Кэролайн Черри - Черневог
Но Черневог не был расположен к немедленному вероломству: говоря по правде, он выглядел обеспокоенным и встревоженным. Они спешились. Саша спускался с Хозяюшки, держась за ее гриву, стараясь делать все как можно осторожней, повернувшись лицом к лошади и не надеясь на свои ноги. Он даже не мечтал так держать равновесие и работать ногами, как Петр. Некоторое время он думал об этом, не надеясь когда-нибудь дорасти до такого мастерства, которым владел Петр, он уже упустил время для этого, и теперь, видимо, так и останется чуть-чуть неловким и в значительной мере осторожным…
Он сказал про себя, обращаясь к Черневогу:
«То, что ты не справился… говорит о том, что тебе нужна помощь».
На что тот ответил:
«Все, что ты можешь предложить. Только не проси меня изменить наши планы, они подготовлены очень хорошо».
Змей, так Петр называл его. Саша глубоко вздохнул и сказал:
«Если бы все было так хорошо, ты бы не стал рисковать, посылая его за мной».
27
Теперь два колдуна стояли в полной тишине и обменивались мыслями друг с другом, что продолжалось уже так долго, что любой мог бы усомниться в здравости их ума: судя по виду, оба они чувствовали себя глубоко несчастными. Вот что видел Петр, стоя около лошадей, которых он придерживал за поводья, и полагал при этом, что их положение оказалось намного лучше, чем могло бы быть.
Два колдуна обсуждали подробности, касавшиеся Петра и его собственной жены, и Бог знает что еще, затрагивающее судьбу окружавшего их мира.
— Ууламетс знал об этом? — где-то в самом начале спросил Черневог, и после этого долгое время все происходило молча, хотя Саша постоянно хмурился. Их немой разговор продолжался, и все это время холодная пустота неподалеку от его сердца вела себя очень неспокойно.
В отчаянии он отвернулся, прислонился к плечу Волка и постарался вообще не думать о том, что они могли сказать друг другу. Колдуны делают то и борются с тем, о чем разумные люди даже не имеют представления…
И только один Бог знал, смог ли Саша вообще отстоять свои позиции, или согласился на требование Черневога: оставить Петра заложником, чтобы таким образом угрожать его жене.
У него все еще был меч, и он все еще продолжал сжимать его рукоятку, даже не задумываясь, что находится у него в руках.
Но что-то остановило его от рассуждений в этом направлении: возможно, мысль о том, что они нуждаются в Черневоге. И Петр даже не стал задумываться над тем, была ли это его собственная мысль или циничная уловка Черневога.
«Нет у тебя такой возможности», — твердила она, а леденящая пустота шевелилась, пронзая холодом его спину.
Он припомнил, как Черневог поддразнивал его, приговаривая: «Я буду любить то же, что и ты, ненавидеть то, что ты сам ненавидишь, я предоставил тебе такую власть надо мной…"
А затем добавил: «Разумеется, все может происходить и несколько иначе…"
«… Будь ты проклят, если не может, Змей. Послушай лучше меня!»
Он тут же подумал про Сашу и про Ивешку, не хорошо, и не плохо, а только лишь как о факте их существования. Он вспомнил и про холодную пустоту, поселившуюся в его груди, которая легко скользила там, внутри него, и о том мальчике, который однажды много лет назад уже помещал ее внутрь Совы. Петр задумался над тем, каковы могли быть новые условия для сердца Змея, которое он теперь постоянно ощущал в себе? Тот мальчик знал в жизни и насилие и жесткость. Все это Петр тоже очень хорошо знал и понимал, потому что значительную часть своего детства провел в поисках вечно пьяного отца, всякий раз ощущая себя так, будто бы и на самом деле все беды взрослого человека были исключительно ошибкой ребенка, который и должен всю жизнь расплачиваться за нее…
В детстве он никогда не смог бы понять это похожее на мышь молчаливое привидение из «Петушка», которым ему казался тамошний конюший, и тем более был уверен в том, что будучи молодым человеком, он не смог бы понять Ивешку. Ему бы следовало давным-давно расстаться с Сашей и поступить с Ивешкой подобно последнему негодяю… он большую часть своей жизни провел в таких условиях, фактически попусту растратив ее, наблюдая людей только со стороны, и не вникая в сущность происходящего…
Мы ведь совершили одни и те же ошибки, Змей, рассуждал он. Будь ты проклят, если это не так. Ты тоже потерял все давным-давно.
Черневог повернулся и взглянул на него, взглянула уверенно и прямо, так, как Петр за всю свою жизнь разрешал смотреть на себя только Саше или Ивешке. Но сейчас он лишь подумал, весь внутренне содрогнувшись: «Ну, ну, Змей, продолжай, я не буду останавливать тебя».
Но Змей на этот раз не был уверен в том, что же именно он делал или что это могла быть за ловушка, хотя и подумал про себя с удивлением: «Не будешь?"
В этот момент Саша, видимо, захотел сказать что-то. Его желание было очень сильным, и Змей откликнулся на это. Петр почувствовал, что все продолжается, и сказал громко, как может сказать только простой человек, уверенный в том, что это единственный способ донести до другого свои мысли:
— Саша, все хорошо. Наш Змей лишь…
Он тут же почувствовал боль и неожиданную вялость.
—… немного опасается, не правда ли? — закончил он, стараясь сбить спесь с Черневога.
Черневог чувствовал сашино присутствие за своей спиной, видел стоящего прямо перед собой Петра, и от этого чувствовал безысходность и собственную уязвимость. И он был в высшей степени глуп и самонадеян, когда доверил этому человеку хранить собственное сердце…
Все могло произойти совсем по-другому…
«А может быть, прогуляемся по крыше, Змей? Давай, отправимся туда вместе со мной, пьяные и с завязанными глазами?"
Лицо Черневога было бледным и зловещим, он и сам напоминал сейчас одного из тех призраков, которые частенько встречались этом в лесу. Но он все же рассмеялся: это было скорее похоже на то, как жизнь слегка проступила сквозь белую жестокую маску: глаза вспыхнули и мрачное удивление чуть перекосило угол его рта.
— Я же на много лет старше, Сова. Я навсегда перерос того мальчика.
— Так же и я, — сказал Петр.
Последовала, и это было на самом деле, улыбка, которая скорее походила на пугающую усмешку. Черневог передернул плечами, и тихо смеясь ушел от них прямо к костру.
— Боже мой, Петр, — сказал Саша.
Петр удивился, что его дрожь уменьшилась. Он приложил руку к своему сердцу, спрашивая сам себя, почувствовала ли эта мрачная холодная пустота хоть какое-нибудь неудобство?
Черневог уселся у костра, помешал угли, а затем взглянув в их сторону, все с тем же мрачным выражением подозвал Сашу. Петр понял, что его Черневог не хотел видеть около себя, и только лишь бросил в его сторону тихим, но отчетливым голосом:
