Станислав Михайлов - Эра воды
Мы делали вид, что расставания не будет.
Мы даже как будто в это верили.
А потом настал день отлета.
* * *День отлета начался с поломки. Моя (вернее, бывшая моя) машина покорно вывезла нас из пристанционной области и внезапно потеряла маршевую тягу над морем, пришлось ползти до берега на маневровой и чиниться. Пока ремонтный бот вправлял железяке ее вывихи, мы, принужденные к бездействию, вышли под дождь и попрощались с Ганимедом. Возможно, я никогда не вернусь сюда, а если и прилечу через много лет, застану его совсем не таким. Небо окажется голубым, с белыми облаками, а скалы порастут травой. Туман над теплым прозрачным морем будет появляться только на границе светового дня, а покрытые водорослями глыбы застывшей лавы приютят разноцветных рыбок.
Слышал, рядом со столицей скоро откроют оранжерейный купол. Адаптировали растения и пробуют озеленять участки с пригодными поверхностными условиями. Таких мест немного, осадочный слой пока не накопился — хотя пепла было изрядно, он смывается в реки и выносится в океан, лишь частично переоткладываясь по пути в аллювий. Впрочем, озеленители добрались уже и до водоемов, подсаживают водоросли и запускают модифицированный планктон. А на скалах приживется мох. Лишайники тоже наши, земные, с незначительными генными корректировками.
На дебатных каналах вовсю скандалят натуралисты. Наше открытие используют как жупел, требуя немедленно остановить преобразование Ганимеда. Мол, насаждаемая нами жизнь уничтожит все, что осталось от местной. В их словах большая доля правды, но ведь человечеству нужно жизненное пространство. Где-то всегда приходится проводить границу, что менять, а что оставить прежним. Даже на Луне, где жизнь пока не обнаружена и, думаю, не найдется никогда.
Стоят ли какие-нибудь инфузории отказа от преобразования? Стоят ли этого уникальные формы рельефа, ледяные вулканы, древние пещеры, каньоны и торосы, уничтоженные нами на замерзших спутниках Юпитера? Оберегать это, обернув ноги скафандра стерильной салфеткой, или насильно переделать под себя, используя то, что останется, для человеческих нужд?
Делая шаг, мы рискуем наступить на жучка и убить его. Излечивая болезнь, истребляем бактерии. Вдыхая воздух, уменьшаем количество кислорода, который иначе достался бы другим. Единственный способ не нанести вред — не жить.
С другой стороны, стерилизовать целую планету для того, чтобы сделать ее пригодной для людей, это как построить дом на кладбище. Унифицируя под себя все вокруг, мы лишаемся разнообразия. Делаем жизнь беднее, а ведь только интерес, любопытство является развивающей силой цивилизации. Жизнь лишь ради удобства приведет в тупик, к вымиранию от ожирения, к вырождению.
Я стоял под дождем. Ноги по щиколотку омывались водой, выпавшей из туч, сотворенных людьми за миллионы километров от родного дома. Я улетал от женщины, которую, вроде бы, любил, чтобы заняться наукой, которую еще вчера ненавидел, и не был уверен, правильно ли поступаю, правильно ли поступаем все мы, вторгаясь в естественное и творя новое естество.
Я не уверен в этом до сих пор.
На прощанье Игорь Марков подарил мне деревянную ложечку, расписанную черными, красными и золотыми цветами. Сказал, что она приносит удачу. Вероятно, какой-то русский талисман, древний обычай, я не стал переспрашивать, было не до того.
Челнок забрал нас с Мэгги в Ганимеде-Сити и унес к Земле. Система Юпитера быстро превратилась в ожерелье из сверкающих жемчужин Галилеевых спутников, украшенное кулоном из полосатого камня главной планеты. А через неделю это были уже звездочки, просто далекие звездочки. Я знаю, на одной из них сейчас идет дождь, женщина смотрит в его прозрачные струи и плачет.
Через несколько месяцев я закончил и успешно защитил диссертацию. К тому времени оказалось, что мы впопыхах неверно определили возраст нашей сенсационной фауны. Отпечаток действительно остался в современной породе, но сама раковина была старой, из переотложенных древних туфов. Дожди размыли их, вытащили ракушку, пепел и лава накрыли и припечатали ее заново, лет, наверное, сорок назад, когда в области Мариуса был предыдущий всплеск вулканической активности. Новыми землетрясениями туфовый покров кое-где порвало и покололо, а дожди, ручьи или приливы отлепили раковину от куска брекчии, оставив только отпечаток, который и нашла на берегу Жанна. А еще в образце остались не увиденные нами ранее малюсенькие осколки — следы силикатов, заместивших собой вещество ракушки. По ним-то и восстановили более-менее реальный возраст: около трехсот миллионов лет. Хорошо, что я сам развенчал наше открытие, а не кто-то со стороны.
Да и нет на Ганимеде никакой жизни, кроме привезенной нами. Заводы, как выяснила комиссия Роба Бобсона, взрывались в результате диверсии, но никто не подкладывал заряды. Вместо того экстремисты, похоже, подменили программное обеспечение. Агрегаты выводились из штатного режима заведомо неправильными командами, а наблюдателям транслировались показания эмулятора. Единственным слабым местом подрывной программы была модель в операторской, она функционировала независимо, и только благодаря этому мне удалось вовремя смыться из взлетающего на воздух завода. Кто-то из инспекторов получил по шапке за нерасторопность. Ведь когда все раскрылось, дело показалось простым.
А все-таки жаль, что мои ночные кошмары про огромное существо, поднимающееся к морской поверхности, оказались лишь снами. Пол Джефферсон всегда готов к сказочным приключениям и героическим поступкам. «Да, сэр! Конечно, сэр! Затем и хочу в космос, сэр!» — летная школа Портленда, выпускной. Не так-то давно, а будто другой мир.
Мэгги удалось добиться реабилитации Жака. Я воспользовался случаем, набрался смелости и нашел Катю Старофф, попросил ее поддержки. Оказалось, она занимается палеонтологией, ксенобиологией и еще чем-то там смежным. Главное, у нее были связи среди робов бобсонов, и с Жака сняли пометку «непригоден к ответственной работе», ставившую крест на возможности участвовать во внеземных исследованиях.
Жак и Мэгги решили быть вместе и отправились на Марс. Жанна перестала отвечать на звонки и сообщения сразу после моего отлета с Ганимеда. Она разумная взрослая женщина с большим опытом. Она знает, как бороться с болью. Жаль, не научила меня. Кстати, я так и не выяснил, сколько ей лет, но Мэгги однажды обмолвилась, кривясь, что сама годится доктору Бови в дочки. Старушка-Мэгги, она очень некрасива, глаза слишком навыкате, и на вид ей не дашь меньше пятидесяти, но они с Жаком просто созданы друг для друга. Странные люди, живущие внутри науки. Я думаю, они будут тянуть с обновлением до последнего момента, пока организм не начнет разваливаться на ходу, откладывая только ради того, чтобы не терять драгоценные месяцы, ведь работа не ждет, она всегда есть, на сто лет вперед, на тысячу…
Они настоящие ученые, я не такой. И хоть доктора-профессора кивают с узнаванием, слыша мою фамилию, я остаюсь все тем же Полом, любящим быструю езду и путешествия в страну кучевых облаков на аэрокаре. И есть у меня мечта: я хочу взойти на Олимп. А раз так, ждите доктор Боровски и доктор Мессье, скоро прибудет к вам челнок с Земли — покрытый космической пылью челнок с сюрпризом.
Часть 2. ТОЧКА ПЛАВЛЕНИЯ
«… я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны…»
Откровение Иоанна, гл.9, ст.1.С самого начала все пошло вкось.
Челнок стартовал с опозданием на три дня, ждали догрузки какой-то аппаратуры. В полете оказалось, что я забыл копию «Обобщенных исследований Ганимеда», подарочное издание, которое вез Мэгги. Восемь томов, между прочим, тяжеленных, несмотря на тонкость желтоватого пластика страниц, имитирующих древнюю бумагу. Здоровая коробка под красное дерево, с резьбой и живыми картинками, разворачивающимися в стереопроекции при касании пальцем, в них вся история освоения Ганимеда, куча видеоматериалов, карты, разрезы, модели, хроника и, конечно же, наша работа. Все это осталось в гостинице на Земле.
Конечно, надо было сдать в багаж, а не тащить с собой. Конечно, не надо перед самым отлетом увязывать периоды тектонической активности Ганимеда с орбитальным резонансом Галилеевых спутников, подождали бы пару месяцев, не горели. И не пришлось бы нестись сломя голову, рискуя опоздать на чуть не забытую посадку.
Земля в моей жизни связана с одними неприятностями, и первая из них, конечно же, день рождения. Я умудрился родиться в семье вулканологов. Нет, не простых ученых, а известных на всю Солнечную докторов Стива и Аллы Джефферсонов, одаривших меня, как выяснилось позже, не только бациллой одиночества, но и скрытой до поры до времени необоримой страстью к науке.
