Орсон Кард - Игра Эндера. Глашатай Мертвых
— Да, — сказал Глашатай. — Теперь я понимаю.
— Правда, в воде есть какие-то маленькие прозрачные икринки. Я никогда не видела, как змеи их откладывают, но в реке и поблизости нет других животных, которые могли бы это делать, поэтому логично предположить, что это икринки водяных змей. Но эти икринки совершенно стерильны. Внутри есть запас питательных веществ и все что нужно, кроме эмбриона. Некоторые содержат гамету — половину набора генов, готовую для оплодотворения — но нет ни одной живой. И мы ни разу не видели их на суше. Сначала нет ничего, кроме грамы, и однажды утром трава кишит маленькими шейками. Похоже это на вопрос, который стоит изучать?
— Это похоже на спонтанную генерацию.
— Ну, я бы хотела собрать достаточно информации, чтобы рассмотреть и другие гипотезы, но мать мне не позволяет. Я спросила у нее об этом, и она взвалила на меня весь процесс проверки амаранта, чтобы у меня не было времени на то, чтобы возиться в реке. А вот еще вопрос: почему здесь так мало видов? На любой другой планете, даже на таких пустынных, как Тронхейм, есть тысячи различных видов, хотя бы в воде. Здесь их можно пересчитать по пальцам. Зингадоры — единственные птицы, которых мы видели. Только один-единственный вид мух. Кабры — единственные жвачные, которые едят траву капим. Кроме кабр, единственные крупные животные — свинки. Только один вид деревьев. Один вид степной травы — капим — и еще одно растение, тропесо, длинная лиана, из которой зингадоры вьют гнезда. И все. Зингадоры едят мух, и ничего больше. Мухи едят мох на берегу реки. И наши отбросы. Никто не ест птиц. Никто не ест кабру.
— Очень мало, — согласился Глашатай.
— Невероятно мало. Здесь можно найти десять тысяч совершенно незаполненных экологических ниш. Эволюция не могла оставить этот мир таким малонаселенным.
— Если не было какой-то катастрофы.
— Именно.
— Что-то уничтожило все виды, кроме горсточки тех, кто смог приспособиться.
— Да, — сказала Эла, — теперь вы видите? И у меня есть доказательства. У кабр есть одна особенность поведения. Когда к ним подходишь и они почуют твой запах, взрослые животные выстраиваются в круг вокруг молодняка, головой внутрь круга, чтобы отбиться от врага и защитить молодых. Но от кого их защищать? Свинки живут только в лесу — они никогда не охотятся в прерии. Те хищники, из-за которых у кабры появилось такое поведение, вымерли. И совсем недавно — сто тысяч лет назад, в крайнем случае миллион.
— Нет данных, свидетельствующих о падении метеоритов позднее, чем двадцать миллионов лет назад, — сказал Глашатай.
— Нет, от катастрофы такого рода погибли бы все крупные животные и растения, но остались бы мелкие. Или же погибла бы вся жизнь на суше, и осталась бы только морская. Но затронуты и суша, и море — все среды; в то же время выжили некоторые крупные виды. Нет, я думаю, что это была болезнь. Болезнь, которая поражала все виды, которая могла адаптироваться ко всему живому. Конечно, мы не обратили внимания на нее, потому что все выжившие виды приспособились к ней. Она стала частью их образа жизни. Мы заметили бы эту болезнь только в одном случае…
— Если бы заболели сами, — сказал Глашатай. — Десколада.
— Вы видите — все сходится на ней. Мои предки нашли способ защитить людей от нее путем сложных генетических манипуляций. Кабра, водяные змеи тоже приспособились, но без дополнений к диете. Я думаю, что все это связано. Аномальные способы размножения, бедная экосистема, все упирается в возбудителей десколады, но мать не позволяет мне исследовать их — что они представляют собой, как функционируют, как могут быть связаны…
— Со свинками.
— Конечно, но не только с ними, со всеми животными…
Казалось, Глашатай едва сдерживает возбуждение. Как будто она объяснила что-то трудное.
— В тот вечер, когда погиб Пипо, она закрыла доступ к своим текущим рабочим записям и к данным исследований по десколаде. То, что она показала Пипо, имело отношение к причине десколады и к свинкам.
— Она закрыла доступ тогда? — спросила Эла.
— Да, тогда.
— Тогда я права?
— Да, — сказал он. — Спасибо, ты помогла мне больше, чем ты думаешь.
— Значит, скоро вы сможете говорить о смерти отца?
Глашатай внимательно посмотрел на нее.
— Ты ведь не хочешь, чтобы я Говорил о твоем отце. Ты хочешь, чтобы я Говорил о твоей матери.
— Она не мертва.
— Ты же знаешь, я не могу Говорить о Маркао, не объяснив, почему он женился на Новинье и почему они жили вместе столько лет.
— Это так. Я хочу открыть все секреты. Я хочу открыть все файлы. Я хочу, чтобы ничто не было спрятано.
— Ты не знаешь, о чем просишь, — сказал Глашатай. — Ты не представляешь, сколько это причинит боли, если все секреты станут известны.
— Взгляните на мою семью, Глашатай, — сказала она. — Как может правда причинить больше боли, чем уже причинили секреты?
Он улыбнулся ей — не веселой улыбкой, а нежной и сочувственной.
— Ты права, — сказал он, — совершенно права, но это непросто будет осознать, когда ты узнаешь всю историю.
— Я знаю всю историю, насколько это возможно.
— Все так считают, и все ошибаются.
— Когда вы будете Говорить?
— Как только смогу.
— Тогда почему не сейчас? Сегодня? Чего вы ждете?
— Я не могу сделать ничего, пока не поговорю со свинками.
— Вы не шутите? Никто не может разговаривать с ними, кроме ксенологов. Таково постановление Конгресса, и никто не может его нарушить.
— Да, — сказал Глашатай. — Поэтому это будет трудно.
— Не трудно, а невозможно!
— Может быть, — сказал он и встал, а за ним она. — Эла, ты очень помогла мне. Ты научила меня всему, чему я хотел от тебя научиться. Совсем как Ольгадо. Но ему не понравилось, как я использовал знания, полученные от него, и теперь он считает, что я его предал.
— Он еще ребенок, а мне уже восемнадцать лет.
Глашатай кивнул, положил руку на ее плечо и крепко сжал его.
— Тогда все в порядке, мы друзья.
Она была почти уверена, что в том, что он сказал, была ирония. Ирония и, может быть, мольба.
— Да, — повторила она настойчиво. — Мы друзья и всегда будем друзьями.
Он еще раз кивнул, повернулся, оттолкнул лодку от берега и пошел за ней через ил и камыши. Когда лодка поплыла по воде, он сел в нее, расправил весла и начал грести, потом поднял голову и улыбнулся ей. Эла тоже улыбнулась в ответ, но улыбка не могла передать подъем, который она ощущала, чувство полного облегчения. Он все выслушал, и все понял, и он сделает так, что все будет хорошо. Она верила в это, верила так сильно, что даже не заметила, что это и было источником ее неожиданного счастья. Она знала лишь, что она провела один час с Глашатаем Мертвых, и теперь она чувствовала себя намного лучше, чем многие годы до этого.
Она надела туфли и пошла домой. Мать все еще была на биологической станции, но Эла не хотела больше работать в этот день. Она хотела пойти домой и приготовить ужин; эту работу она обычно делала в одиночестве. Она надеялась, что никто ее не побеспокоит, что не будет проблем, которые она должна будет решать. Она хотела, чтобы это чувство сохранилось навсегда.
Но через несколько минут после того как Эла пришла домой, в кухню ворвался Миро.
— Эла, — спросил он, — ты видела Глашатая Мертвых?
— Да, — ответила она, — на реке.
— Где на реке?
Если бы она сказала ему, где они встретились, он бы понял, что это не была случайная встреча.
— А что? — спросила она.
— Послушай, Эла, сейчас не время для подозрений. Пожалуйста, мне надо найти его. Мы оставили ему сообщение, но компьютер не может найти его.
— Он плыл вниз по реке, в сторону дома. И скоро, наверное, будет дома.
Миро выскочил из кухни в общую комнату. Эла услышала, как он стучит по клавиатуре. Потом он вернулся.
— Спасибо, — сказал он. — Меня к ужину не ждите.
— Что за срочность, что случилось?
— Ничего.
Это было так нелепо, ответить «ничего», когда было очевидно, что Миро возбужден и куда-то торопится, что оба рассмеялись.
— Ну хорошо, — уступил Миро, — что-то, но я не могу говорить об этом.
— Хорошо.
«Скоро, Миро, все секреты станут известны».
— Но я не понимаю, почему он не получил наше сообщение. Я имею в виду, что компьютер вызывал его. Разве у него нет серьги в ухе? Компьютер должен был вызвать его. Конечно, если он не выключил его.
— Нет, — сказала Эла, — огонек горел.
Миро прищурился.
— Ты не могла увидеть в его ухе крохотный красный огонек, если он плыл в лодке по реке.
— Он выходил на берег, и мы разговаривали.
— И о чем?
— Ни о чем, — ответила Эла, улыбнувшись.
Он улыбнулся в ответ, но было видно, что его это задело. Она поняла: ты можешь иметь секреты от меня, но не наоборот, не так ли, Миро? Но он не стал спорить об этом. Он слишком торопился. Ему надо было идти искать Глашатая, прямо сейчас, и он не вернется к ужину.
