Светлана Ягупова - Контактер
Он настроился на Мирку и зажмурил глаза: такая сумятица царила в ее душе, такая неразбериха! Боль и досада захлестнули его, судорогой сжали горло. Захотелось разбить окна, впустить в душную комнату свежий морской ветер. Но случилось наоборот: вокруг него плотно сгущалась, обволакивая, окутывая, пропитывая до мозга костей, беда этих ребят, которых так щедро взял под свою опеку Чай.
Тот вечер навсегда отравил этой бедой, вобравшей в себя все, чего жаждала его юная, неокрепшая душа: риск, бурные переживания, ставку на крупный житейский выигрыш. Ему уже не хотелось уходить отсюда, и еще недавно казавшиеся грубоватыми, неприятными, лица присутствующих выглядели теперь своими, давно знакомыми, незащищенными, как и он, от опасности, подстерегающей за порогом. Превозмогая брезгливость еще не испорченного сердца, он впустил в себя этот мир, испокон веков отвергаемый, осуждаемый обществом, которое, однако, в глубине души всегда признавало и долю собственной вины в его существовании.
- Эй! - позвал он девушку, что-то сердито говорящую Чаю. - Иди сюда, Мирка.
- Лучше ты иди к нам, жиганец, - ухмыльнулся Чай.
И он встал, и сел с ними за стол, и пил уже не только вино, но и водку, а потом пел с ними веселые песни, и от того, что это были не блатные, а обыкновенные песни, те, что звучали каждый день по радио, ему было хорошо и спокойно.
А через несколько дней мир раскололся на "мы" и "они". Мы - это он. Мирка, Чай и его друзья. Они - те, кто живут бестревожно, не боясь, что в любую минуту могут оказаться в неволе. Он не стал ни майданщиком, ни домушником. Это Мирка ловко писала бритвочкой карманы и сумочки зевак, он же всегда находил способ честно заработать рубль - на выгрузке вагонов, в порту, на стройке. Но нигде не засиживался больше месяца. Перекати-полем гнало его с одного места на другое, по городам и весям необъятных пространств. В основном задерживался в городах - и для него, и для Мирки здесь всегда находилось дело.
Расплатой за связь с этой девчонкой было все нарастающее чувство отверженности, обособленности от людей. Чтобы оправдать себя, стал вырабатывать собственную философию. Он ли виноват, а не природа, в том, что ему требуется именно такой образ жизни - находиться в постоянном движении, беге, аккумулируя эмоции людей? Поскольку никто не знает, куда девать его энергию, он сам будет искать выход. Пока видит лишь этот: бродить в многолюдных местах, окунать себя в толпу, сливаться с нею и, если нащупает нечто нужное, беззастенчиво впитывать в себя.
До сих пор не поймет, как смог привыкнуть к Миркиному ремеслу. Нечто общее было в их работе, это и связывало.
- Не строй из себя чистоплюя, - говорила она. - У обоих рыльце в пушку.
Поначалу коробило, что она так запросто причисляет его к своей братии, потом привык. Старался следить за собой: ходил всегда свежевыбритый, в выглаженном костюме. Но со временем опустился, стал неряшливым.
- Зачем тебе много денег? - спрашивал у Мирки. - Я могу заработать на двоих.
Она недоверчиво, презрительно оглядывала его с ног до головы:
- Как это зачем? Думаешь, всю жизнь буду "писать мойкой"? Когда-нибудь выйду замуж, нарожаю детей, куплю трехкомнатную кооперативную. На все это нужны "бабки". А ты? Неужели все время хочешь так вот "работать"?
Наивная, она не знала, что грязь души не так легко отмывается, как грязь тела.
Он же пока не задумывался, что будет дальше. Было интересно: новые города, новые люди, впечатления. Правда, раздражало, когда Мирка таскала его по блатхатам, перепродавая краденое. Все чаще с грустью поглядывал на идущих по улицам девчонок с ясными лицами, предчувствуя, что не кто-нибудь, а именно Мирка заложит его и будет одной из причин его первой судимости.
- Эй, уже чай готов!
В дверь ванной постучали.
Выходит, крепко задумался. А тело по-прежнему обновлено, мозг открыт навстречу любому чувству другого. Плохо: энергия не снята. Или, чего доброго, еще более подзарядился? Если бы не срывался в запой и не попадал за решетку, можно было бы давно научиться регулировать свою способность.
Он недовольно вздохнул, вышел из-под душа и стал одеваться.
- А я уже подумала, не случилось ли чего, - сказала Стеклова, когда он прошел на кухню. Подвинула ему стул, поставила перед ним тарелку со вчерашней котлетой, чашку чаю.
- То есть вы забеспокоились? - заключил он, усаживаясь и принимаясь за еду. - А между тем, уважаемая... Простите, ваше имя-отчество?
- Татьяна Васильевна.
- Уважаемая Татьяна Васильевна, вы поступили очень и очень опрометчиво, впустив в квартиру такого типа, как я.
- Кто вас впускал? Сами ворвались. А потом, когда спохватилась и хотела сообщить кое-куда, не позволили.
- Я признателен вам.
Ее царапнуло - очень нужна ей признательность этого типа.
Он с аппетитом уплетал котлету, ловко орудуя ножом и вилкой, и она неприязненно подумала: "Надо же, аристократ какой".
Парень остановил на ней веселый взгляд, перевел его на вилку с ножом, хмыкнул, но ничего не сказал.
И опять ей стало тревожно.
- Так вот, я признателен вам, - повторил он, - за то, что никуда не позвонили, пока я был в ванной.
В самом деле, почему она не сделала этого? Даже вылетело из головы, что надо бы позвонить, - ведь после того, как он ушел мыться, только об этом и думала:
- Скажите честно, боитесь меня?
Его черные раскосые глаза искрились такой напористой энергией, что она отвела взгляд. В конце концов, что ему нужно? И почему в такой вот близости, через столик, даже с татуировкой, выглядывающей из-под майки капитанский штурвал с какими-то иероглифами, а на предплечьях птицы и корабли, - не пугает ее, а вызывает любопытство?
- Боюсь или не боюсь - это мое дело, - сказала строго. - Во всяком случае, оставлять на ночь не намерена.
- Вы живете одна?
- Нет, конечно, - схватилась она за спасительный довод и ругнула себя: шляпа! До сих пор не догадалась воспользоваться этим! - Должен прийти с работы муж.
- Сегодня суббота.
- Ну и что? Он работает на заводе, в первую смену. Вот-вот вернется. Знаете, какой он у меня - на голову выше вас, занимается каратэ.
Колян пристально взглянул на нее.
- Лжете, как школьница. Сегодня вы одна. И завтра тоже.
- Тогда не спрашивайте, если такой мудрый. - Она досадливо звякнула ложкой о блюдце.
- Нехорошо, Татьяна Васильевна.
- Что?
- Нехорошо скрывать у себя дома преступника. Да еще особо опасного.
- Не просто нехорошо, а ужасно. За вами гналась милиция?
- Нет, сознательные граждане.
- Что же вы все-таки натворили?
Он допил чай, отодвинул чашку и опять заглянул куда-то в самые глубины ее души, отчего вновь стало неуютно.
