Сергей Беляев - Радиомозг
Tax не слушал. Он смотрел через оконное стекло на двор.
Из ворот по вытоптанной тропиночке к аптеке шла старая слепая женщина, ее вел за руку мальчонка-поводырь. Навстречу им из дверей аптеки выскочила санитарка с корзинкой пузырьков. Старуха остановилась. Мальчонка снял измятую клочкастую шапку и поклонился санитарке, попросил милостыню. Санитарка левой рукой попридержала корзинку, а правой пошарила в кармане, достала большой кусок сахару и сунула его в руку мальчонке. Что-то сказала ему, потому что изо рта ее вырвались клубки морозного пара, и побежала к корпусу.
Мальчонка размашисто, по-деревенски перекрестился, надел шапку и дернул за руку старуху, отрывисто и деловито, тоже по-деревенски. Так крестьяне дергают клячу, застоявшуюся у водопоя.
У ворот стоял дворник Антон, грозился метлой на мальчонку и кричал: вероятно, гнал нищих со двора.
Tax отступил от окна и провел рукой по внезапно вспотевшему лбу.
– Несомненно… – прошептал он. Потом крикнул – Да ведь это был нищий!
Борис Глебыч переспросил:
– Какой нищий?
Tax глядел на Бориса Глебыча, не видя его. Говорил вслух, отвечая своим мыслям:
– Егор Картузов… Глиняная улица…
– Батенька, – воскликнул изумленный Борис Глебыч, – проснитесь.
Но Tax уже выбежал из мертвецкой.
VIII. ГОЛЫЙ ЧЕЛОВЕК
Лука от неожиданности раскрыл рот и не мог сказать ни слова.
Голый человек еще больше прижался к березе и, казалось, плакал… Лука несколько раз зажмурил и разжмурил свои глаза, чтобы проверить себя, не кажется ли это ему, не привидение ли? Но Лука в привидения не верил и поэтому громко произнес первое попавшееся ему на язык слово:
– Цыц!
– Добрый товарищ… – в ответ заговорил голый человек, задрожав еще больше.
И тут Лука понял, что перед ним действительно живое существо.
– Батюшки… Да что же ты это на морозе нагишом! – воскликнул Лука. – Иди-ка сюда, в горницу… Там поговоришь.
Он помог человеку войти в сени. Отпер внутреннюю дверь и вошел в крошечную кухоньку. Человек от изнеможения тут же повалился на пол.
– Это ты, Лука? – раздался из следующей комнаты слабый голос Аннушки.
– Я… да еще с гостем… – Лука схватил с кухонной полки большую глиняную миску, выбежал в палисадник, набрал в миску только что выпавшего пушистого снегу и вернулся. Человек лежал, закрывши глаза, шептал еле внятно:
– Разотрите мне ноги и руки… Правую, правую, пожалуйста…
Лука стал растирать человека снегом, потом влил ему в рот хорошую порцию водки.
– Что это такое? – спрашивала несколько раз Луку Аннушка из-за перегородки, слыша возню хлопотавшего мужа.
– И сам не знаю… Сейчас разберем… – отвечал Лука, стараясь изо всех сил растирать распластанного на полу человека.
Правая рука человека закоченела, кулак был сжат и не разжимался. Лука удвоил усилия… Наконец пальцы правой руки разомкнулись, и пачка скомканных бумажных листков выпала к ногам наклонившегося Луки. Человек раскрыл глаза.
– Спасибо, – слабым голосом произнес он. – Дайте мне во что-нибудь одеться.
Лука пошел в комнату достать человеку одежду. Пока он снимал с гвоздей, вбитых в стену, старые штаны и рубаху, он вкратце рассказал Аннушке о странном голом человеке.
– Самовар ставь, самовар, – заторопила Луку Аннушка. – Гляди-ка, дело какое… Как еще до смерти не замерз… Вот оказия…
Лука вздувал у печки самовар. Человек дрожащими руками надевал на себя штаны и рубаху, вздыхая и всхлипывая. Лука поднял с полу валявшийся комок и подал человеку.
– Документы-то возьми.
Человек взял их плохо сгибавшимися пальцами, сунул в карман штанов и кряхтя взлез на табуретку. Лука наставил трубу на самовар и принялся разглядывать сидевшего человека. Седые волосы его были взлохмачены и местами смерзлись. По грязному бритому лицу полосами текли струйки воды. Мутные глаза тяжело двигались под нависшими отечными веками. Человек дрожал и постукивал пятками об пол. Луке стало жалко человека.
– Что, в озноб бросило? Надевай-ка мой тулупчик, он согреет… Да в комнату пройди, ничего, там у меня хозяйка… А самовар сей минут поспеет. Напьешься тепленького, спать уложу.
– Спасибо.
Человек надел тулупчик Луки и, нагнувшись, прошел из кухоньки в большую комнату, где лежала Аннушка.
– Да что же это с вами случилось такое? – любопытно спросила она у человека, который, однако, не сразу ответил на вопрос.
Он упер свои мутные глаза на рупор радио, стоящий на столе. Тяжело передвигая ноги, он подошел к радио поближе и потрогал рычажок, что-то проворчал себе под нос, потом заговорил, отвечая на вопрос Аннушки.
– На меня напали какие-то хулиганы… Затащили в поле, раздели догола, бросили в снег… Только я, сейчас не знаю как, удостоверения спас. Зажал их в кулак, так и спас… Застыл… Очнулся – один в поле. На ваш огонек побрел… и вот…
Человек присел к столу и стал рассматривать устройство стоявшего радио. Лука принес кипящий самовар и стал заваривать чай.
– Да ты чего на радио воззрился? Это мой сын Мишутка наорудовал. На «Красном химике» помощником мастера… Пей горячий. Bезет мне сегодня на нежданных гостей.
– А неожиданные гости… вроде татарина? Как это говорится по-русски? – подмигивая своими мутными глазами, сказал человек, но потом перевел разговор на другое. – На «Красном химике»? На том, что рядом?
– Он самый… Да тебя-то как звать?
Человек отхлебнул из чашки, будто ожегся и подул на кипяток.
– Звать-то меня?.. Миронов… Иван Петрович… Сыром торгую…
Лука налил еще две чашки чая.
– Ну-ка, хозяйка, садись! – Потом кивнул головой человеку. – Говоришь, ограбили?
– Ограбили… Только что получил из седьмого кооператива партию сыра… Еще к товарищу надо было зайти, он в слободке у вас тут живет.
– Грехи, – вздохнула Аннушка, – здесь не вывелись… Да и место глухое.
– Автобус с лета пойдет, – оторвался Лука от чаепития.
– А ваша фамилия – Зубов? – почти шепотом спросил его человек.
– Зубов, Лука Василич… А что? – отозвался Лука, снова наливая чашки.
Человек посмотрел на Луку, но не в глаза, а как-то выше, в лоб ему, словно чего боялся.
– Да я слышал о вашем сыне… Он учится в техникуме с моим сынишкой… У меня тоже есть сын… Музыкой и радио увлекается. Так он говорил, что вашего Мишутку все очень хвалят… Да и я сейчас вижу… Посмотрите, этот радиоаппарат сделан мастерски… Я немного знаю толк в этих вещах.
– А я-то не очень силен, – сознался Лука. – На меня Мишутка сердится, что плохо смыслю в этих волнах, кристаллах да проволоках… Длинные да короткие… волны эти самые… А вот тут у него штуковина вставлена, будто что ни на есть крохотную волну и то поймает.
