Евгений Акуленко - Ротмистр
Отец Фрументий стоял посреди одной из проходных комнат и сотрясался в конвульсиях, будто от электрического тока. Глаза его закатились, изо рта шла пена. Лакей натиравший мастикой паркет в соседней зале, позвал помощь, не рискнув самостоятельно приближаться к одержимому.
Ревин подоспел одним из первых и произвел на взгляд столпившейся прислуги крайне странные действия. А именно, ни секунды не раздумывая, шибанул священника в плечо с такой силой, что тот отлетел в сторону, проехав по инерции добрый путь по скользкому полу. После Ревин схватился за уголки мохнатого, с длинным ворсом ковра и хорошенько встряхнул. Из пестрых шерстяных завитков тотчас посыпался песок, и в таком ужасающем количестве, будто ручной работы половик пролежал месяц на ярмарочной площади.
– Прочь! – Ревин махнул рукой невольным свидетелям происходящего. – Уходите! Опасно!
Но прислугу, не особенно церемонясь, уже выпроваживали подоспевшие коллеги. Тем, кто замешкался в дверях, показалось, будто вытряхнутый песок поднимается вихрем и принимает странную форму.
Ревин набрал воздуху в грудь и зазудел сквозь зубы странную мелодику, похожую одновременно на гудение пчелы и на обрывистое пение муэдзина. Лишь исходя из смысла происходящего, можно было расценить эти диковинные звуки как попытку установить с пескообразным существом контакт. Сыпь не двигалась с места, внешне никак на происходящее не реагируя, и напоминая со стороны бесформенный ком роящейся мошкары. Ревин взял паузу, помолчал. После продолжил, изменив характер вербальных упражнений на смешные многотоновые писки. Вероятно, это был еще какой-то язык, но Сыпь отнеслась к нему с прежним равнодушием. Тогда Ревин, внутренне решившись на что-то, осторожно выступил вперед, протянув перед собой руку с вытянутым указательным пальцем, будто целился в чужака из воображаемого револьвера.
Вихрь песчинок сложился в человекоподобную фигуру с также выпростанным наподобие руки отростком, который медленно потянулся навстречу, неестественно истончаясь к концу, словно стилет. Господа застыли изваяниями, взирали на происходящее с удивлением и тревогой. Соприкоснувшись с чужаком, Ревин вздрогнул, по телу его пробежала волна, дыхание участилось, опустились веки…
…Маленький одинокий мир у холодного красного солнца. Тонны живого песка, покрывающие сплошным ковром безжизненные камни, жадно пьющие скудное тепло. Розовый горизонт, ледяной ветер, метущий поземку. Картинки сменяли одна другую. Вот, полнеба на мгновение закрывает черная масса, по всей видимости, огромный астероид, и пейзаж меняется, ввысь выстреливают фонтаны кипящей породы, разверзается адова преисподняя. А потом вокруг наступает мгла. Черная мгла с немигающими точками звезд. Долго. Долго настолько, что не представить…
Ревин отпрянул. Видение длилось доли секунды, но казалось, что он провел в космическом пространстве миллионы лет. Чужак не отвечал ни на официальный язык Сыпи, ни на общегалактический универсальный. Он просто их не знал. Дикарь с погибшей планеты, не имеющий представления ни о договоренностях, ни о межрасовой дипломатии, ни о кораблях, способных летать от звезды к звезде. Ревин постарался передать свое видение мира: тысячи обитаемых планет, десятки разумных рас, могучие флотилии, патрулирующие парсеки пространства, сектор, заселенный Сыпью… И выдвинул безоговорочное требование: оставить все попытки геноцида исконных обитателей планеты.
Чужак молчал, переваривая полученную информацию, анализируя за и против. Но Ревин уже знал ответ.
– Пошлите за Слимом! Немедля! – велел он вполголоса.
В углу очнулся отец Фрументий. Потер пришибленную лысину, закряхтел от ломоты в костях. Мутный взор его сфокусировался на меняющем формы пришельце, напоминающем то статую из пыли, то песчаный смерч. Отец Фрументий поднялся на карачки и, бормоча молитвы, пополз вдоль стен, стараясь замкнуть вокруг чужака круг.
– Жизнь. Право. Сильного, – прошелестела Сыпь, путая русские и немецкие слова. – Гибель. Мою. Не приблизишь. Ты.
И сделала рывок в сторону Ревина. Тот легко уклонился, ожидая подобного исхода. Ревин мог себе позволить кратковременный контакт с малой площадью активных песчинок. Но более длительное соприкосновение однозначно сулило скоропостижную кончину.
– Люди добьются публичного разбирательства, – Ревин выдвинул последний аргумент. – Подобный инцидент серьезно подпортит репутацию твоих соплеменников…
– Они. Далеко. Я. Здесь, – Сыпь снова попыталась дотянуться до Ревина и снова безуспешно.
– Хозяин – барин, – пожал плечами тот.
Сыпь бросалась из стороны в сторону, словно кобра. Господа благоразумно жались вдоль стен, и особенного бесстрашия на их лицах не читалось.
– Изыди, нечистый! – внезапно возопил отец Фрументий, тыкая в сторону чужродного существа крестом. – Именем Господа нашего приказываю тебе!…
Сыпь отреагировала на крик, и плетью взметнувшийся протуберанец оставил на лбу священника кровавую отметину.
– Вы бы, того, батюшка, – предостерег Ревин, – поберегли бы себя для потомков…
– Воды! Воды надо святой! – отец Фрументий отер кровь, в пылу не почувствовав боли. – Одною молитвой не совладаю!…
Распахнулись двери. Ливневские молодцы втащили в комнату закрытую крышкой двенадцативедерную бочку.
– Вот это правильно! – похвалил отец Фрументий. – Вот это по-православному!… Награду, так и быть, поровну разделим!…
Ревин отшвырнул крышку прочь, обернул бочку ногой. Содержимое разлилось волной и застыло в виде бесформенной массы.
– Елки-палки! – пробулькал Слим. – И вправду живой песчаник… Агрессивный какой…
Сыпь размахивала отростками, оставляя в паркете глубокие борозды, развалила напополам подвернувшееся кресло, как бритвой вспорола гобелен роскошного дивана, вывалив пружинные потроха, но Слиму подобные манипуляции вреда не причиняли никакого. Песчинки намертво вязли в студенистом теле, будто муха в киселе.
– Я могу тебе верить, человек? – спросил Слим.
– Да, – Ревин кивнул. – Можешь.
Слим совсем по-людски вздохнул и принялся вбирать в себя песчаную вьюгу. Не прошло и минуты, как сыпучее тело полностью оказалось внутри текучего. Сыпь сопротивлялась отчаянно, то вытягивая Слима в длину, то делая его похожим на ежа, с торчащими во все стороны ложноножками, то прижимая к полу, будто блин. Наконец, Слиму удалось принять форму сферы. Он на глазах терял былую прозрачность, становясь матовым и белым, что только усиливало сходство с большим бильярдным шаром.
– Справишься? – встревожился Ревин.
– Справлюсь, – успокоил Слим. – Отожрался… Сила появилась в организме… Давайте вы быстрее уже что ли! Противно донельзя!…
