Елена Крюкова - Беллона
Две недели такой работы близ мутной, как анисовый пастис, реки -- и в ее кафе снова столы, а на столах -- пепельницы.
Не грех и самой покурить.
Лео ходил между столов, переваливаясь с ножки на ножку, наблюдал искоса, как Лилиана курит.
-- Мама, ты зачем выпускаешь дым? Его надо глотать!
Лилиана хохотала, хватала Лео, подбрасывала его в табачный воздух. Он сучил ножонками, тоже смеялся.
"Вот я и счастлива".
...девчонка. Эта девчонка. Ее скоро привезут.
...не думай о ней; просто кури, и все.
Настал день, когда на двери кафе Лилиана написала цветными мелками: "ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!"
Она сама напекла к открытию миндальных пирожных, сама наварила вкуснейшей пасты, а еще испекла огромную пиццу-моцареллу. Народ не повалил валом: народ появлялся робко, улыбаясь, проходя бочком в побитые войной двери. Одна девушка юбкой зацепилась за гвоздь в притолоке, порвала юбку, и Лилиана тут же забила гвоздь молотком и прижала руку к груди, молча прося прощенья. Девушка сама смущалась, сюсюкала, отбрасывала со лба густые темные мелкие кудри. Лилиана оценивающе, изучающе прищурилась: девушка слишком походила на еврейку -- нос с горбинкой, выпуклые, как у зобатой больной, с поволокой глаза. "У нас в Аушвице с ней бы не стали церемониться".
У нас. В Аушвице. Она вздрогнула: долго еще она будет про Аушвиц говорить и думать - "у нас"? Вместо музыкальных записей в зале звучала живая музыка: Лилиана, совсем обнаглев, встала к микрофону и a capella пела народные итальянские песни -- калабрийские, тосканские, миланские, сицилийские.
Лео, наряженный в бархатную курточку с белым воротничком, послушно сидел на стуле около бара. Нанятая за гроши официанточка сновала меж столиков, суетилась. Посетители уже курили. Они уже ели и пили, и заказывали еще и еще, и налегали на пиццу, и ковыряли в зубах зубочистками -- все было как раньше, как всегда.
Все было, будто не было войны.
"А Аушвиц -- был. Да, был. И я стреляла в людей. Вот этими, этими руками".
Она взглянула на свои смуглые руки. К запястьям пристали кусочки подсохшего теста. Она улыбнулась и тайком счистила их ногтями. От барной стойки опять подошла к микрофону. Ноги в туфлях, каблуки высоченные, гляди не споткнись, bella. Что ты им сейчас споешь?
В ушах зазвучал фашистский марш.
Потом до небес восстали страшные крики. Ад выбухнул из души, затянутой грязной ряской, и опалил грудь и лицо. Лилиана шатнулась. Крепко вцепилась в микрофон. Убитые ею люди пели, кричали, вопили, они пели ей дикую, нескончаемую песню смерти.
"Замолчите. Замолчите!"
Чтобы перекричать их, она громко запела сама.
-- - El muro bianco drio de la tо' casa,
ti te saltavi come un osele'to.
Joska la rossa, pele de bombasa,
tute le sere prima de 'nda in leto.
Te stavi li co' le to' scarpe rote,
te ne vardavi drio da j oci mori,
e te balavi alegra tuta note,
e i baldi alpini te cantava i cori.*
____________________________________________________________
*Через плетень твоей беленой хаты
Порхая, словно птичка, каждый вечер,
Девчонка рыжая, в фуфаечке на вате,
Была ты лучшею красавицей на свете
Нам не забыть твои разбитые сапожки
И очи карие, что звездами сверкали,
Как танцевала ты, прекрасная Фиошка,
И наши песни до зари не умолкали. (Пер. Виталия Леоненко)
Голос срывался. Она сама себя не узнавала. Где ее хладнокровие? Эту песню она услышала впервые в конце 1943 года. Тогда в России была разбита вся итальянская Восьмая армия. Песню сочинили итальянские солдаты. Двое, чудом уцелевшие, побывали в Бжезинке в гостях у Фридриха Дросселя, друга коменданта Рудольфа Хесса. Лилиана сидела с ними за одним столом. Ела-пила-хохотала. Хесс привез итальянцев к Дросселю в автомобиле. Они дико замерзли, пока ехали. Снег валил. Проклятая снежная земля. Она все время спит. Она все время мертва.
- Oh... Joska, Joska, Joska,
salta la mura fin che la dura!
Oh... Joska, Joska, Joska,
salta la mura bala con mi!*
______________________________________________
* Фиошка, Фиошка, Фиошка,
Танцуй со мною, пока я живой!
Фиошка, Фиошка, Фиошка,
Побудь со мною, не уходи! (Пер. Виталия Леоненко)
Песню эту выжившие в русской бойне итальянцы пели, опьянев, закрыв глаза, дирижируя слепыми руками. Красные щетинистые щеки, забывшие о бритве. У одного были обморожены пальцы. Забинтованная культя у другого. Он размахивал этой культей, отбивая такт. Потом открыл хмельные глаза, они блестели, будто в них налили постного масла. Его товарищ захотел потанцевать. Вскочил со стула и упал. Дроссель хохотал до слез. Слуги уносили пьяных итальяшек в спальню. Хесс кричал слугам: "Разденьте их! В сапогах на чистые простыни если уложите -- головы размозжу!"
- Oh, Joska, Joska, Joska,
salta la mura, fermete la'!*
________________________________________________
* Фиошка, Фиошка, Фиошка,
Побудь со мною, не уходи. (Пер. Виталия Леоненко)
Публика в зале кафе раскачивалась, хлопала в такт и пела вместе с Лилианой: "О, Йоска, Йоска, Йоска!"
Йоска -- русская девчонка. Смешное, странное имя. Как у таракана. Как у обезьяны в цирке.
Да это же просто еврейское имя! Как ты не поняла, дура!
Лео улыбался и тоже хлопал в ладоши. Весь зал подхватил за Лилианой военную песню.
Под эту песню Лео засыпал. Ее он выучил наизусть и впервые спел в школе учителю, ожидая похвалы, а учитель тупо глядел близорукими глазами, а потом подошел и положил Лео руку на затылок, и так стоял, и не сказал ничего.
Эту песню Лилиана пела, когда однажды ее кафе загорелось, и она тушила пожар своими руками, потому что пожарники слишком долго ехали, и таскала ведрами воду в зал из кухни, и швыряла серебряную воду из грязных ведер на горящие столы, и подламывались у столов обгорелые ножки, а она твердо стояла на ногах, твердо, как всегда, - как там, в Аушвице, на перекличке, с наганом в кобуре на боку. Oh, Joska, Joska, Joska, salta la mura fin che la dura! Огонь боролся с ней, а она боролась с огнем. Подросток Лео возник на пороге, ранец за спиной. Он бросился к матери -- помогать, а она тяжело дышала и все повторяла белыми губами: oh, Joska, Joska, Joska.
Пожарники наконец приехали и увидели в обгоревшем кафе женщину и мальчика, перемазанных сажей, они крепко прижимались друг к другу. Мальчик плакал, а женщина глядела прямо перед собой огромными ледяными сухими глазами.
Кафе отремонтировали, теперь у Лилианы водились деньги.
...девчонка. Ее привезут уже завтра. Завтра.
