Филип Дик - Предпоследняя правда
— Ага, точно, здесь говорится, что он совершеннолетний. Ладно, Хоппи, только вспомни, в прошлый раз, когда я отпустил тебе пиво, помнишь…
— Ты должен обслужить меня, — сказал Хоппи.
Повар, ворча, отправился к стойке, и вскоре вернулся с закрытой бутылкой пива, которую и водрузил на стол перед Хоппи.
— Открывашку, — сказал калека.
Повар принес открывашку, и швырнул ее на стол. Хоппи откупорил бутылку.
Тяжело вздохнув, калека приложился к бутылке.
Интересно, что происходит, подумал Стюарт, заметив, как повар и официантка — и даже пара постоянных посетителей — смотрят на Хоппи. Может, он сейчас вырубится, или отмочит что-нибудь еще? Например, впадет в бешенство. Он одновременно испытывал и отвращение, и какую-то неловкость. Жаль, что я не успел доесть, подумал он, а то давно бы уже свалил отсюда. Короче, что бы ни случилось, мне меньше всего на свете хочется при этом присутствовать. Ухожу, решил он. Вернусь в магазин, и буду смотреть, как стартует ракета. Уж конечно куда лучше наблюдать за столь важным для всей страны полетом Дэнджерфилда, чем за этим уродом. Не стоит он того, чтобы тратить на него время.
Тем не менее, он оставался на месте, поскольку стало происходить, нечто необычное, причем связанное с Хоппи Харрингтоном. Он изо всех сил пытался отвести от калеки взгляд, но ничего получалось.
Парень обмяк в своей коляске, будто собираясь заснуть. Сейчас голова его покоилась на ручке управления креслом, глаза были полузакрыты и как будто остекленели.
— Боже ты мой! — ахнул повар. — Снова! — С этими словами он обвел взглядом присутствующих, как бы умоляя их сделать хоть что-нибудь, но никто даже не пошевелился. Все неподвижно замерли на своих местах.
— Я так и знала, — злым осуждающим голосом произнесла Кони.
Тут губы калеки вдруг задрожали и он пробормотал:
— Спросите. Пусть кто-нибудь задаст мне вопрос.
— Какой еще вопрос? — раздраженно огрызнулся повар. Он сердито махнул рукой, повернулся и ушел восвояси.
— Спросите меня, — повторил Хоппи глухим, каким-то далеким голосом, словно бы впав в транс. Наблюдая за ним, Стюарт понял, что это и есть транс, вроде того, какой бывает у эпилептиков. Больше всего на свете ему сейчас хотелось быть как можно дальше отсюда, но он так и не двинулся с места. Он, как и все остальные, просто не мог не наблюдать за происходящим.
Кони обратилась к Стюарту:
— Слушай, а может, ты откатишь его обратно в магазин? Давай-ка, да поживее! — она яростно сверкнула глазами, но Маккончи просто не мог ничего с собой поделать. Он пожал плечами и развел руки, демонстрируя свою беспомощность.
Снова что-то забормотав, калека забарахтался в кресле, манипуляторы его судорожно подергивались.
— Спросите меня об этом, — снова попросил он. — Давайте, пока не поздно. Я все вам расскажу, я снова вижу это.
Повар с кухни громко заметил:
— Слушайте, ребята, лучше спросите. Тогда и дело с концом. Я знаю, кто-нибудь из вас все равно спросит, а если нет, так я сам спрошу — лично у меня имеется парочка вопросов. — Он бросил свою лопаточку и вернулся к столику калеки. — Хоппи! — громко сказал он, — прошлый раз ты говорил, что там совершено темно. Это так, или нет? Совсем никакого света?
Губы калеки дрогнули.
— Немного света. Тусклого света. Желтоватого, как будто он вот-вот потухнет.
Подошел средних лет ювелир из магазинчика через дорогу и встал рядом со Стюартом.
— В тот раз я тоже был здесь, — прошептал он ему на ухо. — А знаешь, что он видит? Могу объяснить, Стю, он видит то, что находится там.
— Там это где? — спросил Стюарт, полуобернувшись к ювелиру, и в то же время не спуская глаз с калеки. Теперь все сгрудились вокруг кресла, боясь хоть что-нибудь пропустить.
— Сам понимаешь, — ответил мистер Кроуди. — На том свете. Загробная жизнь. Хочешь смейся, Стюарт, но это истинная правда: стоит ему хлебнуть пива, как он впадает в транс, вот как сейчас, и у него прорезается оккультное зрение. Или что-то в этом роде. Спроси Тони, или Кони, или кого-нибудь из остальных, кто был здесь в прошлый раз.
Кони склонилась над сгорбленной дергающейся фигурой в кресле.
— Хоппи, а откуда исходит свет? От Бога? — Она нервно хихикнула. — Ну, знаешь, как в Библии описано. Так правда это, или нет?
Хоппи запинаясь, ответил:
— Серая тьма. Будто пепел. Потом бескрайняя равнина. Ничего, кроме горящих костров, свет исходит от них. Они горят вечно. Ничего живого.
— А сам ты где? — спросила Кони.
— Я… я плыву, — ответил Хоппи. — Плыву над самой землей… впрочем. Нет, теперь я высоко-высоко. Я невесом. У меня больше нет тела, поэтому я могу подняться на какую угодно высоту. Захочу, смогу висеть там сколько мне вздумается. Мне совсем не обязательно спускаться вниз. Мне нравится тут, в вышине, и я могу летать вокруг Земли хоть целую вечность. Вот она, подо мной, и я могу просто кружить над ней и кружить.
Подойдя ближе к креслу, мистер Кроуди, ювелир, спросил:
— Э-э, Хоппи, а больше там никого нет? Неужели все мы там обречены на одиночество?
Хоппи пробормотал:
— Теперь… я вижу и других. Я спускаюсь вниз, я приземляюсь на серую равнину. Я иду вперед.
Тоже мне, идет он, подумал Стюарт. Интересно, когда нет ног. Ну и ну, что за загробная жизнь! Он рассмеялся про себя. Настоящий спектакль. Какая чушь. Тем не менее, он тоже протиснулся поближе к креслу, чтобы лучше видеть происходящее.
— А скажи, это нечто вроде перерождения, ну, знаешь, как учат там, на Востоке? — между тем спрашивала пожилая посетительница в пальто.
— Да, — к всеобщему удивлению отозвался Хоппи. — Новая жизнь. У меня другое тело. Я могу делать все, что угодно.
— Это прогресс, — заметил Стюарт.
— Да, — пробормотал Хоппи. — Прогресс. Я как все остальные, но только лучше. Я могу делать все, что могут они, и многое другое, что им недоступно. Я могу идти куда вздумается, а они — нет. Они не могут двигаться.
— С чего бы это? — спросил повар.
— Просто не могут, и все, — ответил Хоппи. — Они не могут подниматься в воздух, не могут ходить по дорогам, или плавать на кораблях, они просто стоят на месте. Вообще, все совсем иначе. Я вижу каждого из них, и для меня они с виду как мертвецы, прикованные к одному месту. Вроде трупов.
— А говорить они могут? — спросила Конни.
— Да, — ответил калека, — они могут переговариваться друг с другом. Но…им приходится… — Он смолк, а потом, улыбнулся, на его узком лице была радость. — Они могут разговаривать только через меня.
Интересно, что же все это значит, думал Стюарт. Похоже на какую-то маниакальную фантазию, в которой он правит миром. Скорее всего, своего рода психическая компенсация физической неполноценности… а что еще может придумать такой калека.
