Николай Лукин - Судьба открытия
Как раз, на счастье, после холодов выдался теплый-теплый день. Хорош был вечер. И вот долгожданные гости уже у Терентьевых.
Новый родственник Зинаиде Александровне понравился. Он оказался скромным, простым. Если бы не знать заранее, никак не скажешь, что это профессор и доктор наук. Улыбается:
— Благодать у вас!
Надо заметить, Григорий Иванович совсем недавно с великолепным результатом закончил цикл опытов. Найден более удобный способ превращать углеводы одной формы в другую; скоро и целлобиоза перестанет быть помехой. И он, будучи в отличном настроении, решил взять отпуск. Впервые у них с Зоей такая поездка — бездумная, легкая.
Сад, окружающий домик Терентьевых, был гордостью Зинаиды Александровны. Именно тут, под яблонями, среди цветущих георгин, она устроила ужин. Яркая электрическая лампа освещала стол. Парадно выглядели на столе и скатерть и салфетки в кольцах, тарелки с золотыми ободками, блюда, хрустальные графины.
— Кушайте, батенька, кушайте, — сказал хозяин Зберовскому. Сам переглянулся с женой. Зинаида Александровна глазами спросила: «Теперь узнал его?» Иван Степанович слегка качнул головой: «Нет». И обратился к гостю: — Вы отдыхайте здесь. Чего вам ехать на курорт? У нас же лучше! Речка у нас, батенька! Рыбная ловля!
— Верно, прелестные места, — мягко согласился Зберовский. — Если не прогоните, мы с Зоечкой недельку непременно поживем…
Он посмотрел на Зою и Ивана Степановича — с задумчивой, точно отвечающей каким-то его мыслям улыбкой.
Сейчас ему вспомнился далекий вечер, летом девятьсот восьмого года, когда Зоя его пригласила на Харитоновский рудник. Теперь он чувствует очарование и аромат того так давно миновавшего времени. Тоже сидели за ужином: брат и сестра Терентьевы и он, Зберовский. А Зоя была совсем молоденькой девушкой. В светлом платье… Разговор тогда коснулся, кажется, Лисицына. Ведь этот самый Терентьев даже учился вместе с Лисицыным в Горном институте.
Вдруг оживившись, Зберовский вскинул руку в сторону Ивана Степановича:
— Если угодно, я могу вам поведать одну невеселую повесть. Вы помните, вероятно, с вами в Горном институте был такой — Лисицын?
Терентьев положил салфетку и выпрямился.
Зберовский заговорил о трудах Лисицына, о его необыкновенном открытии, о каторге и о побеге из Сибири. Закончил свой рассказ на том, что Лисицын под чужим именем должен был приехать в Петербург, но не приехал. И словно сквозь землю провалился. И ни тогда, ни позже никто о нем уже не слышал ничего…
— Я слышал! — в наступившей тишине, со строгим выражением лица, произнес Терентьев. Показал на жену: — Мы знаем все… Вот, с Зинаидой Александровной. До самой гибели его… до дня смерти он возле нас жил. У меня помощником работал!
Зберовский схватился за край стола.
— Как?! — воскликнул он.
Зинаида Александровна, повернувшись к Зберовскому и Ивану Степановичу, смотрела странно загоревшимся взглядом.
— Да расскажите все как следует! Пожалуйста! — почти закричал Зберовский.
Они принялись говорить одновременно — Терентьев и Зинаида Александровна. Он скажет, она вмешается — добавит, он продолжит дальше. В сбивчивом потоке фраз они разворачивали историю жизни Лисицына на спасательной станции, скорбные обстоятельства его гибели.
Зберовский растерянно поднялся с места.
— А что касается его работы, — в заключение вздохнул Иван Степанович, — то здесь мы ничего вам объяснить не сможем. Не вникали… знаете… в предмет его исследований. Он — втайне все это. А нам расспрашивать зачем? Только от вас услышали впервые, над какими он проблемами…
Григорий Иванович стоял недвижимый. Долго не мог прийти в себя. Наконец спросил:
— Журналы, какие-нибудь записи, наверно, сохранились?
— Не было бумаг…
— А лабораторию осмотрели? Кто разбирал и изучал ее? Вообще — кому она досталась?
Терентьев грустно усмехнулся.
— Э, батенька, что вспомнили! Да поймите, как былото все, — словно оправдываясь, сказал он, — команда в шахте полегла, сироты, вдовы плачут, голова кругом идет, тут — следствие, полиция… А Владимир Михайлович, покойник, как ни говорите — с каторги бежал! Что прикажете делать? Ведь я же приютил его… Поймите!
— Так лабораторию — полицейские эксперты?…
— Какие там эксперты!..
И Иван Степанович признался: тотчас после катастрофы он велел собрать все без остатка, что было в лаборатории Лисицына, увезти подальше в степь и закопать. Ночью, чтобы никто не видел. Приказал это конюху — был такой, исполнительный, по фамилии Черепанов. Ну, конюх так и сделал. Тогда не следовало привлекать внимания к личности необычного штейгера…
До конца вечера Зберовский уже не мог говорить ни о чем другом. Потрясенный неожиданно открывшимся, он хотел узнать про Лисицына каждую деталь, спрашивал о характере и поведении, и каких политических взглядов Лисицын придерживался, и имел ли друзей и знакомых, и с какой целью ездил с рудника в Харьков и Киев.
— А, реактивы, стекло! — восклицал он по ходу беседы. — Да-да, понятно.
Было около полуночи, когда хозяева отвели гостей в приготовленную для них комнату.
С порога ее Григорий Иванович задал Терентьеву еще один, последний на сегодня вопрос:
— Как думаете, ваш бывший конюх — Черепанов, что ли, вы его назвали, — жив сейчас? Трудно ли его найти?
Иван Степанович напомнил: он покинул рудник двадцать лет тому назад. Кто знает, что там произошло с людьми за эти годы.
Он улыбнулся, попрощался и ушел следом за Зинаидой Александровной.
Зберовские остались вдвоем. Лишь теперь Зоя вслух заметила, что какая-то канва этой трагической истории ей была давным-давно известна. Краем уха она слышала об этом от Зинаиды Александровны еще до революции. Фамилия погибшего, конечно, сразу выпала из памяти. И со слов Зинаиды Александровны отнюдь нельзя было понять, что речь идет о подлинном ученом. Пытался опыты делать, — ну, мало ли. От полиции скрывался…
— Зоечка! — перебил ее Зберовский. — А что, если я завтра уеду? Ты погостишь здесь без меня?
— Куда поедешь?
— В Донбасс. Дня на четыре, а потом сюда вернусь.
Быстро на него взглянув, она тотчас же решила:
— Завтра — Зинаида Александровна обидится. Нельзя. А послезавтра мы оба поедем. Я не помешаю, нет, увидишь, я постараюсь быть тебе полезной в поисках.
— Ладно, — озабоченно ответил Григорий Иванович.
Лег он поздно, но ему не спалось, и он на рассвете встал. В ночной пижаме сел на стул возле открытого окна. Оперся локтями о подоконник.
В его мыслях еще раз проплыла давнишняя встреча в Петербурге, когда он, студент, в порыве мальчишеского восхищения явился к незнакомому ученому. У Лисицына было хорошее лицо и умные карие глаза; они смотрели и посмеивались. Борода с яркой рыжинкой, золотисто-бронзового цвета. Лисицын говорил о счастье человечества. Мечтал…
