Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные.
Не зря экзерцировались в дальней стрельбе команды метких стрелков: один удачный выстрел переменил всё! Янычарского агу Кара-Османа, принявшего командование, не обременяла ответственность за чужую неудачу. Более того, известный всем (даже мне) как противник Али-паши и его планов, он с чистой совестью мог примерить на себя светлый образ спасителя турецкой армии и приказать ретираду.
Очередная смена людей, стоящих у султанского трона, в близкой перспективе открывала путь к миру: не секрет, что разорительная и малоуспешная война с русскими туркам надоела. Падишаху нет более нужды гадать, кого назначить за нее виновным: покойнику все равно, а ближайших его сотрудников полезно будет казнить на потребу толпе. Во многих отношениях полезно. Правитель, забывающий приносить кровавые жертвы идолу по имени «народ», рискует сам оказаться на их месте.
Мне бы радоваться и праздновать победу. Но слишком уж соблазнительный план явился перед внутренним взором — сразу в полной готовности, как Минерва из головы Юпитера. Ничего хитрого, все очевидно. Отдельные ходы много раз комбинировались в уме, теперь они мгновенно сложились как надо.
В городке остались два слабейших полка, прочие погрузились на суда, взяв двухнедельный запас провианта и боевые припасы в соразмерном количестве. Приказы мои никто более не оспаривал. Еще до полудня караван отправился вниз по реке. На пятые сутки, шуганув ногайские отряды на западном берегу Буга, мы упредили отступающих и вышли перевернутым фрунтом к единственному в турецких владениях броду, неподалеку от устья Синюхи.
В низовьях Буг шириной больше мили, а глубина достаточна для самых крупных кораблей. Выше русло сужается, но к реке почти нет удобных подходов: долина становится болотистой, затем топи резко сменяются береговыми обрывами, переходящими в отвесные гранитные скалы. Это продолжение каменной гряды, через которую восточнее прорывается Днепр. Правый берег почти повсеместно выше и неприступнее левого. Дальше, в польских землях, есть несколько хороших переправ, но я рассчитывал надежно закрыть их малыми силами, с пользой употребив громадное количество мин, заказанных пару месяцев назад для блокады Перекопа и берегов Гнилого моря. Не пропадать же добру!
Минное заграждение, поставленное с умом и прикрытое стрелками, очень трудно преодолимо. Рота или две могут сдержать в дефиле многотысячное войско, а если егерей еще и с тыла защитить дополнительной минной линией — только отряды готовых к самопожертвованию фанатиков сумеют ценой огромных потерь пробиться через преграду. По моему расчету, среди турок таковых не осталось: все, кто мечтал стать мучеником за веру, имели возможность исполнить сие желание еще под Таванском. Корпус Ибрагим-паши совместно с галерной флотилией мог попытаться изменить ход кампании, ударив со стороны Очакова, но с Ибрагимом я бы справился, а насчет галер — приказал Бредалю и его артиллеристам хоть всем полечь, но не пустить неприятеля восточнее Аджигольского мыса.
Следующие дни (и ночи) — целая неделя — были, пожалуй, самыми трудными за всю мою воинскую карьеру. Параллельный марш с вражеской армией вдоль Буга, по противоположным берегам. Вместо решительной баталии — беспрестанные утомительные стычки с вернувшимися из-под Чигирина спахиями. Кавалерия турок, как правило, успевала раньше нас выйти к бродам, но каждый раз мне удавалось ее сбить и подготовить позицию к обороне до прихода главных сил неприятельских. Невозможность быть одновременно во всех местах, которые враг пожелает испытать, и слишком малое число надежных офицеров заставляли метаться по берегу без сна и отдыха, скрывая в душе сомнения тем более мучительные, что подчиненным я должен был внушать неколебимую уверенность в победе.
При полном преобладании вражеской конницы, я не имел сведений о местонахождении Шереметева, посему отдаленный гром пушек на севере, за рекой, услышанный однажды утром, прозвучал божественной музыкой в моих ушах. Несколько часов спустя отчаянные атаки на береговые наши пикеты знаменовали метания попавшего в ловушку зверя. Сказать по совести, если бы турки действовали настойчивее и спокойней, они имели шансы пробиться: большая часть егерей рассредоточена на десятки верст вдоль реки, усталые и ослабленные войска не выдержали бы столкновения с упорным неприятелем. Но враги были тоже утомлены до крайности, и удручены неудачами последних дней. Скоро последовала ретирада. После бессонной ночи, проведенной в напрасном ожидании новых атак, я как ангелам небесным обрадовался драгунам дивизии Ренне. Встреча с их командиром оказалась, впрочем, совсем не идиллической.
— Какого дьявола, генерал-майор, вы тут сидите?! Почему не пошли на соединение с главными силами? Вам надлежало при первых звуках боя сикурсовать фельдмаршалу, это азбука военного искусства!
— Увы, Votre Excellence, я не в силах следовать вашим требованиям, имея полки в разделении на пространстве двух дневных переходов и будучи атакован турками во многих местах. Полагаю, судить о надлежащих с моей стороны действиях — компетенция главного командования.
Обидны несправедливые упреки от человека, коего искренне уважаешь. Вообще, кавалерийские начальники в русской армии были хороши. Три лихих немца: Ренне, Боур и Пфлюг, — и распоряжавшийся ныне в Померании светлейший князь Меншиков, один стоивший всех троих по неотъемлемым свойствам собственной натуры. Тут как раз требуются быстрота, наглость, задор и нахрап. А еще, как в кулачном бою — способность, будучи сбиту, вскочить, размазывая рукавом кровавые сопли, и снова броситься вперед. Опять и опять, пока враг, хотя бы и превосходящий силою, попятится от настырного драчуна. Конница действует примерно таким же образом.
После победы виноватых не ищут. В недолгом времени явленная весть о бегстве турецкой кавалерии и сдаче остальной части армии на дискрецию заставила позабыть о каких-либо претензиях в мой адрес. Теперь можно стало, оставя корпус старшему по команде полковнику, явиться пред дальнозоркие стариковские очи Бориса Петровича.
Давно я не видел Шереметева. После Прутского похода он сильно сдал (что вовсе не удивительно на седьмом десятке лет) и просился у царя в монастырь, но тот распорядился иначе: своей волей, как помещик холопа, женил вдового фельдмаршала на красавице Анне Салтыковой, пятью годами младше его дочери. Что значит долголетняя привычка к воинской дисциплине! Совсем было человек помирать собирался, а царь приказал жить в супружестве — и молодая жена бесперечь ходила беременной, каждый год принося по ребенку. Назло сплетникам, дети сии несли явные черты фамильного сходства с законным мужем.
