинокль.
— Прогнивший мир, но как он бывает прекрасен! — пробормотал он.
— Я жду ответа.
— Я не намерен вам отвечать, — бросил Виланова. — Вы забываетесь.
— Меня нисколько не волнует, что вы строите из себя дурака, но, возможно, вам будет интересно узнать, что бронзовые настольные часы исчезли. Только и всего.
— Совершенно верно, — быстро сообразил дон Федерико, — я отдал их в починку.
— Ничего подобного. Часы у вас украли, но вы из гордости не желаете в этом признаться. Или вы воображаете, что такой девице нужно от старого петуха вроде вас что-то еще?
— Она, безусловно, права, — произнес дон Федерико, размышляя вслух, что с ним теперь нередко случалось. — Что ей еще может быть нужно? В мои годы игра уже не стоит свеч. Ничто уже не может заглушить горького привкуса, который оставляет любовь.
— Пречистая дева Мария! — донесся снизу чей-то голос, еле слышный из-за неумолчного жужжания пчел, облепивших садовую ограду. Дон Федерико посмотрел вниз и увидел нищего, страдавшего болезнью Паркинсона.
— Пожалуйста, уйдите, — сказал он экономке, — я не хочу шокировать нашего друга. Что ты сказал? — спросил он, перегнувшись через стену.
Нищий громко повторил свое приветствие.
— Вот так-то лучше. Терпеть не могу, когда бормочут себе под нос.
За удовольствие отчитывать нищего дон Федерико платил ему каждое утро песету. Он вынул из-под бутылки бумажку. Нищий протянул палку с расщепленным концом, и Виланова засунул туда песету.
— Господь вам воздаст, — сказал нищий так же громко.
— Да, да, разумеется.
Нищий ушел, взмахнув на прощанье палкой. Отношения между ними были превосходные, и дон Федерико считал нищего надежным источником информации, хотя и делал вид, что новости его вовсе не интересуют. Виланова позвонил в колокольчик, и из дома вышел дурачок Хуан, помогавший по хозяйству.
— Спусти гнездо, — приказал хозяин.
Хуан убрал металлический обруч, не дававший кошкам забираться на миндальное дерево, залез на него и спустил на землю гнездо с пятью птенцами. Виланова нежно посмотрел на них и, подцепляя зубочисткой хлебные крошки, бросил по одной в каждый желтый разинутый клювик.
— Верни их на место, — сказал он Хуану. — Ума не приложу, что мы станем делать с кошками, когда птенцы оперятся и начнут летать по саду.
Неприятный осадок после стычки с Марией улетучился, и Виланова был готов наслаждаться чудесным безмятежным днем. По утрам слышны были только лягушки и стрижи: лягушки весело квакали в бесчисленных водоемах, и казалось, что это покрикивает на своих мулов погонщик, а в небе пронзительно кричали стрижи. Дон Федерико поднял чашку, тонкий согнутый палец его цветом и хрупкостью напоминал старинный фарфор. Пролетавшая птица капнула на тыльную сторону руки, и Виланова осторожно снял белую каплю кончиком салфетки. Как хрустально-чисты радости уединенной жизни! Дон Федерико никогда не сожалел, что покинул свет: он продолжал наблюдать за ним насмешливым оком. Внезапно милый сердцу день оказался испорченным: проверяя резкость наводки бинокля, Виланова увидел три направлявшиеся к его дому фигуры. «Какая досада! — мелькнуло в голове. — Ну ничего, Мария может сказать, что меня нет дома». Тут он узнал в одном из мужчин своего друга, доктора Росаса, спастись от которого было невозможно. Мало того: доктора сопровождали двое в полицейских мундирах. Дон Федерико пришел в бешенство. Он органически не переваривал полицейских и был возмущен наглостью Росаса, осмелившегося привести этих типов к нему в дом.
— Мерзавцы! — громко самому себе сказал он. — В конце концов, почему я должен это терпеть? Вот увидите, как я их выставлю, за дверь.
На полпути решимость покинула доктора Росаса. Его охватило беспокойство. Кальес одним своим присутствием действовал ему на нервы. С ним надо было все время держаться начеку.
— Разумеется, не нужно забывать, что старик — невообразимый чудак. Я бы даже сказал — немного тронутый. Не уверен, добьемся ли мы от него толку.
— Очень любезно с вашей стороны, доктор, тратить на нас свое драгоценное время, — сказал полковник. — Но право же, было бы очень жаль упустить возможность познакомиться с самым крупным здешним землевладельцем. Так редко удается выбраться и побывать во вверенной тебе области.
Росас, уже жалевший, что предложил полковнику представить его своему другу, сказал:
— Боюсь, что Виланова произведет на вас весьма странное впечатление. Когда знаешь его давно — дело другое. Но будьте уверены, что в сущности это благороднейший человек.
— Я в этом не сомневаюсь, — сказал полковник.
— Может быть, вы имеете в виду, что ему не очень-то по душе теперешний режим? — сухо, по-казенному спросил лейтенант, и доктору подумалось, что таким вот тоном ведут перекрестный допрос.
— Боже праведный, разумеется, нет! Вот уж чего бы я никогда не сказал!
— Вероятно, он мало общается с людьми, — высказал предположение полковник. — И привык ни с кем не считаться.
— Вот именно, — подхватил Росас. — А попросту говоря, Виланова — старый грубиян. Но совсем безобидный. Хочу, чтобы вы это поняли. Жена у него умерла лет двадцать назад, сын же — человек весьма вспыльчивый. Теперь Виланова живет один. Ну, не совсем…
— Надеюсь, дон Федерико поймет, что наш визит — всего лишь дань вежливости, — заметил полковник.
— Он будет чрезвычайно польщен, — заметил Росас. — Хотя может выразить свои чувства несколько экстравагантно. С ним нелегко найти верный тон. Я-то научился с ним обращаться. Надо не выходить из себя и за все платить ему той же монетой. Такое обхождение он понимает.
— В общем, нам предстоит понаблюдать прелестный старинный характер, — сказал полковник. — Я уже предвкушаю нашу беседу…
«Хотелось бы мне то же самое сказать о себе, — подумал Росас. — . Знать бы заранее, я бы постарался, чтобы к нашему приходу его не оказалось дома».
