Сергей Герасимов - Изобретение зла
Лесенки не было. Значит, спасения не было тоже. Я надеялся спрятаться здесь, пока Черный уйдет на другую крышу. А оттуда уже нельзя вернуться. Есть ещё несколько минут. Я прислушался - пока тишина.
Я вернулся и запер нижний люк палочкой - эта хрупкая защита позволит выиграть хотя бы минуту. И в этот момент внизу зародились, развились, оформились и окрепли голоса, вскрики, бьющиеся в истерическом припадке охотничьей радости.
По шести ступеням я вылетел на крышу.
В последний момент шестая обломилась и мне пришлось схватиться за что-то занозливое и скользнуть по нему рукой. Рука не почувствовала ни боли, ни холода.
Дважды поскользнувшись, я перебежал к тому скворечнику, который примерз к крыше в очень неудобном месте, на краю, и уже не мог отодвинуться дальше. Я сел и свесил ноги внутрь, держась рукой за единственную крепкую створку, и стал ждать.
В моем кармане лежали сейчас десять металлических шариков от подшипника - это самое важное.
Я слушал.
Холод заставил меня оцепенеть, я не мог двигаться, но слышать мог. Из-под ног, совсем близко, всплыл шум, приближенный дыркой шум далеких голосов - потом голоса оборвались. Невидимый, я висел в черном проеме, готовый каждую секунду спрыгнуть вниз, в чердачный сор, и уже там проиграть окончательно.
На крышу вышла тень. Тень двигалась осторожно, оглядываясь, выискивая место, которое может прятать жертву. Самое время. Я достал шарики, тряхнул их в жменьке и бросил - мимо крыши, в пустоту. Чужая крыша, подхватив игру, весело зазвенела чем-то покотившимся. Тень подошла к краю. Она стояла, вырезая из звездной ткани черный лоскут; она раздумывала. Сейчас в ней не осталось ничего, кроме черноты. Сейчас было видно, насколько черным он стал. Наконец, тень вытянула щупальцы, наклонилась и скрылась внизу.
Грохот тонкого железа, принимающего ношу. Чистый звездный горизонт. Небо снова стало небом.
Я встал на носки, придерживаясь за створку. Тень была внизу; она угадывалась по редким, резким шевелениям, по шершавым звукам ржавых листов, прогибаемых ногами. Черная тень ушла, ещё раз мелькнув над хребтом дома.
Несколько зеленых вспышек осветили горизонт. В эту ночь стреляли мало, совсем мало. Раньше окраины светились, а теперь я мог видеть всю черноту большого пространства, глядящего на наш маленький город. Слева, километрах в двух от нас, вздымался тонкий и высокий газовый факел.
Теперь все.
Я спустился, вошел в палату. Было тихо, но никто не спал.
- Слушайте меня! Его больше нет. Жаль, что я не принес вам его скальп, но он удрал слишком быстро.
- Но он вернется?
- Нет.
- Откуда ты знаешь?
- Там мороз градусов двадцать пять. И он не выберется вниз до утра люки закрыты и даже не видны. Особенно ночью. Если даже он выдержит, то попадет уже не в эту больницу. Мы больше никогда его не увидим.
Я лег на свою кровать у окна и стал смотреть в высокий потолок. Потом достал из тумбочки остаток вчерашней свечи, завернутый в платок, и развернул.
Фитиль продолжал тлеть. Я дохнул на него и голубой язычок пламени осторожно раздвинул тьму.
112
С тех пор прошло много лет, почти полвека, но огонек этот так и не погас.
Я всегда старался держать его поблизости от себя, со временем я даже заказал для него специальный коробок с окошком. Ветер, дожди, порой мое равнодушие или ревнивая злоба моих подруг не мешали ему гореть. Дважды свеча оказывалась под водой, один раз её бросили в костер, много раз пытались раздавить, как-то я не вспоминал о ней пять лет - но оранжевая искорка на кончике фитиля продолжала тлеть. И она всегда разгоралась стоило лишь дохнуть. Вначале я не понимал что поддерживает и что заставляет гореть этот яркий необжигающий язычок, да и сейчас не вполне понимаю, а лишь надеюсь, что он из тех огней, которые не гаснут
- как и газовый факел, сделавший мой город знаменитым.
Сейчас город полностью перестроен, от старого госпиталя не осталось и следа. Город превратили в уютный туристический центр и с каждым годом все больше туристов наводняют его, особенно в конце весны - тогда от них просто нет спасения. Они приезжают, чтобы увидеть огонь, который невозможно потушить и наивно восхищаются, слушая выдуманные истории о факеле. Да и зачем им правда?
Зачем им знать, что в горорде есть ещё один негаснущий огонь?
Черный тогда не вернулся - и я никогда больше не увидел его. Но я ношу в себе его память и память о нем, настоящем, не всю, а лишь остатки той пямяти которую он стремился мне передать. Носить этот груз нелегко - его память имеет волю и силу, она порой начинает приказывать, объяснять, подчеркивать, насмехаться и вообще вести себя непозволительно - тогда я должен её усмирять.
Когда мне приходится судить о красоте вещи, его голос всегда звучит во мне и, прислушавшись, я обычно нахожу его мнение более верным, чем свое. Я так и не научился чувствовать красоту сразу, не научился безошибочно откликаться на нее, делать на неё стойку как охотничья собака делает стойку на желанного зверя. Он умел, но не успел мне объяснить. Иногда его жесты, слова, выраженья глаз прорываются сквозь мои, тогда я чувствую его маску на своем лице - или только в уголке губ, я спешу к зеркалу и вижу, как часть его проступила сквозь мою кожу.
Часто я слышу его интонацию в своем голосе так явно, что мне кажется, он начинает говорить через меня. К счастью, никто этого не замечает.
Никогда больше не встретил никого из них и до сих пор, думая о них, называю их по цветам, хотя теперь они имеют имена. Наверное они стали обыкновеннейшими дюжиными человечками, одними из многих, одними из тех, чье предназначение - пополнить новыми особями популяцию и мирно отойти, уступая место новому лучшему поколению. К этому ведь в конце концов приходит громадное большинство людей.
Даже теперь, когда ЕЕ нет, из тысячи рожденных с задатками гения чаще всего получается тысяча полезных членов общества, но не более того. Все новые и новые тысячи экземпляров пустой породы. Она здесь ни при чем, она слишком много на себя брала, и даже этот наш грех она приписывала себе. Я часто смотрю в небо, на звезды и пытаюсь разгадать - там ли она, куда она ушла от нас, и я всегда вижу её или её противоположность в звездном небе. Что там, в этом огромном знаке вопроса разлитом над нами - предел развития духа или предел развития чисел? Я смотрю и не могу верный ответ: так иногда обжигаешься кусочком льда или в первое мгновение воспринимаешь ожег как обжигающий холод. Я смотрю в микроскопы и мне тоже кажется, что она там. Несколько раз я участвовал подводных экспедициях и мне казалось, что я вижу следы её присутствия. Я бывал и в глубоких пещерах и тоже слышал звуки, возможно, произведенные ею. Много раз я попадал в переделки, из которых было невозможно выбраться целым, но в последний момент та же темная сила, что и раньше, спасала меня. Я верю, что мой хранитель помнит обо мне и иногда вмешивается в мою жизнь. Но я знаю, что больше никогда не смогу поговорить с нею. И всегда, при слове "маятник", я вижу огромный шар, который все так же медленно качается над туманным полем, и не в моих силах его остановить.
