Грэхэм Мастертон - Проклятый
- Вижу? Что я вижу?
- Не знаю, - честно ответил я, вновь заворачивая картину в бумагу. Может, плохую погоду, может, интерес к цене на гусиный жир.
Эдвард Уордвелл навернул себе на палец колечко от волос из бороды.
- Угу, - буркнул он. - Понимаю. Вижу точно, куда вы клоните. Что ж, в порядке. Скажем так, что в порядке. И злиться нечего. Но вот что я вам скажу. Я вам позвоню завтра или послезавтра, хорошо? Вы согласны? И мы поговорим еще раз. Знаете, об этих трех сотнях. Подумайте об этом. Может, вы измените мнение.
Я положил картину на заднее сидение, а потом протянул руку Эдварду Уордвеллу.
- Мистер Уордвелл, - сказал я. - Я могу вам обещать одно. Я не продам никому картину, пока не проведу исследования, и точного. А когда я решу ее продать, то Музей может превысить любую сумму, которую мне предложат. Достаточно ли честно поставлен вопрос?
- Вы не забудете об этой картине?
- Конечно, я не забуду ее. Почему вы решили думать, что будет иначе?
Эдвард Уордвелл пожал плечами, вздохнул и покачал головой.
- Без причины. Просто я не хотел бы, чтобы картина пропала или была уничтожена. Вы знаете, откуда она взялась? Кто ее продал?
- Не имею понятия.
- Ну так вот, я предполагаю, хотя и не полностью уверен, что эта картина происходит из коллекции Эвелита. Вы слышали об Эвелитах? Очень старая семья, большинство из нее теперь живет неподалеку от Тьюксбери, графство Дрейкат. Но всегда какие-то Эвелиты жили в Салеме, начиная с XVI века. Очень таинственная семья, отрезанная от мира, совсем как в книжках Лавкрафта. Вы слышали о Лавкрафте? Я слышал, что у старого Эвелита есть библиотека исторических книг о Салеме, рядом с которой все музейные приобретения ничтожны. У него есть также различные гравюры и картины. Эта картина наверняка принадлежала ему. Время от времени он выставляет их на продажу, не знаю, почему, но всегда анонимно, и всегда трудно подтвердить их подлинность, поскольку он не хотел об этом спорить и даже не хочет признавать, что они происходят из его коллекции.
Я снова посмотрел на картину.
- Интересно, - признался я. - Приятно знать, что в Америке еще осталось несколько настоящих оригиналов.
Эдвард Уордвелл задумался на минуту, прижав руки ко рту. Потом он опять спросил:
- Вы на самом деле не измените мнения?
- Нет, - ответил я. - Я не продам этой картины, пока не узнаю о ней чего-то больше.
Например, почему Музей Пибоди так срочно и настойчиво нуждается в ней.
- Но я ведь вам уже сказал. Уникальная топографическая стоимость. Это единственная причина.
- Я почти верю вам. Но вы позволите, чтобы я сам это проверил? Может, я должен поговорить с вашим директором?
Эдвард Уордвелл долго смотрел на меня, сжав зубы, а потом сказал отчаявшимся голосом:
- Хорошо. Я не могу вам этого запретить. У меня будет только надежда, что я не потеряю работу из-за того, что опоздал на аукцион.
Он открыл дверцу и вышел из машины.
Рад, что познакомился с вами, - заявил он и застыл, как будто в глубине души ожидал, что я уступлю и отдам ему картину. Потом он неожиданно добавил:
- Я знал достаточно хорошо вашу жену, прежде чем... ну, знаете, перед этим случаем.
- Вы знали Джейн?
- Конечно, - подтвердил он, и, прежде чем я успел расспросить его побольше, ушел в сторону Маргин, ежась от холода.
Я сидел в машине довольно долго и думал, что мне, к дьяволу, делать. Я еще раз развернул картину и еще раз присмотрелся к ней. Может, Эдвард Уордвелл говорил правду, может, это был единственный сохранившийся с того времени вид залива Салем с северо-востока. Однако я был уверен, что уже где-то видел подобный вид на гравюре или на ксилографии. Ведь трудно поверить, что один из наиболее часто рисуемых и изображаемых заливов на побережье Массачусетса был только один-единственный раз изображен в такой перспективе.
Это был удивительный день. У меня вообще не было желания возвращаться домой. Какой-то человек с лицом, прикрытым широкой тульей шляпы, наблюдал за мной с другой стороны улицы. Я включил двигатель и включил радио в автомобиле. Как раз передавали песенку:
5
Когда я выехал из Лафайет Роуд и свернул на север, в сторону Аллеи Квакеров, на северо-востоке над горизонтом уже собирались грозовые тучи, как будто стадо темных, покрытых шерстью бестий. Прежде чем я доехал домой, тучи уже закрыли небо. Первые капли дождя уже ударяли по капоту автомобиля.
Я пробежал по садовой дорожке, натянув плащ на голову, и выгреб ключи из кармана. Дождь шептал и шелестел в сухих стволах, опутывавших дворик. Первые, еще не слишком сильные порывы ветра начинали дергать кусты лавра у дороги.
Я как раз вкладывал ключ в замок, когда услышал женский шепот:
- Джон?
Я был парализован ледяным страхом и только еле успел повернуться. Сад был пуст. Я увидел только кусты, заросшую травянистую площадку и нарушаемую каплями дождя поверхность садового пруда.
- Джейн? - громко спросил я.
Однако никто не ответил, и обычный рассудок подсказал мне, что это не могла быть Джейн.
Однако дом выглядел как-то иначе. Мне казалось, что я чувствую чье-то присутствие. Я повернулся к саду и, моргая глазами под лупящими каплями дождя, пытался все же понять, в чем заключается разница.
Я влюбился в этот дом с первого взгляда. Меня восхитил его готический силуэт от 1860 года, слегка неухоженный вид, окна с ромбоидальными стеклами, оправленными в свинец, каменные парапеты, вьюнок, оплетающих двор. Дом построили на фундаменте более старого дома, и старый каменный камин, который теперь стоял в библиотеке, носил дату "1666". Но сегодня, слушая, как дождь лупит по позеленевшей черепице и оконная рама беспокойно поскрипывает на ветру, я начал жалеть, что не выбрал себе более уютного жилища, лишенного этой мрачной атмосферы кающихся призраков и воспоминаний.
- Джон? - раздался шепот; но может быть, это был только ветер. Черные тяжелые тучи висели теперь прямо над домом. Дождь усилился, желоба и водостоки хихикали как стадо демонов. Меня охватило морозящее кровь в жилах предчувствие, что мой дом посещается каким-то духом, который не имеет права появляться на земле.
Я обернулся на садовой тропе, а потом обошел дом кругом. Дождь промочил мне волосы и лупил по лицу, но прежде чем войти внутрь, я должен был увериться, что мой дом пуст, что в него не забрались хулиганы или взломщики. Я так себе это объяснял. Я продрался через заросший сорняком сад к окну салона и заглянул внутрь, прикрывая глаза ладонью, чтобы лучше видеть его внутренность.
Комната казалась пустой. Холодный серый пепел устилал кострище камина. Моя чашка стояла на полу, там, где я ее оставил. Я вернулся к парадному входу и прислушался. Капли дождя падали мне за шиворот плаща. Через тучи пробился луч света, и поверхность садового пруда на мгновение заблестела, как будто усыпанная серебряными монетами.
