Тимур Литовченко - До комунизма оставалось лет пятнадцать-двадцать
Юношу как всегда оглушила и совершенно сбила с толку первая же многословная Мишина тирада. Мышка тоже не очень-то понимала, о чем речь. Однако от “матерьялистов” и “нигилистов” веяло чем-то уж очень заумным, а небрежно ввернутая стихотворная цитата из Козьмы Пруткова (тоже не иначе как знаменитость!) немедленно повергла девицу в трепетный восторг. Мышка слушала гитариста восхищенно разинув рот. Соня взирала на Мишу благосклонно улыбаясь и как бы говоря: “Ну-ну, пускай пыль в глаза, пускай! Я-то тебя насквозь вижу”. Однако Юре от этого было не легче. Он смущенно потупился и запинаясь промямлил:
— Да я... не тебя... Я вообще хотел... Плохо мне... вот. А ты разве можешь!..
Кажется, он сказал не совсем то, что следовало. Гитарист насупился, подтянул повыше полосатые больничные кальсоны и проворчал:
— Двинули отсюда, Мышка. Нас здесь не уважают.
— Да погоди ты, — вмешалась Соня. — Он не то хотел сказать. Совсем не то.
— Не то! — запоздало спохватился Юра. Девушка дернула его за руку, заставляя молчать, и продолжала:
— Как раз ты мог бы объяснить, почему вы трое (да и не вы одни) оказались В этом месте. Просто Юра пытался звать не тебя, а моего дедушку. Что из этого вышло, сам видишь. Сейчас его позову я.
— Ага, вот оно что, — Миша выжал из гитары несколько жалобных аккордов, отлепил от грифа и поставил на земляной пол свою и Мышкину свечки, начертил правым тапочком замысловатую закорючку и наконец торжественно изрек: — Что ж, мы остаемся. Познакомиться с Борухом Пинхусовичем — великая честь.
Юношу задело то обстоятельство, что гитарист ничуть не удивился существованию дедушки. А также то, что Миша знал и без ошибки произносил столь непривычное имя. В отличие от самого Юры. Мышка же смешно наморщила носик и спросила:
— Чи-во-о?
Миша поспешно зашептал ей на ухо; девица сосредоточенно кивала, цокая языком. В это время Соня села необычайно прямо и глубоко вздохнула.
И вдруг сделалось светло!
Нет, черный земляной свод по-прежнему простирался над головой, а неугасимые огоньки свечей остались малюсенькими язычками мертвого пламени.
Светло стало прямо перед ними, точно полная луна сошла в подземный мир и рассыпала окрест свои серебристые лучи, которые пусть ненамного, но раздвинули пределы могильного мрака.
— Здравствуй, дедушка, — ласково сказала Соня, подавшись вперед. Тогда свет обрел форму, и все увидели высокого благообразного старика, облаченного (не просто одетого, но именно облаченного) в свободную хламиду, отливавшую серебристым и голубоватым. С аккуратно зачесанными назад снежно-белыми волосами и бородой, формой напоминавшей застывшие струи седого от пены водопада, резко контрастировали лохматые брови, в которых заметны были отдельные пепельно-серые волоски. А пронзительные угольно-черные зрачки глаз словно вообще существовали отдельно от лица.
— Оч-чень приятно, — Миша поклонился старику с самым серьезным видом.
— Да, конечно... Борох Бин... Бинцху... — Юра так и не смог верно выговорить отчество и неловко умолк. Старик слегка нахмурился, запустил толстые узловатые пальцы в свои сияющие белизной волосы, затем скрестил руки на груди и ответил:
— Мне также очень приятно, — и наконец с неудовольствием обратился к Соне: — Но зачем забивать несчастную голову такого молодого человека мудреными словами?
— Юра сам этого захотел, — ответила девушка. Старик погладил выпуклый лоб и сказал:
— Тогда вот что, молодой человек: зовите меня просто Борисом Петровичем или как вам еще нравится, только не пытайтесь насиловать собственный язык, пожалуйста. Борух Ставский погиб в сорок первом, и я уже все равно не он. Договорились?
— Спасибо, Борис Петрович, — с облегчением выдохнул Юра.
— Кстати, Миша, — представился гитарист.
— А я Мыша... то есть Мышка. То есть Маша, — девица неловко и как-то заискивающе улыбнулась.
— Мария. Госпожа. Превосходно, — старик одобрительно кивнул.
— Да чего вы! Какая там госпожа. Я эта... Ну, которая... — Мышка сильно смутилась и принялась крутить большие пуговицы своего жалкого пальтишка, чтобы хоть чем-нибудь занять невольно задрожавшие пальцы. Выручил Миша. Он заиграл веселую плясовую, девица встрепенулась и пропела первую строфу частушки:
— По деревне я прошлась,
Космонахту отдалась!
Гитарист подхватил, и вдвоем они весело рявкнули:
— Ух ты! Ах ты!
Все мы космонахты!
Однако Мышка немедленно смутилась пуще прежнего, словно нецензурно выругавшаяся в присутствии родителей девчонка.
— Поверьте, Маша, имена даются нам не просто так, хотя собственно Марией вы уже перестали быть, — назидательно произнес Борух Пинхусович.
— Да ну, чего там, — девица неловко шмыгнула носом.
— И я чувствую, эта проблема волнует вас меньше всего, а вот у вас, — старик доброжелательно взглянул на Юру, — к сожалению, проблема гораздо более серьезная.
Юноша был неприятно поражен: и Миша, и Борух Пинхусович безошибочно угадали в нем возмутителя их спокойствия. Неужели весь Бабий Яр видит его бессилие и растерянность! А вдруг хуже того — видит и смеется над ним?!
— Да я... не могу здесь, — принялся жаловаться Юра. — Здесь так темно, пусто. Тоскливо.
Миша хотел было что-то сказать, но сдержался. Мышка презрительно поджала нижнюю губу. Борух Пинхусович слушал по-прежнему благосклонно.
— И все время думаю: ну почему я не сел в ту дурацкую развозку, а пошел пешком! И... вот где оказался. Венька поехал, а я не захотел. Почему не Колька Моторчик попал в эту грязь, не... Венька, почему я? И что делать теперь? Как быть? Мне так паршиво...
Миша наконец не вытерпел.
— Анекдот, — объявил он театрально, заложив руки за спину. — На приеме у врача: “Доктор, вы знаете, мне так плохо, так плохо...” — “Кому сейчас хорошо? Следующий!”
— Да че ты разнюнился! — Мышка сделала вульгарный жест, оттолкнула гитариста и шагнула к юноше. На лице ее читалась ненависть пополам с презрением. — “Не хочу, паршиво...” Че ты заладил, как целка в брачную ночь? Ты че, лучше всех?! В-вонючка ты скотская, падло...
— Молодые люди, я попрошу вас! — строго сказал старик. Миша снял тапочки, оттолкнул их ногой, уселся по-турецки, положил на колени гитару и сложил на ней руки. Вылитый первоклассник за партой! Мышка также сбросила туфельки и опустилась рядом с ним.
— Все, мы стали паиньками, — сообщил гитарист. Мышка бодро гигикнула.
— У вас, молодой человек, вопрос на вопросе, — задумчиво сказал Борух Пинхусович. — Я так понял: прежде всего вы хотите знать, почему пошли пешком и попали в сель. Во-вторых, почему именно вы попали в сель. И в-третьих, что же вам делать дальше. И раз вы спрашиваете даже: “Почему я, а не другой”, — вам таки действительно плохо. Верно?
![Майкл Муркок - Танцоры на Краю Времени: Хроники Карнелиана [ Чуждое тепло. Пустые земли. Конец всех времен]](/uploads/posts/books/75413/75413.jpg)