Брюс Стерлинг - Бич небесный
Гильермо Унгер был высокий, стройный человек лет около шестидесяти, в аккуратно завитом белокуром парике того самого цвета, каким бывает высококачественное сливочное масло. У него были очень светлые голубые глаза, спрятанные за толстыми стеклами очков — несчастливое наследие длительных экспериментов с виртуальностью. Под мучнисто-белым слоем лекарственного грима опять полыхала россыпь чирьев из-за приема гормональных препаратов. На нем был льняной тропический костюм. Судя по виду, настроение у него было… нет, не хорошее; его настроение никогда нельзя было назвать хорошим, — но позитивное.
— Итак, ты вернулся, — проговорил он.
— Я некоторое время жил с Хуанитой.
— Я так и понял.
— Знаешь, papб… мне кажется, она мертва.
— Она не мертва. Мертвецы не читают свою электронную почту. — Отец вздохнул. — Она по-прежнему таскается с этим своим огромным тупоголовым ублюдком-математиком! Сейчас он утащил ее с собой куда-то в Нью-Мексико. Неудавшийся ученый, господи боже! Совершеннейший безумец. Она бросила все, она позволила ему сломать всю свою карьеру! Один только Бог теперь может помочь ей, Алехандро, — потому что Бог знает, что я этого не могу.
Алекс сел и закрыл ладонями лицо. Его глаза наполнились слезами.
— Я очень рад, что она еще жива.
— Алехандро, посмотри на меня. Зачем этот бумажный комбинезон, словно ты какой-нибудь бродяга с улицы? Почему эта грязь, Алехандро? Почему ты приходишь ко мне в кабинет в таком виде? Неужели ты не мог по крайней мере вымыться? Мы не бедняки, у нас есть душ.
— Papб, я вымылся настолько, насколько смог. Просто я побывал в центре большого торнадо, и грязь въелась слишком глубоко в кожу, ее не смыть. Так что прости, но придется подождать, пока не сотрется верхний слой кожи.
— Ты был в Оклахома-Сити? — спросил отец с неподдельным интересом.
— Нет, папа. Мы были в том месте, где ураган зародился. Мы преследовали его с самого начала и видели, как все происходило.
— Оклахома-Сити подвергся серьезному воздействию, — задумчиво проговорил Унгер-старший. — Это было очень значительное событие.
— Мы не были внутри Оклахома-Сити — и вообще, там ведь все погибли, разве не так?
— Не все. Едва ли больше, чем половина.
— Этого мы уже не видели. Мы наблюдали только за начальной стадией эф-шесть. Мы — то есть бригада… им хотелось проследить ураган с самого начала, из научных соображений, чтобы лучше понять его.
— Понять, вот как? Что-то не похоже! А знают ли они, почему ураган остановился так внезапно, сразу же после Оклахома-Сити?
— Нет. Я не знаю, удалось ли им понять это. Сомневаюсь, что они это поняли.
Алекс уставился на отца. Этот разговор не вел ни к чему. Он не знал, что говорить этому человеку. У него не осталось ничего, что он мог бы сказать ему — не считая отвратительной новости о том, что он находится на пороге смерти и кто-то из семьи должен присмотреть за ним, пока он умирает, в основном по формальным соображениям. И он не хотел, чтобы это вынуждена была делать Джейн. А кроме нее, отец был последним, кто оставался.
— Ну что ж, — проговорил Унтер-старший. — Я ждал, когда ты снова вернешься сюда, обратно к рассудку и здравому смыслу.
— Я вернулся, papб.
— Я пытался тебя отыскать. Без особого успеха, поскольку твоя сестра прятала тебя от меня.
— Она, э-э… Не могу сказать ничего в ее защиту, papб. Хуанита ужасно упрямая.
— Дело в том, что у меня для тебя хорошие новости, и именно поэтому я и хотел поговорить с тобой. Очень хорошие новости. Очень хорошие медицинские новости, Алекс.
Алекс хмыкнул. Он снова развалился в своем кресле.
— Вряд ли я сумею сам рассказать тебе все подробности, но мы уже некоторое время выплачиваем доктору Киндшеру предварительный гонорар, так что, как только я услышал, что ты вернулся, я тут же вызвал его.
Он провел рукой над линзой, вделанной в поверхность его письменного стола.
Доктор Киндшер вошел в кабинет — у Алекса было сильное подозрение, что доктора уже некоторое время держали в ожидании за дверью. Это было просто вопросом медицинского этикета, способом определить, чье время является более ценным.
— Здравствуй, Алекс.
— Здравствуйте, доктор.
— Мы получили из Швейцарии новые результаты касательно твоего генетического сканирования.
— Я думал, вы уже несколько лет как забросили этот проект.
Доктор Киндшер нахмурился.
— Алекс, это ведь совсем не простое дело — целиком отсканировать человеческий геном, вплоть до последних сантиморганов. Сделать это для конкретного индивидуума — весьма сложная задача.
— Нам пришлось распределить ее по субподрядчикам, — пояснил Унгер-старший. — Разделив на мельчайшие кусочки.
— И мы нашли один совершенно новый «кусочек», как выразился мистер Унгер, — подхватил доктор Киндшер, лучась удовлетворением. — Весьма необычно. Весьма!
— Что же это?
— Выяснилось, что у вас нестандартный тип мукополисахаридоза в хромосоме 7-0-22.
— Это можно сказать по-английски?
— Прошу прощения, Алекс, но оригинал лабораторного отчета написан на французском.
— Я имел в виду — скажите мне, что это означает, доктор, — охрипшим голосом проговорил Алекс. — Выдайте мне ваше экспертное заключение.
— Видишь ли, с самого твоего рождения этот генетический дефект, от которого ты страдаешь, периодически блокировал определенные клеточные функции твоих легких, препятствовал надлежащему отделению жидкостей. Это очень редко встречающийся синдром. Кроме тебя в мире известно всего четыре подобных случая: один в Швейцарии — и эта случайность, я думаю, оказалась весьма счастливой для нас, — и два в Калифорнии [62]. Твой случай первый из известных в Техасе.
Алекс взглянул на доктора. Потом перевел взгляд на отца. Потом опять на доктора. На этот раз это была не шутка, не какие-нибудь обычные увертки, сопровождаемые наукообразной тарабарщиной и дюжиной уклончивых прогнозов. На этот раз они сами считали, что добились своего. И это было действительно так! Они добились этого; на этот раз в их руках была настоящая истина!
— Но почему? — просипел он.
— Мутагенное повреждение яйцеклетки, — объяснил доктор Киндшер. — Синдром очень редкий, но во всех случаях, диагностированных к настоящему времени, имело место воздействие на материнский организм некоего промышленного растворителя, совершенно определенного промышленного растворителя, давно вышедшего из употребления.
— Сборка микросхем, — пояснил его отец. — Твоя мать долго работала на сборке микросхем на одной фабрике возле границы, задолго до твоего рождения.
