Франк Шетцинг - Стая
— И куда?
Альбан лихорадочно соображал. Теперь он точно знал, что творится внизу, и поэтому знал, что их ждёт. Прятаться в гавани — исключено. «Торвальдсону» оставался только один шанс — как можно скорее уйти на глубоководье.
— Разошлите радиограмму, — сказал он. — В Норвегию, Шотландию, Исландию, всем соседям. Они должны эвакуировать побережье. Рассылайте бесперебойно! Предупредим кого сможем.
— А что со Стоуном и… — начал заместитель. Альбан посмотрел на него.
— Они погибли.
Он не отважился расписывать масштабы оползня. Но того, что показывал эхолот, было достаточно, чтобы мурашки пошли по коже. Они находились в критической области. На несколько километров ближе к шельфу — и они бы перевернулись. А далеко в открытом море можно было надеяться спастись. Там они хоть и подставляли себя ярости шторма, но уж с этим можно было как-нибудь справиться.
Альбан вызвал у себя в памяти морфологию склона. К северо-западу морское дно обрывалось несколькими обширными террасами. Если повезёт, лавина остановится в верхней области. Но при эффекте Стореджиа остановки не будет. Весь склон сползёт на глубину, на сотни километров вдаль и на три с половиной километра вглубь. Массы дойдут до бездны к востоку от Исландии, а Северное и Норвежское моря будут сотрясаться в гигантских подводных землетрясениях.
Куда же им уходить?
Альбан глянул на приборы.
— Курс на Исландию, — сказал он.
Миллионы тонн грязи и обломков устремлялись вниз.
Когда первые отроги лавины прорвались в Фареро-Шетландский канал, между Шотландией и Норвежским фарватером уже не было террас, была развезённая масса, которая с силой обрывалась всё глубже и глубже, увлекая за собой всё, что прежде обладало структурой и формой. Часть оползня разделилась западнее Фарерских островов и, в конце концов, затормозила на подводных скатах, окружающих Исландский бассейн. Другая часть лавины распределилась вдоль горной цепи между Исландией и Фарерами.
Но основная масса гремела вниз по Фареро-Шетландскому каналу, как с гигантской горки. Ничто не могло затормозить обрушение. Тот самый бассейн, который за тысячи лет перед этим уже принял на себя оползень Стореджиа, теперь наполнялся ещё большей лавиной, которая неудержимо продвигалась вперёд, вызывая при этом мощную тягу.
Потом обрушился край шельфа.
Он просто обломился на ширине в пятьдесят километров. И это было лишь начало.
* * *
Свегесунне, Норвегия
Проводив Йохансона, Тина Лунд погрузила вещи в его джип и уехала.
Она торопилась. Начался дождь, дорога намокла. Йохансон бы, наверное, возражал, но Лунд считала, что от машины нужно брать всё, что она может дать. А в пасмурную погоду грязь на машине и не заметна.
С каждым километром, приближаясь к Свегесунне, она чувствовала себя всё лучше.
Узел разрублен. Как только прояснилось дело со Стоуном, она позвонила Каре Свердрупу и предложила провести на море несколько дней вместе. Свердруп обрадовался и даже немного растерялся. Что-то в его реакции подсказало ей, что Йохансон прав. Действительно, надо спрямить ломаный курс прошедших недель, иначе она потеряет Каре.
Йохансон когда-то обрушил свой дом. Ну что ж. А она попытается свой построить.
Когда джип катил уже по главной улице Свегесунне, она вдруг почувствовала, как бьётся сердце. Припарковала машину на пригорке повыше ресторана «Фискехузе». Оттуда к пляжу вела тропа и подъездная дорога. Впрочем, это не был настоящий песчаный пляж, а каменистая земля, поросшая мхом и папоротником. Ландшафт Свегесунне был романтично дикий, а из «Фискехузе» с его террасой, выходящей прямо на море, открывался особенно живописный вид, даже в такой пасмурный день, как сегодня.
Лунд вошла в ресторан. Он ещё не работал. Подсобный рабочий внёс на кухню ящики с овощами и сказал ей, что Свердруп в городе. Может, в банке или в парикмахерской, или ещё где, и неизвестно, когда вернётся.
Сама виновата, подумала Лунд.
Они договорились встретиться здесь. Просто она примчалась на час раньше — видимо, её спровоцировал джип Йохансона. И как она так просчиталась? Можно было сесть и подождать его тут. Но как бы это выглядело: «Ку-ку, смотри, кто приехал!» Глупо. Или того хуже: «Эй, Каре, где тебя носит, я уже замучилась ждать!»
Она вышла на террасу «Фискехузе». Дождь хлестал ей в лицо. Другой бы тут же ушёл в тепло, но Лунд не боялась плохой погоды. Детство она провела в деревне и любила солнечные дни, — но и дождь, и шторм тоже. Строго говоря, она только сейчас заметила, что порывы ветра, сотрясавшие джип последние полчаса, превратились в настоящий шторм. Море бушевало и покрылось белой пеной.
Что-то показалось ей странным.
Она бывала здесь довольно часто и хорошо знала это место. Тем не менее, ей показалось, что берег стал шире. Камни и россыпи гальки тянулись дальше, чем обычно, несмотря на волны, накатывающие на берег. Как будто наступил внеочередной отлив.
Показалось, решила она.
Достала мобильник и набрала Свердрупа. Лучше сказать ему, что она уже здесь, чем устраивать сюрприз — может быть, нежелательный. Сегодня она плохо перенесла бы его вытянутое от неожиданности лицо или малейший недостаток радости.
Прошло четыре гудка, после чего включился автоответчик.
Что ж, не судьба. Придётся ждать.
Она отвела со лба намокшие волосы и вернулась в помещение, надеясь, что хота бы кофейный автомат уже зарядили.
* * *
Цунами
Море полно чудовищ.
Сколько человечество помнит себя, море всегда было источником мифов и древних страхов. Спутники Одиссея пали жертвами шестиглавой Сциллы. Посейдон, разгневанный высокомерием Кассиопеи, создал чудище Сета и наслал на троянского прорицателя Лаокоона гигантскую морскую змею. Сирен можно было миновать, лишь залепив уши воском. Русалки, морские драконы и гигантские спруты устрашали воображение. Vampyrotheutis infernalis был антиподом всего человеческого. Даже библейский рогатый зверь вышел из моря. И как раз наука, которой по природе положено сомневаться, в последнее время проповедовала наличие рационального зерна во всех этих легендах и леденящих кровь новостях — с тех пор, как были обнаружены кистепёрые и доказано существование гигантского кальмара. Если раньше человечесгво тысячелетиями питало ужас перед обитателями бездны, теперь за ними с воодушевлением гонялись. Для просвещённого разума не было ничего святого — и страшного тоже ничего не было. Чудища превратились в игрушки — в плюшевых мишек науки. Кроме одного. Оно было худшим из всех. Оно ввергало в панику самое передовое сознание. Поднимаясь из моря на сушу, оно всегда приносило разрушение и смерть. Своим именем оно обязано японским рыбакам, которые, ни о чём не подозревая в открытом море, по возвращении находили свою деревню опустошённой, а родных — мёртвыми. Они нашли для чудища слово, которое в буквальном переводе означает «волна в гавани». Цу — это гавань, нами — волна. Цунами.
