Анатолий Скачко - Может быть — завтра
— Здорово, орлы!
— Гав, гав, гав, гав…. — гулко будя эхо под железными сводами, ответил строй. Генерал подождал, пока улягутся отзвуки, подошел ближе и начал говорить тише, уже более человеческим голосом.
— Молодые орлы воздушного флота! Мы собрались здесь по первому зову республики, для того, чтобы грудью защитить родину от дерзкого посягательства врага. Я скрывать не стану, война неизбежна. Нынче ночью американцы потопили еще 9 французских кораблей, шедших в порты Британии. Наши летчики, охраняя суда, сбили еще три американских гидро. Фактически война началась вчера, и дипломатические сношения должны неизбежно прерваться. Война нам не страшна, я верю, что в союзе с Англией мы победим, но опасно другое. Вы знаете, что дни тяжелых испытаний враги всегда пытаются использовать для своих интриг. Побежденные враждебные державы на востоке давно с завистью смотрят на богатство и славу Франции, с нетерпением ожидая момента, чтобы напасть на нас. Но, к счастью, у нас есть могущественные друзья, готовые помочь Франции и защитить ее от нападения. Они зорко наблюдают за нашим врагом, но их техническая мощь слабее вражеской, и потому они обратились к нам с просьбой помочь им в этом. Мы всегда готовы помочь друзьям, и военное министерство постановило передать дружественной державе три линейных крейсера типа «Эгалите», как все равно снимаемые с вооружения армии.
Генерал сделал паузу и еще ближе подошел к строго.
— Теперь моя просьба к вам, друзья. Покупая эти корабли, дружественная держава не обладает техническими силами, способными управлять ими, и потому просила меня обратиться к команде этих крейсеров с предложением временно перейти к ней на службу в качестве инструкторов для обучения новых кадров. Со стороны нашего военного Командования никаких препятствий к этому переходу не встречается. Офицерский состав уже изъявил свое согласие. Служба в армии дружеской державы будет рассматриваться как служба в рядах французских войск и в случае боевых действий награждаться как защита родины.
Генерал опять сделал паузу, внимательно всматриваясь в лица, и стал еще ласковее.
— Конечно, насиловать мы не будем. Каждый волен отказаться и в случае нежелания будет переведен в часть на территории Франции. Итак, друзья, я жду вашего решения здесь и немедленно.
Генерал смолк. Темная фигура с нашивками сержанта шагнула из рядов.
— Разрешите узнать. Вы упомянули о боевых действиях. С кем могут намечаться боевые действия дружеской нам державы?
Генерал сердито закусил губы.
— Мы не намерены, да и не можем заранее наметить противника. Возможно, вам совсем не придется воевать, а если придется, то с тем, с кем обязывает вас присяга. С врагами страны.
— Но враг чужой страны может и не быть моим врагом, — упрямо ответил сержант.
Генерал покраснел, злобно покусывая усы.
— Я не намерен вступать в споры. Мне нужно только знать, согласны вы или нет.
— Тогда я не согласен, — громко ответил сержант.
Генерал обернулся к капитану.
— В таком случае этого вычеркните из списков. У меня есть распоряжение: всех нежелающих переводить в пехотные части в Мозамбик, на Мадагаскар.
При этих словах сержант побледнел, вздрогнув, как от удара. Генерал искоса взглянул на него, скользнул взглядом по нашивкам и прибавил:
— Конечно, не сержантом — рядовым. Вакансий нет, но зато это же на территории Франции.
Жервье, тоже вышедший из рядов, медленно попятился назад. Генерал с ласковой улыбкой повернулся к нему.
— У вас тоже есть вопросы?
— Я… м… м… м… — страшно выпучив глаза, запнулся Жервье. — Я, собственно, хотел узнать, какие материальные условия новой службы?
— Двести процентов надбавки к жалованью и по прошествии трех месяцев годовой оклад в награду.
Изумленный шепот пронесся по рядам. Генерал насмешливо улыбнулся:
— Не правда ли, друзья? Неплохо? Думаю, что вряд ли еще кто откажется.
Видя, что строй молчит, повернулся к капитану, опять наклонился и тихо, уже ему одному, шепнул:
— Ну, вот видите, вы боялись. Команда сохранена, все в порядке. Мы выгадываем на этом минимум два дня. Теперь распустите ребят и приготовьтесь. Завтра вечером назначим отлет.
За родину и цивилизацию
Неисправности в управлении «Эгалите» задержали эскадру, потому дивизион смог вылететь с аэродрома Виль-а-Курбе только двадцатого.
Отлет был произведен ночью, в строгой тайне, с неосвещенного аэродрома и без огней на кораблях.
Перед отлетом все три команды выстроились около эллинга, и командир дивизиона сказал короткое напутственное слово, первый раз назвав по имени «дружественную державу» и место назначения.
Как многие догадывались раньше, этой державой была Польша, а место назначения — Варшава.
После этого команды заняли свои места. Прозвучал короткий сигнал. Заработали электромоторы. Огромные здания эллингов стали медленно разворачиваться на оси, становясь воротами против ветра, чтобы случайный прорыв не смог разбить о стену выводимые корабли. Маленький трактор, пигмей по сравнению с махиной цеппелина, осторожно потянул «Эгалите» из черной пасти эллинга. Один за другим все три корабля были выведены на аэродром. Еще раз прозвучал сигнал. Последние канаты, связывавшие корабли с землей, упали в траву, и темные сигары корпусов медленно поплыли в воздух…
Моторные кабины по роду выполняемой работы не требовали большого обзора, а любопытство механиков конструктор очевидно при расчете не учитывал. Поэтому для Жервье все ощущения полета были лишены зрительных впечатлений. Через круглые иллюминаторы кабины только в самом низу проходила узенькая полоска горизонта, на котором светлыми точками блестели огоньки городов.
Но Жервье и не интересовался землей. У мотора было достаточно работы, и не оставалось времени на любование ночным пейзажем. Писк телефона и огоньки сигналов все время требовали различной работы мотора для маневров корабля.
Только когда эскадра выстроилась и пошла на восток с постоянной скоростью, стало немного свободнее.
Жервье присел на маленькую скамеечку у стены и задумался.
Итак, все кончено. Две тысячи метров отделяют его от родной земли. Сомнений в том, может ли он служить или должен отказаться, больше не может быть. Он наемный ландскнехт, солдат чужой армии, обязанный за деньги драться с тем, на кого укажут. Ни любви, ни ненависти от него не требуется. Тебе платят — должен служить. Правда, обещают, что Польша будет охранять Францию от нападения с тыла. Иллюзия защиты родины есть. Ну а если Польша пустится в самостоятельную авантюру, не связанную с Францией, тогда что? Коммерческий расчет. Работать как мясник, получая сдельно с каждого трупа? Ведь порвать договор и уехать на родину он уже не может. Родина сама оттолкнула его, отказавшись от горячего желания защищать ее. На душе Жервье было смутно и тяжело. Расставленные в чинном порядке, незыблемо утвержденные годами спокойной жизни убеждения как-то сдвинулись и смешались под влиянием событий последних дней, и теперь он с трудом разбирался в них, стараясь создать хоть какой-либо порядок. Но ничего не получалось.
