Дмитрий Перовский - Конкурс-семинар «Креатив»: Безумные миры
Внизу — котельные, чумазые истопники-импы, «служебные» и «беспризорные» мертвяки, жар угольных топок, дымная геенна.
Вверху — средь облаков, дирижаблей и стрекочущих бипланов и трипланов — чертоги городской элиты — аристократов и некрократов.
Между верхом и низом кипит жизнь — в многоквартирных домах и гостиницах, в шумных пивных и арт-галереях, в переполненных госпиталях и общественных банях, в толчее рынков и механическом шуме фабричных корпусов…
Яр-Инфернополис, мой дом.
Герти, сестренка ненаглядная, встречает меня на пороге особняка в конце Цветочной улицы. Встречает вопросительным взором прекрасных серых глаз:
— Получила твою телеграмму, ничего не поняла!
— А чего тут понимать? Меня вытурили.
— То есть как, Кай?? Что значит, вытурили?!
— То и значит. По итогам ректорского расследования. За хранение и распространение наркотиков в студгородке. Гребаный гумибир… разноцветные мишки, каково?
— Ты рехнулся? Вот уже не ожидала, что мой брат…
— Ну е-мое, Гертруда! Разумеется я тут ни при чем! Один приятель, пирданиол, сунул мне в вещи, чтоб самому отмазаться. А эти гребаные некрократы…
— В чем дело?! Объясни толком!!
— Слушай, я действительно чертовски устал.
Герти машет ладонью:
— Ладно, проходи.
Внутри я знакомлюсь с тремя Гертиными (соответственно и моими, хотя до этого я про них знал только из писем) родственниками. Пьют чай в гостиной.
Миловидная барышня с немыслимой прической — малиновыми и синими прядями, и татуировкой на открытых плечах.
Рыжий коротко подстриженный парень в черном тренировочном свитере — такие называют «оливками», от Оливусских Спортивных Игр.
И еще один домочадец, про которого Герти говорит: «вот оно, Чудо наше!»
Чудо уныло ковыряет ложкой тарелку манной каши. На нем матросский костюмчик, белые гольфы и салфетка-слюнявчик. Малиновые щеки перепачканы кашей, но дальше этого дело не продвигается. Рыжий парень и девица в татуировках увещевают Чудо съесть еще хотя бы ложечку.
— Аймиай Коапэ! — рекомендуется Чудо, при виде меня с радостью бросая ложку и маша обеими ручками.
— Адмирал Корпс, — ржет рыжий парень. — А ложку-то чо бросил? Давай наворачивай, гроза джаферов!
— Хватит забивать ребенку голову всякой ерундой, — меланхолично бросает малиново-синяя барышня.
— Ничо, пусть впитывает с малых лет — боец растет, не девчонка.
Герти устало закатывает глаза, вооружившись салфеткой, вытирает контр-адмиралу фон Корпсу, покорителю Циприка и Каяррата, перепачканные кашей щеки, попутно представляя мне присутствующих.
— Брат и сестра Стояна, я тебе писала о них, помнишь?
— Кефир, — представляется рыжий, по-прежнему скалясь. — Так меня зовут.
— Полина, — скользнув по мне заранее равнодушным взглядом, сообщает девица.
Интерес ее прикован к измазанному кашей контр-адмиралу.
Сажусь пить чай с новоиспеченными родственниками.
Вскоре в прихожей появляется и муж Герти. Отложив трость и портфель, снимает шляпу, устало распускает галстук. Стоян — один из бесчисленной армии клерков и чиновников младшего звена, составляющих прочный фундамент некрократии.
После ознакомительно-приветственного ритуала Стоян отводит меня в кухню, где вручает пачку красных купюр и в паре слов обрисовывает текущую ситуацию. Они с Гертрудой, мол, гостей сегодня совсем не ждали, кое-какие планы были. Уже заказаны два билета в «Тристар Пандемониум», и домработнице заплачено, чтоб с «адмиралом фон Корпсом» посидела. Не буду ли я так любезен, и не соглашусь ли провести вечер с Кефиром? Он хороший парень, покажет где, что и как.
Одна только поправка Стояна, в самом конце брифинга, меня насторожила — по поводу того, чтобы я «денег этому хренатору в руки не давал».
Я решил списать это на усталость мужа моей сестренки. Весь день с бумажками возиться в конторе, под приглядом черномундирных некрократов — веселого мало, небось нервы закипают под вечер.
* * *— А чо, правда, что у вас там лосиная кавалерия все еще в ходу, в Питбурге вашем? — смеется Кефир. — Вместо самоходок или дирижаблей, как у нас?
— В Архаровске, — поправляю я. — Лосиная кавалерия в Архаровске. Это крайний север, и там снега, поэтому… В общем, неважно… И я не из Питбурга, я же говорил. Я тут, в Яре родился. Это я потом уже, в шестнадцать уехал в универ поступать…
— Ну-ну, — бурчит Кефир, не слушая. — На лосях, значит, гоняете.
Мы топаем по тротуару Цветочной улицы. Мимо, пыхтя и выпуская клубы пара, проезжают механисты. Проходят, шелестя подолами, дамы под зонтиками. Проходят, постукивая тростями и чинно приподнимая котелки и цилиндры при встрече с дамами, вежливые господа.
Поверх черной «оливки» на Кефире — светлое пальто от «А. Милна», на затылке шляпа — немного помятая, но в целом он не особо выделяется из толпы.
— Дресскод строгий, — ухмыляется Кефир, — на кежуале лазаем с парнями, врубаешься?
Я не сказать, чтоб врубаюсь.
Мой наряд, если верить Кефиру, прямо-таки кричит, мол, «я мальчик-одуванчик, тихий и приличный, меня вот только что выгнали из Питбурского универа, и теперь я ищу столичных приключений».
Пробегает мимо мальчишка-газетчик, проезжают самоходные экипажи и двухэтажные рейсовые омнибусы. Мы доходим до конца улицы, и тут Кефир останавливается.
— Ну, вот что, сынок, — говорит он, хотя мы ровесники. — Рад был с тобой поболтать и всякое такое, но тут наши пути расходятся.
— Но твой брат сказал…
— Да забей, что сказал тебе этот зануда. Отдыхай, знакомься с городом, а у меня тут есть кое-какие дела еще.
Далее происходит заминка, потому что Кефиру явно нужные «красненькие», которые выдал его братец. Неожиданно для самого себя, я принимаюсь с ним спорить. Тон у него, надо сказать, довольно агрессивный. В какой-то момент он срывается, хватает меня за шкирку и говорит:
— Чувак, да ты, похоже, не въезжаешь, у меня сегодня гребаный хедбол! Я тороплюсь! Ну, живо давай сюда гребаные филки!
К нам подходит, поигрывая дубинкой, плечистый полицейский.
— У тебя с ним какие-то проблемы, паренек? — адресуется он ко мне, дубинкой оттирая на сторону примолкшего Кефира.
— Никаких проблем, офицер, — говорю я. — Это мой кузен. Так, поспорили слегка…
Полицейский щурится, внимательно смотрит на меня, потом на Кефира. Пробурчав себе под нос что-то про «долбаную молодежь», отчаливает.
Кефир, хмыкнув, качает головой:
— Ну что мне с тобой делать, а? Ты, похоже, упертый парень, прям как мой брательник.
