Владислав Чупрасов - Дом на улице Нетинебудет
Вокруг торчали деревья. Сухая трава шуршала под ногами четырех военных, несших на своих плечах гроб с россыпью цветов. Впереди шагал священник с раскрытой книжицей в руках. Траурная процессия шла между двумя рядами австралийских военных, поднявших ружья в прощальном салюте. Я смотрел на них с тоской на сердце — с тяжелым грузом собственной миссии. Среди австралийцев шатко стояли раненые из расположенного неподалеку госпиталя. Я увидел Мумра — сухое уставшее лицо, серая кожа и повязка на голове.
Чуть дальше от него стоял… я бы не узнал, наверное, деда, если бы Ротмистр не показал на него. Андреас Нильс стоял, поджав перебинтованную ногу и тоже вскинув ружье. Они друг друга не видели и, что уж, не знали о существовании друг друга. Несложно было догадаться, что война все еще шла.
— Какой это год? — шепотом спросил я. Я думал, что меня, как призрака из будущего, никто не заметит, но стоящий рядом австралиец шикнул на меня, призывая заткнуться.
— Восемнадцатый, — прошипел Ротмистр, и вот его никто не услышал.
— Кто бы мог подумать. Они своих так не хоронят, как хоронят врага.
Священник, цветы эти сраные. Нахер эти ваши цветы мертвецу?! Он не сдержался — заорал. И все равно никто вокруг его не слышал, потому что Ротмистр был призраком в квадрате. Но я был рад, хоть и удивленно таращился, что он был здесь со мной. В конце концов, это он дал Мумру обессмертивший его совет. Может, даст и другой — который его убьет?
— Почем ты знаешь, что врага? — прошипел я, пытаясь успокоить Ротмистра. Он уставился на меня выпученными глазами и оборвался на полувопле:
— Восемьдесят побе!.. Почем знаю? Нильс, ты идиот? Это мой гроб, — он обернулся и показал рукой на удаляющуюся процессию, как будто я мог бы спутать. — Это! Мой! Труп! Я тупо смотрел сквозь призрак на то, как австралийцы (и мой дед, и Мумр, стоящие с дальнего края) поднимают ружья выше. Несколько мгновений — и будет прощальный залп.
— Это мои похороны, Нильс! — выкрикнул Ротмистр, раскидывая руки, и вдруг замер. — Слушай, Джейми. Я все-таки не обещал никого из вас опекать, хотя Андреас был мне, признаюсь, глубоко симпатичен… Но все равно, скажи — я же тебе больше не нужен? Ты справишься со своей жизнью сам, да?
— Не нужен? — переспросил я. Я знал, что стоит ответить, но не мог. Сложно сказать: «Ты мне не нужен», — человеку — существу, — с которым провел несколько лет жизни. Который насмешничал, издевался, но всегда помогал.
— Не нужен, — выдохнул я, не обращая внимания на косящегося австралийца. — Ты можешь остаться здесь, если хочешь.
— Я хочу помочь тебе, — сказал Ротмистр. — В двадцать первом веке круто, но я, к сожалению, уже мертв. Мне лучше лежать, ведь все-таки я мертвец, — вдруг начал цитировать он, — и греет гнилью холодный склеп, и ржавчиной пахнет доспех. Обещаешь не делать глупостей, Джейми? Он смотрел на меня, а шел спиной вперед, нагоняя четверку военных с гробом. Я потянулся за ним, ломая строй, выдержавший, впрочем, потерю одного бойца в моем лице. Вскинутые ружья не колыхнулись.
— Эй, почему ты связался с дедом? — вдруг спросил я.
— Эти уроды хоронили меня трижды. Трижды, Нильс! Тут кто угодно психанет. А с твоим дедом было весело, не сомневайся! Ротмистр отвернулся и вдруг исчез за стенками добротно сделанного (будто и не в войну) гроба. Спустя мгновение загрохотали выстрелы. И крышка гроба откинулась. С воплями австралийцы отпрянули в стороны, уронив гроб, который от сильного удара о землю распался на куски. Молодой человек с серым лицом — Ротмистр, это в самом деле был он — сел, стряхивая с себя цветы. Под оглушающее молчание он поднялся, оглядел собравшихся, поднял руку в торжествующем салюте и рванул вперед. Признаюсь честно, даже я охуел. А менее подготовленные к этому австралийцы, естественно, начали стрелять. Он стреляли, даже если бы вдруг ожил их товарищ — что там, лучший друг, — а это был враг. Да пусть враг, они не думали об этом. Ротмистра снова убили. Он упал лицом вниз, зарывшись в жухлую землю. Но стреляли все. Даже самый последний рядовой из самого конца сломанного строя, паникуя, стрелял. Мой дед, стоявший с самого края, оказался на линии по крайней мере двух стрелков. Он тоже упал, изрешеченный пулями паникующих австралийцев. Я кинулся к нему и тоже поймал пулю в бок. Когда я открыл глаза, в ушах тихо бухала кровь. Это говорило о том, что мое сердце билось. Я не умер — приятно. Я пошарил рядом с собой и нашел руку деда, сжимая ее пальцами. Никакого движения — Андреас Нильс был мертв. Я попытался встать, но боль в боку помешала. Я мог только лежать и смотреть на темное небо, слушая кровь — и шаги. Я с трудом поднял голову и увидел, как медленно плывет к нам длинная фигура. Я повернул голову и увидел старые сапоги. Приподнялся — рассмотрел черный плащ, накидку и ветвистые оленьи рога, как будто цепляющиеся за ночное небо. Существо подошло к нам, наклонилось, повело рукавами — и пальцы деда начали выскальзывать из моей руки. Я безропотно выпустил их, понимая, что буду следующим. И почти угадал. Существо склонилось надо мной, подняло свою накидку и улыбнулось. Я рассмотрел под темной тканью человеческое лицо.
Питер сидел на моей кровати и читал книгу. Я вытянул ноги, пихнув его в бок, и недовольно пробормотал:
— Даже не надейся, что я проснусь от поцелуя.
— Ура-а! — отреагировал Питер и захлопнул книгу. — Я думаю, ты будешь рад узнать, что я его нашел?
— Кого? — я потянулся. Я хорошо выспался и чувствовал себя неплохо. Бок не болел. А с чего бы у меня болел бок? Воспоминания подгружались постепенно. Ротмистр. Похоронная церемония. Дед. Смерть…
— Ты нашел кого? — повторил я.
— Мумра, — терпеливо пояснил Питер. — Я нашел Мумра. Собирайся, через полчаса поедем.
— Он живой? — я скатился с кровати, комкая одеяло. Но Питер уже подскочил на ноги и умчался из комнаты, напомнив напоследок:
— Полчаса, Нильс! Через полчаса я был готов. Я был готов и раньше, но примерно пятнадцать минут Маре пришлось убеждать близнецов, что им незачем ехать с ними. Это далеко, долго, убеждала Мара, да и они не знают того, с кем они хотят увидеться. Привезут ли они сладостей?
Привезут, конечно. И все это — совершенно безмолвно. Через три часа мы были в Амьене. Наверное, тут обошлось не без магии, потому что я не знал ни одного способа так быстро добраться до Франции. Военное кладбище быстро опустило меня с небес на землю: Мумр ведь хотел перестать жить. Конечно же, он перестал, в этом я ему лично помог.
— Здесь когда-то был похоронен твой друг, — будничным тоном сказала Мара, и мы пошли дальше.
— Друг?
— Твой мертвый друг, — пояснил Питер и улыбнулся. — Нам сюда. Там, где заканчивались исторические могилы, начинались более современные. Мы быстро углублялись в центр кладбища, всматриваясь в надгробия. Я тоже смотрел, не зная, что я хочу тут увидеть. Уже остановившись, я понял, что хочу увидеть ничего. Мы стояли у каменного ангела, тяжело смотрящего на нас из-под опущенных век. В руках каменный юноша держал контрабас, а гладкими крыльями прикрывал плиты, утопленные в земле. Мара села прямо на траву, не обращая внимания на свои светлые брюки. Задумчиво погладила холодный камень, на котором было написано: «Мумр Кристенсен. 1883–1962. Его любящая жена — Ингрид Кристенсен, 1899–1967. И их дети» — трое мальчиков, подумать только. Я сжал плечо Мары, заставляя ее подняться на ноги. Мара улыбалась, спокойно смотря на могилу человека, с которым провела столько лет. Питер выглядел грустно-виноватым — видимо, из-за того, что не испытывал достаточной скорби по умершему достаточно давно товарищу.
