Николя Д’Этьен Д’Орв - Тайна Jardin des Plantes
С этим словами он выпрямляется во весь рост и простирает руки к небу. Там еще видны несколько темных провалов, но вскоре их застилает прежний мягкий свет.
— Истинная жизнь, — прибавляет Сильвен, с улыбкой глядя на кроны деревьев.
Потом заключает Габриэллу в объятия со словами:
— Мы снова обрели свое детство, и теперь больше его не покинем.
К ним радостно подбегают белые обезьяны. В глазах у всех читается ощущение той абсолютной свободы, которая всегда сопровождает творение нового мира.
Все садятся на землю. Габриэлла прижимается к Сильвену и кладет голову ему на колени.
«Настоящая семья», — говорю я себе.
И в тот же миг вспоминаю о детях.
— А как же они? — спрашиваю я вслух. — Их ведь нельзя оставлять здесь… Я должна вернуть их родителям.
И тут я понимаю, что эта задача почти невыполнима. Даже если мне удастся выбраться наверх — в каком состоянии я застану Париж? Сколько недель, месяцев, лет потребуется на его восстановление? Смогу ли я отыскать родителей всех пятерых детей? Живы ли они? Может быть, лучше и впрямь оставить малышей здесь? Они выглядят такими довольными, такими цветущими…
«Нет, — говорю я себе, глядя на Сильвена и его собратьев, — это только они здесь у себя дома».
Этот народ должен возродиться сам и для себя. Белые обезьяны заслуживают того, чтобы остаться здесь и жить, не смешиваясь с людьми. Зачем вносить новый беспорядок в этот возрожденный мир, где они наконец-то обрели покой?
— Тебе нужно идти, — мягко говорит мне Сильвен. В его голосе нет и тени враждебности.
— Но куда?..
Он улыбается и показывает мне за спину:
— Ты забыла о своих родителях…
Я и в самом деле почти о них забыла — как забываешь о молниях, когда гроза уже прошла.
Но они по-прежнему здесь: ждут меня на опушке леса, прислонившись к стволу огромного бука.
Отец, который всего несколько минут назад мечтал о разрушении этого мира, теперь утратил всю свою жестокость. Он и мама смотрят на меня с неким боязливым почтением, как любые родители, внезапно осознавшие, что их ребенок вырос, что теперь это взрослый человек, обладающий разумом и чувствами взрослого.
Приободренная этим новым взглядом, я приближаюсь к ним.
— Нам нужно уходить, — говорю я. — Мы возвращаемся наверх. Аркадия больше нам не принадлежит…
Они не спорят. Отец, преодолев замешательство, лишь спрашивает:
— Ты уверена в своем выборе?
— Темная раса умрет вместе со мной, папа. Далеко от Аркадии. Но Аркадия должна жить — в тайне, в молчании и гармонии.
— Хорошо, — кивает отец и подхватывает двух детей на руки. Мама делает то же самое.
Сильвен подходит ко мне и, словно сомневаясь в моем решении, спрашивает:
— Так ты уходишь?..
Чувствуя, как меня охватывает внезапная дрожь, я бросаюсь к нему и обнимаю его изо всех сил. Сначала это удивляет его, потом он обхватывает ладонью мой затылок, прижимает мою голову к груди и касается ее подбородком. Я с трудом сдерживаю рыдания.
— Я и правда должна уходить? — спрашиваю я в свою очередь.
И тут же чувствую, что Сильвен слегка напрягается — словно ребенок, которому уже протянули вожделенный подарок, а потом снова забрали.
— Подумай о том, как тебе повезло, — шепчет он мне на ухо. — Ты последняя, кто видел Аркадию. Отныне мы станем легендой, мифом… А когда-нибудь и вовсе исчезнем из человеческой памяти…
Обхватив меня за плечи одной рукой, другой он обводит поляну, на которой мы стоим:
— Запоминай, Тринитэ. Постарайся запомнить как можно больше. Впитывай образы, звуки, запахи… Пусть этот лес прорастет в твоей душе. Пусть это озеро, эти острова, реки, горы навсегда останутся в твоих воспоминаниях…
Он опускается передо мной на колени, и теперь мы стоим лицом к лицу.
— Потому что ты — последняя… — повторяет Сильвен.
Я киваю, как будто эти слова становятся для меня утешением.
— Хорошо… хорошо… — шепчу я, вытирая слезы рукавом.
— А теперь иди! — говорит он и, резко вскочив, почти звериными прыжками возвращается к Габриэлле и остальным собратьям.
Они радостно его приветствуют. Их лица буквально светятся от счастья.
Я молча иду вслед за родителями, которые несут детей, и чуть ли не на каждом шагу оборачиваюсь к Сильвену. Я хочу навсегда запомнить эти идиллические картины во всем их непревзойденном совершенстве.
Габриэлла и Сильвен снимают одежду и со смехом бросают ее обезьянам. Те сворачивают ее в клубки и начинают перебрасываться ими, а потом их разрывают.
Да, теперь одежда Габриэлле и Сильвену больше не нужна…
Не прекращая писать, Тринитэ встает со скамейки и медленно подходит к парапету набережной. Мыски ее туфель замирают над пустотой. Внизу течет Сена.
Теперь, когда Сильвен и Габриэлла обнажены, их уже невозможно отличить от белых обезьян…
— Я как будто снова там… — шепчет Тринитэ, вдыхая терпкий запах воды.
Эта исповедь ее опустошила. Она знает: образ Аркадии будет преследовать ее всю жизнь.
Дикие и счастливые, они углубляются в лес, взбираются на деревья и прыгают с ветки на ветку…
Тринитэ шепчет вслух последние слова своего рассказа, который дописывает, стоя лицом к реке, — словно запечатывает свою тайну заклинанием.
…И вот, охваченная первобытным восторгом, чистой животной радостью, стая белых обезьян навсегда исчезает в лесных зарослях.
* * *«Вот и все, — думает Тринитэ, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. — Теперь все сказано. И написано…»
Захлопнув блокнот, она убирает его в сумку с таким чувством, что закончилась целая глава ее жизни. Теперь этот блокнот вместе с остальными будет убран в один из ящиков ее стола в «Замке королевы Бланш», где ни один любопытный никогда их не найдет. Да и кто заинтересовался бы такими фантасмагориями? Из них не получилось бы даже полноценного романа. К тому же после недавнего потопа люди стали с подозрением относиться к писательским вымыслам. Многие стали видеть в подобных вымыслах первый шаг к бездне: сколько жертв повлек за собой роман «SOS! Париж»… Чтобы избежать новых катастроф, нужно жить в мире конкретном и осязаемом. С мечтами покончено.
— И что теперь? — спрашивает Тринитэ вслух у огромного, шумящего вокруг нее города.
«Теперь, — мысленно отвечает она себе, — нужно продолжать жить, как если бы ничего этого никогда не было…»
Мимо проплывает еще один прогулочный катер; он переполнен туристами, которые восхищенно слушают рассказ гида о недавней катастрофе.
Некоторое время Тринитэ следит за катером, потом пытается охватить взглядом все сразу — Сену, Нотр-Дам, оконечность острова Ситэ, Лувр, — впитать в себя восхитительную поэзию этого тысячелетнего города, его жизнь, его силу, понимая, что, несмотря на все свои безумства и страдания, Париж все же остается самым прекрасным городом на свете.
Париж, Бак-Пойнт, Санлис, Каромб, Нью-Йорк, Сан-Паулу, Луксор, Хургада, Дели, Джапур, Александрия. Февраль 2007 — февраль 2009Примечания
1
RATP (Régie Autonome des Transports Parisiens), «Автономное управление парижского транспорта», — крупнейший оператор общественного транспорта в Париже и пригородах. — Здесь и далее примечания переводника.
2
CRS (Companies Républicaines de Sécurité), «Республиканские подразделения службы безопасности», — подразделения французской полиции, основной задачей которых является подавление уличных беспорядков.
3
RER (Réseau Express Régional d’île-de-France), «Сеть экспрессов региона Иль-де-Франс», — система скоростного общественного транспорта, обслуживающего Париж и пригороды. Представляет собой объединение пригородных наземных железнодорожных линий и подземных линий в границах Парижа.
Последние имеют несколько пересадок на станции метро.
4
Во французских многоквартирных домах отсчет этажей ведется начиная со второго, так как первый этаж, как правило, нежилой. Третий этаж соответствует нашему четвертому.
