Николай Гацунаев - Концерт для фортепияно с оркестром
- Все в порядке. - Гоги испытующе смотрел на Андрея, словно стараясь прочесть его мысли. - Это моя дочь. Если бы не вы...
- Где Сандро Зурабович? - перебил Андрей. - Он был здесь. Я знаю. Он был здесь. Где он?
- Успокойтесь. - Гоги поправил простыню, мягко похлопал Рудакова по плечу. - Дядя отдыхает.
Андрей облегченно вздохнул и откинулся на подушку.
- Замечательный человек ваш дядя. Я ему стольким обязан...
- Да, вы правы. - Гоги кивнул. - А теперь вам надо немного поспать. До свидания.
Когда несколько дней спустя Рудакова выписали из клиники, Метревели в городе не оказалось. Гоги, стараясь не встречаться с Андреем глазами, сообщил, что Сандро Зурабович уехал на симпозиум в Австрию и вернется месяца через полтора.
Вахтер в пансионате повторил то же самое, но почему-то назвал Австралию. Борька хмуро отмалчивался.
Через две недели они уехали в Узбекистан.
От былого состояния подавленной угнетенности не осталось и следа. Андрей чувствовал себя отлично и попросил, чтобы его послали зимовать на снеголавинную станцию, которую к их возвращению успели восстановить. С ним увязался и Борька Хаитов.
Андрей прошел на кухню, поставил чайник на газовую плиту и принялся молоть кофе ручной мельницей. За окном занимался рассвет.
- Боря! - позвал Рудаков. - Подъем, слышишь?
- Слышу! - хриплым спросонья голосом отозвался Хаитов и заворочался на койке. - Ого! Половина шестого. Балуете вы меня, Рудаков!
Он прошлепал в тапочках на босу ногу через всю комнату, повозился около вешалки и вышел, хлопнув дверью. Когда через несколько минут он вернулся голый по пояс, с махровым полотенцем через плечо, стряхивая снег с фланелевых лыжных брюк, Андрей уже разливал по чашкам дымящийся кофе.
- Вот это да! - Борька пошмыгал носом. - Нектар и амброзия!
- При чем тут нектар, дурень?
- К слову. - Борька натянул водолазку. - И где только ты насобачился кофе заваривать? Кулинарных талантов за тобой не водилось.
Он отхлебнул из чашки и закатил глаза.
- Нектар...
- Повторяешься. И вообще не очень-то рассиживайся. Пора снимать показания приборов. Через сорок минут надо выходить на связь.
- Успею... - беспечно заверил Борька, уписывая бутерброд с сыром. - Скажи лучше, отчего у тебя глаза красные, как у кролика? Не знаешь? А я знаю. На боковую пора, батенька.
- Так я и сделаю. Вот только черкну пару строк Сандро Зурабовичу. Вернулся уже, поди, из своих заморских одиссей.
- Угу. - Борька сгорбился и посмотрел на друга виноватоумоляющими глазами. - А может, не стоит?
- То есть, как это "не стоит"?
- Понимаешь... - Борька помолчал. - Я не хотел тебе этого говорить. Но ведь ты все равно узнаешь. Так уж лучше от меня...
- Ты о чем? - насторожился Рудаков. - А ну, выкладывай!
- Понимаешь, - Хаитов отвернулся к окну, провел ладонью по глазам, тяжко вздохнул. - Нет его в живых, понимаешь?
- Да ты что, спятил? Как это "нет в живых"? Умер, ты хочешь сказать?
- Да... Тогда еще... Во время последнего эксперимента... Мы решили, что тебе лучше не знать...
- Та-ак...
Борька поднялся с табуретки, открыл шкаф, достал из пиджака бумажник, порылся в нем и протянул Андрею сложенный вчетверо листок бумаги.
Это была всего одна фраза, нацарапанная неразборчивым "докторским" почерком:
"Андрей! Когда у тебя родится сын, назови его Сандро в мою память. Твой С. М.".
Андрей медленно отодвинул в сторону чашку с недопитым кофе. Опустил на стол кулаки, уткнулся в них лбом. Спросил глухо, не поднимая головы:
- Сердце?
Борис смотрел на него, болезненно кривя губы.
- Не знаю. Говорят, внезапно открылись старые раны. На груди.
Догадка молнией прочертила мозг - невероятная, страшная. Если это действительно так, то все становится на свои места. И услышанный краем уха разговор об экспериментах, которые проводит в институте племянник Сандро Зурабовича с помощью прибора, позволяющего проникать в подсознание. И дикая сцена расправы с красноармейцами в песках возле Бадыркента. И предложение английского офицера, обращенное к Андрею, а на самом деле вовсе не к нему, а...
Андрей зябко передернул плечами, набрал полную грудь воздуха, медленно выдохнул. Спокойно. Главное рассуждать спокойно. "Вы интеллигентный человек", - сказал офицер. Допустим. "Не русский, наконец". Ну, а это как понимать? Не русских в отряде могло быть сколько угодно. Но отряд басмачи уничтожили полностью. В живых, надо полагать, оставался один человек. И этим человеком почти наверняка был военфельдшер Сандро Зурабович Метревели. "К нему-то и обращался, его-то и хотел склонить к измене английский офицер. И когда Метревели отказался наотрез, его расстреляли...
Рудаков вдруг почувствовал, как гулко, подкатывая к самой глотке, упругими толчками пульсирует сердце. Сандро Зурабович за все время их знакомства ни единым словом не обмолвился об этом эпизоде из своей биографии. Оно и понятно: вспоминать, значит переживать вновь. А кому охота еще раз пережить такое? И уж если Сандро Зурабович решился пережить это снова, значит; у него были на то более чем веские основания. Уж он-то знал, на что идет. Знал, что второй раз этого не выдержит. Знал и все-таки решился...
Андрей понял, что вот-вот разрыдается, глотнул и медленно поднял голову.
- Семь? - хрипло спросил он.
- Что семь? - вытаращил глаза Борька.
- Семь ран, я спрашиваю?
- Откуда я знаю? Постой... Гоги, кажется, говорил шесть. Да, шесть. А почему ты спрашиваешь?
- Значит, один из них промахнулся... - Андрей закрыл глаза и медленно покачал головой.
- Да ты о чем? Кто промахнулся?
- Подожди! - не открывая глаз, остановил его Андрей, опустил локти на стол и уткнулся лицом в ладони, тщетно стараясь разобраться в захлестнувшем его вихре эмоций, ощущений, чувств. Черепная коробка раскалывалась от нестерпимой боли. Сознание на секунду выхватывало из мечущегося хаоса фрагменты разрозненных видений и тотчас теряло снова: алые призраки загорались и гасли над бескрайней серой равниной, чайка застыла в стремительном вираже над зелено-желтыми купами парка, семь пар немигающих холодных глаз смотрели в упор из-под мохнатых шапок, ярко освещенный пароход плыл по ночному морю... И вдруг над дикой свистопляской видений и образов зазвучал негромкий медленный голос:
- Ты меня звал... - Галина не спрашивала и не утверждала, констатировала с горестной обреченностью. - Звал... звал... звал...
Голос траурной птицей парил над сумрачными ущельями мозговых извилин - тоскливый предвестник стремительно надвигающейся катастрофы.
- Базу, - хрипло проговорил Андрей, не отнимая от лица ладоней.
- Что? - встрепенулся Борька.
- Вызывай базу... Срочно... Огонь по лавинам... Координаты прежние... Будет землетрясение.
