Алексей Пехов - Крадущийся в тени
— Вот уж не знаю, кто твой хозяин, но эльфы просто так не расстаются со своей собственностью.
Элодсса уперся правым коленом в грудь умирающего, вытащил кинжал и перерезал шаману горло, наблюдая, как стекленеют карие глаза. Затем он взял со стола ключ, немного подумал и сгреб в лежащую на полу сумку все слезы дракона, вполне трезво рассуждая, что мертвецам они уже без надобности, а гномы с карликами как-нибудь обойдутся.
— Мертв? — спросила Мидла, когда он подошел к ней и взял эльфийку на руки.
— Да, он колдовал, когда я пришел. Что-то с ключом делал.
— Это не наше дело, пусть шаманы разбираются. Он служил оркам?
— Скорее, наоборот, — пропыхтел Элодсса, вынося Мидлу в коридор. — Это они служили ему.
— Как такое вообще возможно? Орки никогда не служили низшей расе.
— А эти служат. Кстати, ты заметила, что у них не было нашивок клана?
— Да. Все это очень странно.
— Вот и я о том же.
— Что ты намерен теперь делать?
— Сообщить обо всем гномам или карликам и убраться из-под земли.
— А потом?
— Потом? — Элодсса на миг задумался. — Потом собираюсь отдать ключ отцу и изменить парочку старых законов, не считаясь с мнением главы дома.
— Это каких? — удивилась Мидла.
— Тех, что запрещают быть вместе сыну королевской династии и разведчице. Ты не возражаешь?
Мидла только улыбнулась, давая понять Элодссе, что с ее стороны никаких возражений не будет.
Ни он, ни она не видели, что в глубине ключа, лежавшего в сумке у эльфа, мерцает едва заметная багровая искорка.
Глава 22
Разговоры в огне
Многие думают, что во мраке нет жизни. Это большое заблуждение. Может, в кромешной пустоте Ничто жизнь не так и заметна, как в нашем красочном мире, но то, что она есть, несомненно.
То тут, то там на короткую долю секунды с отчаянным скрипом распахивались двери — столбы света в безграничном мраке, ведущие неизвестно куда. Эти двери появлялись лишь для того, чтобы через краткий миг с оглушительным грохотом захлопнуться, поглотив свет.
Но мир склонен меняться, и спустя века двери пропали, надолго оставив меня в абсолютной тьме и тишине. Ни звука, ни дуновения, ни искорки света, способной отпугнуть вековечный мрак этого места.
Я висел в пустоте и видел сны. Много снов. Красивых и страшных одновременно. Снов, где я просто был наблюдателем, снов, где я проживал тысячи жизней, снов, которые были правдой, и снов, которые были просто снами. Сны шли и шли, сменяясь, как разноцветные картинки игрушечного калейдоскопа моего далекого детства. Сны, ни к чему не обязывающие, сны, над которыми стоило задуматься, сны, которые стирались из моей памяти, как только они заканчивались, и уступали место другим, ни на что не похожим снам.
Сколько это длилось? Не думаю, что больше, чем вечность, да и та когда-нибудь должна была кончиться. Вечность, как и сны, имеет такую неприятную особенность — кончаться в самое неподходящее для этого время.
Спустя несколько веков, показавшихся мне минутами, во мраке родились первые багровые искры. Это были дети гигантского и пока еще не видимого мною костра. Они вырывались откуда-то снизу, взлетали мерцающими угольками вверх, туда, куда до этого уползали мои сны. Искры вздымались высоко-высоко и, мигнув на прощание, таяли, пожираемые голодным мраком.
Одна из искорок пролетела прямо возле меня, на миг зависла перед лицом и, обернувшись огненной снежинкой, медленно кружась во мраке, стала падать. Я инстинктивно подставил ладонь, горящая снежинка огня упала на нее и растаяла. Ладонь обожгло легким морозцем. Огненная снежинка была холоднее льдинки.
Искорок-снежинок стало гораздо больше, они ускорили свой полет, теперь летая не только снизу вверх, но и горизонтально, как будто их гонял хулиган-ветер. Иногда, когда огненного снега становилось ужасно много, снежинки закручивались в огненный смерч. В такие минуты у меня перед глазами возникали картины прошлого.
Прошла еще вечность, и в одном месте мрак набух, пожелтел — так желтеет бумага, когда ее подносишь к пламени свечи, — и лопнул. Появились языки багрового огня. Затем еще и еще. Спустя мгновение пламя сожрало мрак, заполнив все пространство моего бесконечного сна.
Багровый огонь был беззвучным, и от него не было никакого жара. Я почувствовал небольшой холодок, когда особенно рьяный и неугомонный язычок пламени лизнул мне лицо. Я провел по лицу ладонью, и на ней остался тонкий слой инея. Огненного инея.
Он нагрелся и багровым дымком заструился с ладони, нежно клубясь перед лицом и маня меня прыгнуть за ним в пламя.
Куда дальше? Я и так находился в самом центре этого беззвучного холодного ада, но дымок превратился в безжалостный янтарный огонек и толкнул меня в бездну. Появился звук, и мой крик жалкой мошкой потонул в реве огненного прилива. В ответ огонек только весело подмигнул мне янтарным глазом. Но я уже и сам видел, что это не обычный огонек, а глаза, просящие вернуться в какой-то забытый мною мир.
Забытый? Но я же помню, что глаза, смотрящие в меня, — это раскосые золотисто-янтарные глаза эльфийки. Ее, кажется, звали Миралиссой.
— Потанцуй с нами, Танцующий! — Веселый смех заставил меня отвлечься от глаз и обернуться.
Закручиваясь в вихре танца, на языках пламени двигались три тени. Их нисколько не пугало присутствие света, они оставались такими же черными и непрозрачными для него, как будто и не было вокруг них никакого огня.
— Ну же, Танцующий, не бойся! — засмеялась одна из теней и сделала вокруг меня оборот.
— Я не танцую, леди. — В горле пересохло. То ли от холодного огня, то ли от снов.
— Смотрите, он не хочет танцевать, — весело хихикнула другая тень, подлетая ко мне вплотную.
На мгновение мне показалось, что в тени промелькнуло очертание женского лица. Промелькнуло и исчезло. А жаль, личико вполне даже ничего.
— Отчего же, Танцующий, ты отказываешься танцевать? Почему ты не хочешь подарить нам всего лишь один танец?
— Мне нужно идти. — Пламя за спиной выло не переставая и, кажется, начинало теплеть.
— Идти? — Третья тень оказалась рядом с первой и второй. — Но чтобы уйти, ты должен подарить нам танец. Давай, Танцующий! Выбирай! Какая из нас троих больше тебе по душе?
— Я не умею танцевать. — Я покачал головой и обернулся.
Янтарные глаза все еще никуда не исчезли, но потихоньку отдалялись, скрываясь за стеной пламени. Я бросился к ним, и тут же пламя ударило в меня волной жара. Я в страхе закрыл лицо руками.
— Вот видишь, Танцующий. — Вторая тень. — Ты пройдешь сквозь огонь только в танце. Танцуй или навеки останешься здесь!
Я уже мог отличить каждую из трех теней по голосу. Они одновременно были такими похожими и… такими разными.
