Дашук Алена - Трудная пациентка
– Полагаете, если человек не хирург, трясущиеся руки для него в самый раз? – спросил Рушан, отставляя угощение.
Протестовать Бердин не стал. Тяжело поднялся и достал из шкафа стопку бумажных листов. Они оказались чистыми, но сплошь зияли многочисленными проколами.
– Вот, – в пальцах доктора блеснула большая игла. – Сколько колоть?
– Что? – Рушан непонимающе уставился на Бердина.
– Сколько страниц проколоть этой иглой? – старательно выговорил тот.
– Четырнадцать, – назвал первое пришедшее на ум число Рахматов. Спорить с пьяными он не любил.
Бердин аккуратно воткнул остриё в пачку и, подумав, едва приметным движением ввёл иглу чуть глубже.
– Считайте. – Леонид Сергеевич отвернулся, словно результат его нисколько не интересовал.
Рахматов снял нанизанные на иглу страницы и перебрал по одной.
– Четырнадцать, – выдохнул он поражённо.
– Так-то вот… – Доктор с ненавистью глянул на свои руки. – Не уходит. Помнят… А другого ничего не могут.
– Зря вы себя мучаете, Леонид Сергеевич, – пробормотал Рахматов и взял наполненную наполовину чашку. Выпил. Бердин тоже хлебнул из своей рюмки. На гостя не смотрел. Снова повисла саднящая тишина. Рушан исподлобья наблюдал за бывшим Ильёй Муромцем и старался отогнать внезапно ударившую мысль. Точнее не мысль, а Знание – благословение и проклятие своей интраморфной природы. – О чём вы сейчас думаете, доктор?
Бердин поднял голову. С помятого лица внезапно сверкнули совершенно трезвые глаза.
– Действительно хотите знать?
– Да.
– Я думал о Руслане.
– Скучаете? – Опять вопрос был глупым, но другого не нашлось.
Бердин потёр ладонью лоб.
– Всё понимаю. Я видел, что такое законы иной реальности. Видел, каковы ставки в игре ФАГа. Но, когда прихожу в лаборатории, смотрю на реконструкции Земли с проросшими нагуалями… Только не сердитесь, дорогой Рушан! Я сейчас пьян, мне можно. Вспоминаю другое. Не могу думать о всех этих универсумах, доменах, архитекторах… о ком там ещё? Думаю о ней. И о других тоже. Поймите правильно, я просто не умею мыслить иначе! Мой мозг, как и мои руки – он так настроен. Я люблю музыку, но не в силах написать самой незамысловатой мелодии! Уважаю ваш труд, но не способен стать частью этой огромной работы, впитать её в себя, постичь и раствориться в ней. Я как чужеродная ткань, отторгаюсь, отмираю!
– Леонид Сергеевич, – Рахматов наклонился над столом и сжал безвольно лежащую кисть доктора – прошло слишком мало времени. Вы десятилетиями оперировали и лечили, вряд ли перестроитесь так скоро. Это нормально. Задумайтесь, разве только болезни уносят жизни ваших Петровых и Сидоровых?
Бердин выдернул руку и вдруг заговорил поспешно, жарко, точно боясь, что сейчас его остановят.
– Понимаете, дело в чём, опухоли делятся на доброкачественные и злокачественные. Но прогноз зависит не только от степени злокачественности. Вы слышали когда-нибудь про капсулированные образования? Я сейчас объясню… – Говорил он долго. Расхаживал по комнате, бурно жестикулируя, потом бросался что-то чертить на истыканных иглой страницах. Рахматов не слушал, смотрел со всё возрастающим сочувствием. Наконец, Леонид, отдуваясь, упал в кресло. – Но нет Авдотьева, – прохрипел он – улетел. Просто взял и всё бросил. На полпути. Я просил его, умолял! Вот хожу сейчас по вашим лабораториям… а ведь вы сумели бы. Не могу не думать про эти чёртовы капсулы! Если бы… Впрочем… – Доктор сник столь же внезапно. – Зачем я всё это вам говорю? Простите.
Бердин снова замолчал, уставившись в одну точку.
Разговор со Щёткиным был тяжёлым. Аристарх смотрел на Рахматова чёрными амбразурами глаз – вот-вот выстрелит.
– Не ошибаюсь, – твёрдо сказал Рушан. – Бердин себя убьёт, у него уже запущен механизм самоуничтожения. Не стану утверждать, что он наложит на себя руки, но и этого не исключаю. Я интраморф, не могу объяснить, просто знаю. Я чувствую людей, живущих не свою жизнь. Они, как те Конструкторы, не справившиеся с поставленной свыше задачей – самоликвидируются. Потому что становятся не нужны, понимаете? Ничего нет мучительней, поверьте. Когда я говорил с Бердиным, кончиками нервов ощущал, что это такое – пустота, никчёмность, слом всего мира… – Снова Рахматову не хватало слов, как не хватало их для объяснения собственной ничтожности и всемогущества в Великом Ничто. – С этим никто не способен справиться.
– Вероятно, Леониду Сергеевичу необходимо отдохнуть, развеяться. Всё-таки в его возрасте начинать всё заново довольно сложно. – Известие Рахматова для президента ВКБГА было, как гром среди ясного неба.
Рушан отрицательно затряс головой.
– Нет, здесь другое. Это нельзя изменить! Не могу сказать, когда и что пошло не так. Возможно, когда он избрал медицину, а не… наш профиль. Может быть, не так сложились гены, не те книги читал, свернул не туда… Я не зна-ю! Он указан, но он не тот. Выбор у нас небольшой – или мы его отпускаем, или очень скоро его не станет.
– Капризы институтки! – скулы Щёткина обрели углы. – Вы понимаете, о чём просите?! Отпустить Несущего! Шанс!
– И всё же я думаю, лучше отпустить Несущего, чем убить, – мрачно заметил Рахматов. – Да, Бердин – Несущий, но где-то закралась ошибка. Мы ничего не можем с этим поделать. Можем только принять.
Аристарх долго что-то чертил в блокноте. Потом спросил:
– Значит, всё зря?
– Мы требуем от него невозможного, – ответил Рушан. – Для него человечество это Иванов, Петров, Сидоров. Иначе он не умеет.
– Кто такие? – оживился Щёткин, но тут же понял, о чём речь, и отодвинул блокнот. – Чёрт с ним, пусть летит.
6. Руслана. Кое-что из личного доктора Бердина
– Рад, рад, вашему возвращению! Мы уж тут чего только не передумали! Неужто доктор наш набедокурил, что им службы заинтересовались! – Профессор Гровс, маленький юркий старичок, захихикал, потирая чистые ручки. – А вы вон оно что, барина праздновали! Но это замечательно! Прекрасно! Давненько уже пора было поразмяться. Как там, в отпусках? Я уж забыл слово-то такое!
– Ошибки бывают у всех, – прогудел в бороду Бердин. – Даже у наших доблестных служак, будь они… здоровы! А отпуск прекрасно. Крит – это сказка!
– Крит? – Старичок смерил Леонида недоверчивым взглядом. – Разве пучок нагуалей не уничтожил его неделю назад?
– Подумайте… как жаль… – пробормотал Леонид и отвернулся, разглядывая на голографе результаты последних исследований своей пациентки. – Держится, – сказал он после недолгого молчания.
– Да… – Гровс подошёл к Бердину и тут же забыл о своих подозрениях относительно сомнительного вояжа коллеги. – В брюшине и забрюшинном пространстве множественные образования. Контуры ровные четкие. Структура неоднородная, дольчатая. В некоторых жидкостное включение. Типичная липосаркома. Совершенно другая этимология.
