Тимур Литовченко - До комунизма оставалось лет пятнадцать-двадцать
— Все, мы стали паиньками, — сообщил гитарист. Мышка бодро гигикнула.
— У вас, молодой человек, вопрос на вопросе, — задумчиво сказал Борух Пинхусович. — Я так понял: прежде всего вы хотите знать, почему пошли пешком и попали в сель. Во-вторых, почему именно вы попали в сель. И в-третьих, что же вам делать дальше. И раз вы спрашиваете даже: “Почему я, а не другой”, — вам таки действительно плохо. Верно?
Еще больше расстроившийся от слов гитариста и его подружки Юра охотно кивнул. Миша прошептал скороговоркой: “Кому сейчас хорошо”, — и сам себе зажал рот ладонью. Старик посмотрел на него осуждающе.
— А чего понимать-то! — немедленно взвился гитарист, несмотря на обещание быть паинькой. — Чего понимать-то! Вы меня простите, Борух Пинхусович, только он меня обидел. Я бы сам мог все ему растолковать. Дурак он, вот и очутился где не надо. Дурак и телепень. Да на его месте я бы ни за какие коврижки не пошел бы на эту стройку! Телепень, а, телепень, признайся вот всем нам, какого лешего тебя понесло туда?!
Юра сильно обиделся на прозвища, которыми наградили его Миша с Мышкой, но тем не менее честно рассказал все как есть:
— Я только школу окончил, поступал в строительный и провалился. Но меня раньше в школу отдали, поэтому у меня был год запаса. Я и решил пойти на стройку, потому что хотел летом снова поступать, а тут была бы практика. А нет, так хоть мускулы перед армией накачать.
— А вы-то сами как оказались здесь? — спросил старик Мишу, но тут же спохватился: — Впрочем, судя по вашему шикарному костюму...
— Правильно, Борух Пинхусович. Я сидел в дурдоме, так что лично у меня выбора никакого не было. Мышка еще туда-сюда... она... гм-гм... с ночных заработков возвращалась. Ну кто его знает, может, на Сырце платят больше, — гитарист бегло глянул на смущенно потупившуюся девицу. — Но этот-то, этот придурок! (Презрительный взгляд на юношу, который почувствовал себя безмозглой бабочкой, летящей прямо в паутину.) Тоже мне, строитель будущий! И чтоб ни хрена про грунтовые воды не знать! Идиот...
— К-какие такие воды? — Юра слегка заикался, потому что вспомнил блестевший в свете молний вал, который сметал все на своем пути.
— Здрасьте. Приехали, — Миша улыбался снисходительно и высокомерно кивал. — Значит, ты не видел Озера Непролитых Слез. Как твоя пупочка... извиняюсь, Сонечка... (Учтивый жест в сторону девушки.) Как притащила тебя сюда, так ты и сидел сиднем, даже прогуляться не удосужился! Ну, даешь...
— Я рассказывала тебе про озеро, — вставила девушка. — Я там пряталась.
— Во! Блеск! Треск! — обрадовался Миша. — Браво, Соня! Это называется сразить наповал. Слушай, пусюнчик, как это ты не поинтересовался видом излюбленного места уединения Сонечки? Просто поражаюсь тебе! Сопляк ты еще, нюня. А побывал бы там хоть однажды, так знал бы: озеро и множество ручейков, текущих под землей, находятся над слоем глины. А выше — песочек. Это так и бывает, когда течет себе речка, течет, а потом и уйдет под землю. В Киеве так сплошь да рядом: Почайна и Глубочица исчезли давным-давно, Лыбедь совсем обмелела. А на месте речки что остается? Овраг. Яр. Бабий Яр. А место почему Сырцом называется? От реки Сырец. Сырое потому что, — Миша яростно жестикулировал, точно разговаривал с глухонемым.
— Ну вот. Песок над водой и глиной похож... — он на несколько секунд задумался, пощелкивая при этом пальцами. — ...на сыр на хлебе с маслом! Ты бутерброд когда-нибудь ел? Удивительно. А что делали на вашей дурацкой стройке, скажи на милость? Замывали Бабий Яр и сверху возводили светлый город будущего. Коммунистический город, где все будут счастливы, ах-ах! А на что это похоже? Да как будто резали и клали сверху все новые и новые куски сыра. А теперь вспомни грозу. Бабий Яр залили водой с песком, да на песок, да дождевая вода вниз просочилась. А какой ливень-то был, помнишь? Что вышло?
— Много воды, — уныло сказал Юра. Однако он все еще не понимал, куда клонит гитарист.
— Умница, пусюнчик. А так как масло, то есть вода, у нас жидкое, что сделал светлый коммунистический город?
Юра молчал. Выждав немного Миша подбоченился и презрительно процедил:
— Светлый коммунистический город оказался слишком тяжелым. Вся твоя стройка и дома со спящими людьми, и все остальное съехало по воде, сползло как по маслу. Как по маслу! Вот тебе и сель на ровном месте. А про Веньку твоего... Так на твоем месте я бы радовался, что не он погиб, а ты. Придурок, — гитарист презрительно цыкнул.
— Наверное, ты на геофаке учился, — огорченно произнес юноша, пораженный легкостью, с которой Миша объяснил катастрофу. Тот постучал костяшками пальцев по гитаре, напыжился и произнес:
— Учился я в нормальной средней школе, как и ты. В университет поступал трижды (не спорю, это определенная школа), но на журналистику. И так и не поступил. А потом... не до того было, — гитарист с нарочитой небрежностью смахнул с больничной пижамы несуществующую здесь пыль. — Относительно же нашей маленькой неприятности... Хочу перефразировать русского поэта: геологом мог бы ты не быть, но головою думать был обязан. И тогда все мгновенно становится яснее ясного. И все очень легко понять.
— Ничего вы не объяснили, молодой человек, — спокойно сказал Сонин дедушка. Исходящее от него сияние усилилось. Только что все смотрели на Мишу, теперь же обернулись к Боруху Пинхусовичу.
— Как так ничего? — возмутился гитарист.
— Да вот так. Разумеется, вы очень ясно и доходчиво объяснили, откуда взялся поток воды и грязи. Но никому из вас по-прежнему непонятно, почему это произошло с вами. Я отнюдь не собираюсь выяснять, что привело сюда каждого из вас. Я говорю о всех вместе, в общем. Но в одном вы, Миша, абсолютно правы: Юра должен радоваться, что погиб он, а не его друг. Это плохо, молодой человек, очень плохо! Мне кажется, у Вениамина есть жена с грудным ребенком, — Борух Пинхусович внимательно посмотрел на юношу. Ему сделалось очень неуютно под этим проницательным взглядом, и он поспешил оправдаться:
— Да что вы! Я и не радуюсь вовсе. Я просто не понимаю, почему именно я... — разумеется, Юра не хотел, чтобы Венька очутился здесь вместо него. Ну может кто-либо другой, совершенно чужой и незнакомый... А если бы он не знал Веньку, не знал, что у того жена и ребенок, что Венька так умеет поддержать в трудную минуту! Получается, его друг вполне мог бы стать тем самым чужим... Не предательство ли это, не подлость ли?! Юноша страшно разволновался и не мог больше вымолвить ни слова, лишь беззвучно открывал и закрывал рот.
![Майкл Муркок - Танцоры на Краю Времени: Хроники Карнелиана [ Чуждое тепло. Пустые земли. Конец всех времен]](/uploads/posts/books/75413/75413.jpg)