Антон Первушин - Корабль уродов
Воспоминание о звонке Хозы подняло Андрея с кровати лучше всякого будильника. Он стряхнул с себя сонливость, как собака стряхивает воду со шкуры, ― передернувшись всем телом и широко, с легким подвыванием зевнув. После чего босо прошлепал в ванную комнату. Точнее сказать, в совмещенный санузел ― откуда у нас ванные комнаты, не баре, чай?..
Некоторое время Тяглов с отвращением разглядывал свою мятую физиономию в зеркале. Выглядишь ты, брат, будем честны хотя бы перед самими собой, ничем не лучше жены, а местами даже хуже ― там, где щетина пробивается. Борода и усы с юности росли у Андрея неравномерно, какими-то отвратительными клочьями, а потому он почти каждое утро тщательно брился, не оставляя мерзким волоскам ни малейшего шанса. Благо, в последнее время в продаже появились западные станки, и можно было не опасаться фирменных порезов от «Спутника».
Андрей взял с полки крем и кисточку для бритья, начал намыливаться. И естественно почти сразу мысли вернулись к недавнему скандалу.
Российским интеллигентам нельзя давать права на создание семьи, ожесточенно думал Андрей, намыливая щеки и подбородок. Надо, наоборот, запретить семью из интеллигентов под страхом смертной казни! Раз и навсегда! Потому что советско-российский интеллигент асоциален и опасен для общественных институтов. Ради так называемых «идеалов», не собственных даже, а вычитанных в книжках и плохо усвоенных, российский интеллигент готов уничтожать и в землю закапывать любые личные отношения. Придумали, понимаешь, себе максиму. Жизнь дает человеку три радости: дружбу, любовь и работу. Ну и славно, трам-пам-пам. А если приглядеться: и где здесь место семье? Мы же все ― одухотворенные, творчески озабоченные личности, нам же эта бытовая мелочевка неинтересна, наслаждаемся, понимаешь, крепкой, как спирт, дружбой, увлекательной, как программа «В мире животных», работой, многообразной, как роман Диккенса, любовью. И наши девушки были такие же, нам под стать: легко срывались, пренебрегали трудностями, слушали наши бездарные стишата, готовы были ночами просиживать в прокуренных комнатах, пить дешевый портвейн, закусывая килькой из банки и поганой колбасой. Они портили себе руки, зубы и желудки, быстро растрачивали свежесть и чистоту невинности ― и с какого-то момента мы начинали смотреть на них с брезгливостью. Ведь мы ― помните? ― великие и одухотворенные, нас по жизни должна сопровождать вечно юная любовь. Она должна, эта любовь, черт возьми, прощать нам наши терзания и самокопания, прощать нам мелкие измены и большие запои, прощать нам наше неумение устроить быт. А вот теперь давайте остановимся и спросим: а чем мы заслужили такое к себе особое отношение? Чем? Тем, что прочитали много книжек? Так читать не только мы умеем. Тем, что двигаем прогресс? Какой там прогресс, извините, если горячую воду на всё лето отключают. Тем, что мы отличаемся какой-то особой духовностью, каким-то особым взглядом на будущее, каким-то особым чутьем взрослого и ответственного человека? Ага, как же… Отличаемся. Только в другую и не самую лучшую сторону. Любой студент Сорбонны даст вам сто очков вперед и по духовности, и по будущему, про ответственность лучше вообще молчать, ага. Недоучки амбициозные. Философии мировой не знаете, литературу нормальную не читаете, а туда же! Не за что вас любить, короче. Да и уважать не за что. Потому что нормальной бабе прежде всего нужна семья, а не попойки с расстроенной гитарой. Потому что если нормальной бабе не дать семью, вымрете вы все на хрен со своей духовностью, и детей не оставите. А девушки ваши пойдут в кабинет не с комиссарами, а с богатыми иностранцами. Раз вы ни на что не способны, значит, придется брать инициативу в свои руки. От иностранцев хоть шерсти клок и колготки, а от вас ― только разговоры о вашем долбанном величии.
И не думайте, джентльмены, будто бы я отделяю себя от вас, будто бы считаю, что я Каин и Манфред, а вы мелкие козявки и подлецы. Нет, я такой же, как вы, плоть от плоти, одной крови, тоже весь состою из цитат, за которыми прячу собственное миниатюрное убожество. А что вы хотели? Отец-то у меня из ваших. Не пролетарий. И не засекреченный академик. Театральный критик он был, блин. Второй на весь Красноярск, но считавший себя, конечно, первым. Ах какой он был ревнивый! Ах как он ненавидел своего удачливого соперника! Вот хоть убейте, сегодня не вспомню имя-отчество этого первого второго. И не потому, что склероз, а потому что интеллигент наш задрипанный никогда его по имени-отечеству не называл ― только «тараканом усатым» и «обезьяной тугоухой». Верх интеллигентного отношения к коллеге, надо полагать… А как отец пил! Как он, бывало, надирался! В компании, конечно. С актерами второго состава, как обычно. До белой горячки пил. До чертей с рогами. Можно подумать, гулял на собственных похоронах. Так даже кочегары не пьют. Но мы ведь не кочегары, мы творческие одухотворенные личности, нам можно…
Или вот тоже цитата, думал Андрей, смывая с лица остатки пены. Великий Булгаков. «Мастер и Маргарита». «Новый мир». Все дела. «Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут!» Ну и что? Пришли? Предложили? Дали? Кто в результате пришел? Братки в малиновых пиджаках? Так эти ребята ничего не дают, только отбирают. Может, государство? Так оно чихать на вас хотело с высокой кремлевской башни. Вы же зелень не производите, а нашему государству только зелень сегодня и нужна. Впрочем, Воланд говорил эти слова Маргарите. Забыли ведь, суки, что Маргарите, а не вам? Она была женщина видная, у нее хотя бы было что просить и было за что платить. А у вас что такое есть особенное? Может, рецензия на очередной пьяный утренник по Шатрову к красному дню календаря? Так ведь неактуально, господа мои товарищи. Другие времена, другие нравы! Развалили страну. Просрали. Думали, что без страны будет лучше, а оказалось, что без страны вы и не можете совсем, как детский сад не может без воспитателя. Вот и сидите на руинах, вымираете, бывшие, никому не нужные. И я такой же ― бывший кандидат физико-математических наук, бывший научный сотрудник Института аномальной физики, бывший кооператор. А кто я текущий? Искатель доморощенный, терпила и смертник. Подохну завтра, никто не заметит. Нас и так слишком много развелось, интеллигентов!..
Скрипнув на петлях, открылась дверь. В ванную комнату вошла жена в застиранной ночной рубашке. Остановилась на пороге, прислонившись плечом к косяку. С минуту молчала, наблюдая, как Андрей чистит зубы. Потом он сполоснул лицо, повернулся, и она спросила:
― Опять в Кратер идешь?
― Не знаю, ― хмуро отозвался Андрей. ― На разговор иду, а там… как получится.
