Ирина Белояр - Уайтбол
— Город сможет переместить тебя на Землю, — сообщил мутант, когда Христо выбрался наружу. — Он согласен, чтобы ты дотронулся до него.
— На Землю? — переспросил «безумный капитан».
— Да. Или в любой другой муравейник. Город вспомнил, как это делать.
Откуда-то из подсознания вылезла надежда. Неуместная, дикая, неестественная…
— …но Город не слышит тебя, потому что ты не говоришь своего имени. Вспомни свое имя. И положи его в рабочее щупальце, — закончил циклоп.
Христо попытался собраться с мыслями. Что нужно вспомнить? Какую-то глубинную, мудрую часть себя? Мать? Учителей? Пращуров? И — как вспомнить? Одних ностальгических чувств здесь наверняка не хватит… Идиотская надежда угасала, вместо нее росла глухая тоска. Положить родословную в пальцы руки? Бред. Господи, когда же я сдохну…
— Я из другого муравейника. Мы вам даже не родня. Мое имя Городу ничего не скажет.
Двухголовый замешкался:
— Да. Это так.
Он тронул стену Города и замер. Через две минуты в наушниках послышалось:
— Я дам тебе свое имя.
Тонкое щупальце плавно скользнуло к Христо. Прикоснулось к шлему, потом — к плечу, к груди. Человек почувствовал слабую вибрацию — так было когда-то давно, при первом контакте…
— Ты не слышишь, — сказал двухголовый.
— Слышу.
— Не слышишь. Панцирь мешает.
…Полуголый, обмороженный, с бесчисленными кровоподтеками, «дотронувшийся до Города» был найден группой диких туристов на леднике в районе пика Черского на Земле. Сквозь кровавую муть увидел склонившегося над ним человека. Человек был внешне похож на Мишу Кравцова, и он что-то говорил. Смысл слов ускользал от сознания.
— Миша?.. — спросил «дотронувшийся», с трудом раздвигая запекшиеся губы.
А они решили, что это его собственное имя.
Впрочем, он и сам так решил.
…Получается, меня давно нет в живых. Я же помню, как снял шлем. Мелькнула мысль о какой-то чудовищной, извращенной ловушке, а потом я снял шлем — все равно терять нечего…
Что было после? Инициировали, сунули мордой в стену Города? К тому моменту мой прототип наверняка уже умер.
Прототип, да. Настоящий Христо Ведов умер. Остался на новой родине.
Тогда кто — или что — оказалось здесь, на Земле? Муляж, фантом, проекция мысли Города?..
…Человек — или привидение — оторвал взгляд от погребального костра. Посмотрел вниз, в долину, на крохотные огоньки поселка. На минуту воспоминания показались мороком. Не может быть. Я живой. Когда болею — мне плохо, когда иду — ощущаю нормальное земное «g». Ем, когда голоден, сплю, когда устал. Живой…
…Вот только почему-то не старею. И раны мгновенно зарастают. И детей, если верить колдунье, быть не может.
А еще — память, которую не обманешь.
«Существует лишь то, что ты видишь. Если не нравится — сумей увидеть другое и дотронься до Города», — говорил двухголовый.
«Всякое знание приходит в свое время. Лучше не торопить. Если не готов — мало ли чего наворотишь», — предупреждала Вера.
«Дело не в том, сумеешь ли ты достучаться к себе. Я думаю, сумеешь. Только на кой хрен оно тебе нужно?» — недоумевал Вадим.
Вот оно и случилось. Сумел увидеть другое. Достучался к себе. Наворотил бог весть чего.
Деревенька Пробуждение, в которой можно было просто жить — если уметь просто жить — ушла в прошлое. Нет обратных путей. Все оставшиеся дороги — в никуда.
Христо Ведов давно умер. Воля к жизни исчерпала себя еще там, в муравейнике. Нынче совершенно непонятно, как и зачем существовать. «В одном теле с мертвецом»… И не подскажет теперь уже никто. Иссякли подсказки…
…Изба Виктора Лося — на отшибе от поселка, в самом конце слободской дороги. Лось — бобыль, как и другие кровники. К тому же дикарь. У него можно не опасаться чужих глаз. И сам визит останется тайной. Такой же тайной, как хозяин дома.
— Ты, что ли, гостя подстрелил? — поинтересовался Лось, даже не оглянувшись посмотреть, кто вошел.
— Я.
— Зачем?
— За надом.
— Выпить хочешь?
— Нет.
— Чего пришел?
— Поговорить.
— Говори.
— Лось, почему весь поселок не пьет, а ты пьешь?
— Мне не страшно.
— Так это пока не страшно. Силу растеряешь.
— Не успею.
— Что так?
— Это лето — мое последнее. Верховой меня своим преемником выбрал.
— Объясни.
— А чего объяснять. Подошел вчерась, на похоронах тетки Любы. Говорит: теперь твоя очередь, кровник.
— Кто подошел?..
— Верховой.
«Истина — то, что ты видишь…»
— Лось… селяне — нормальные люди, не фанатики прошлого. Даже если ты это сделаешь, они не станут пить твою кровь.
— Станут.
Хозяин помолчал. Взглянул хватающими глазами на гостя и медленно произнес:
— Я раньше думал — ты преемник. Похож на Верхового чем-то. Только… незрелый.
— Не понял, — удивился Христо. — Что значит — незрелый?
— Сам не знаешь, чего хочешь. А преемник должен знать.
— Безумие это, вот что я тебе скажу.
— Это у вас там, в городском мороке, безумие. Мир наизнанку видите. Советов от таких же сумасшедших ждете. А пробужденному только один советчик — земля.
— С чего ты взял, что я похож на Верхового?
Лось пожал плечами:
— Я ж с ним разговаривал. Несколько раз. Вот и вчерась тоже.
— Зачем оно нужно, Лось? Твое это… преемничество.
— Чтобы поселок продолжал жить.
— А весь остальной мир разве не живет?..
— Спит. Сон — только половина жизни. Какое мне дело до остального мира? Его не вылечишь.
— Почему ты так думаешь?
— Жил в нескольких городах. Знаю тамошних людей. Они не хотят просыпаться.
— Может, плохо будил?
— Они не хотят, чтобы их будили. Вот и ты тоже такой. Думаешь, проснулся? Нет. Почти проснулся, но сам все испортил. Вера тебе говорила — не торопись.
— Что же мне теперь делать?
— Смотри дальше свои сны.
Христо развернулся — уходить. Зачем-то сказал, стоя на пороге:
— Собаку Шишку убили давеча.
— Стало быть, пришла ее очередь.
— А моя когда?
— Откуда мне знать? Я твоих снов не вижу.
«Безумный капитан» вернулся на гребень, к оранжевой реке.
«Откуда мне знать? Я твоих снов не вижу»…
Наверно, если основательно спрятаться в чужих снах, можно потерять самого себя. Тогда и смерть тебя не найдет. Только нужно ли такое бессмертие?
…К утру погребальный костер догорел. Среди пепелища осталась стоять маленькая, покрытая сажей каменная печка. На печке чем-то красным написано: «Друг».
