Дебора Харкнесс - Манускрипт всевластия
Мэтью давал мне понять, что те времена ушли безвозвратно — с тем же успехом я могла бы быть девственницей. Чувства и физические реакции затягивались под его губами и пальцами в хитрые мучительные узлы.
— Мы располагаем беспредельным запасом времени, — повторял он, поглаживая мне руки с нежной внутренней стороны.
Он изучал меня с дотошностью картографа, высадившегося на берег нового мира. Я порывалась ответить тем же, но одна его рука все так же прижимала мои к подушкам. Когда я начинала жаловаться на такое неравенство, он затыкал мне рот весьма эффективным способом. Холодные пальцы прокрались между бедрами в последнюю неисследованную область.
— Мэтью, — выдохнула я, — это как-то не похоже на покладание.
— Ну, мы же во Франции. — Он отпустил мои руки, резонно полагая, что я больше не стану увертываться. Я тут же притянула его к себе. От затяжных поцелуев мои ноги раскрылись, как переплет книги, а дразнящая пляска его пальцев вызвала дрожь во всем теле. Мэтью дал ей уняться; когда я набралась сил посмотреть на него, он был доволен, как наевшийся сливок кот. — Что историк скажет теперь?
— В специальной литературе это выглядело иначе. — Я дотронулась до его губ. — Если эмиши занимаются ночью такими делами, неудивительно, что телевизоры им не нужны.
Он самодовольно хмыкнул.
— Может, поспишь теперь?
— Ну уж нет. — Я заставила его лечь навзничь. Он, заложив руки за голову, смотрел на меня с той же ухмылочкой. — Теперь моя очередь.
Я исследовала его не менее тщательно, чем он меня. Вскоре мое внимание привлекла метка в виде белого треугольника на бедре. Присмотревшись, я обнаружила на груди другие странные знаки — одни напоминали снежинки, другие крестики. Все они таились глубоко под кожей и потому не сразу бросались в глаза.
— Что это, Мэтью? — Я потрогала особенно крупную снежинку под левой ключицей.
— Шрам. — Он скосил глаза, чтобы видеть, о чем я спрашиваю. — Этот оставлен мечом, острием меча. На Столетней войне, что ли — не помню уже.
Я скользнула повыше, согревая его собой.
— Шрам, говоришь? Повернись-ка.
Он, покряхтывая от удовольствия, лег на живот.
— Ох, Мэтью. — Мои худшие опасения подтвердились: на спине и на ногах я нашла десятки, если не сотни, отметин.
— Что? — Он повернул ко мне голову, увидел мое лицо и сел. — Ничего страшного, mon coeur.[57] Всего лишь травмоустойчивое вампирское тело.
— Их так много. — Вот еще один, у плеча.
— Вампира, как я уже говорил, убить трудно, но всех отчего-то так и тянет попробовать.
— Тебе было больно?
— Ты знаешь, что я испытываю удовольствие — значит, и боль тоже. Но все это быстро зажило.
— Почему я их раньше не видела?
— Смотреть нужно пристально, при верном освещении. Тебе неприятно это зрелище?
— Шрамы? Нет, что ты. Просто очень хочется добраться до тех, кто тебя наделил ими.
Тело Мэтью, как и «Ашмол-782», представляло собой палимпсест — под гладкой поверхностью скрывалось богатое тайнами прошлое. Я содрогнулась при мысли обо всех войнах, на которых сражался Мэтью, объявленных и необъявленных.
— Довольно тебе воевать. — Мой голос дрожал от гнева и жалости. — Хватит.
— Ты немного опоздала, Диана. Я воин.
— Нет. Ты ученый.
— Воином я был дольше, и убить меня трудно — вот тебе доказательство. — Шрамы, как свидетельство его несокрушимости, и впрямь успокаивали. — И почти все мои противники давно умерли, так что уймись.
— Чем же тогда прикажешь заняться? — Я натянула простыню на голову, как палатку. Тишину нарушали только наши редкие вздохи и треск огня. Я притулилась к Мэтью, закинула на него ногу. Он смотрел на меня, закрыв один глаз.
— Вот, значит, чему теперь учат в Оксфорде?
— Это магия. Я от рождения знала, как сделать тебя счастливым. — Мне хотелось думать, что это правда: я инстинктивно чувствовала, где и как прикоснуться к нему, когда быть нежной и когда дать волю страсти.
— Ну, если магия, то я еще больше рад провести остаток своих дней с ведьмой, — промурлыкал он.
— Моих дней, ты хочешь сказать.
Мэтью подозрительно притих. Я приподнялась, чтобы видеть его лицо.
— Сегодня я чувствую себя на все тридцать семь — а на будущий год мне, боюсь, исполнится тридцать восемь.
— Не понимаю, о чем ты.
Он прижался подбородком к моей макушке.
— Больше тысячи лет я жил вне времени, но после нашей встречи стал замечать его ход. Вампиру легко забыть о таких вещах. Вот почему Изабо так одержима газетами — ей нужно знать, что вокруг нее, неизменной, что-то постоянно меняется.
— Раньше ты этого не испытывал?
— Несколько раз, мимолетно. В бою, например, — когда боялся, что могу умереть.
— Значит, это чувство возникает не только из-за любви. — Мне становилось не по себе от всех этих разговоров о войне и о смерти.
— Моя жизнь обрела начало, середину и конец. Все минувшее было только преамбулой. Теперь у меня есть ты. Когда-нибудь ты уйдешь, и моя жизнь будет кончена.
— Не выдумывай, — поспешно сказала я. — У меня в запасе всего-то несколько десятилетий, а у тебя вечность.
— Посмотрим, — сказал он, поглаживая мое плечо.
Его будущее начинало сильно меня волновать.
— Ты будешь осторожен, ведь правда?
— Никто бы не прожил столько веков, не будучи осторожным. Я всегда настороже — теперь больше, чем когда-либо прежде, потому что мне есть что терять.
— Лучше одна ночь с тобой, чем века с кем-то другим, — прошептала я.
Мэтью поразмыслил.
— Если я пробуду тридцатисемилетним еще пару недель, то, пожалуй, пойму тебя. — Он прижал меня к себе еще крепче. — Но это чересчур серьезные материи для брачного ложа.
— Я думала, смысл покладания как раз в беседе и состоит, — скромно заметила я.
— Это смотря кого спросишь — укладывателей или укладываемых. — Его губы начали спуск от уха к плечу. — Кроме того, я хочу обсудить с тобой еще один элемент средневекового брачного обряда.
— В самом деле? — Я легонько куснула его за ухо.
— Не делай этого, — одернул он с насмешливой строгостью. — Не кусайся в постели. — Я сделала это еще раз, назло ему. — Так вот, невеста во время венчания обещала «быть хорошей женой на ложе и в доме». Как ты намерена исполнить этот обет? — Он зарылся в мою грудь, словно надеялся найти ответ именно там.
После нескольких часов обсуждения я стала по-новому относиться к церковным обрядам и народным обычаям. В такие интимные отношения я не вступала еще ни с кем из иных.
Успокоенная, счастливая, я свернулась калачиком рядом с таким знакомым теперь мужчиной. Моя голова лежала у него на груди, и он перебирал мои волосы, пока я не уснула.
Проснулась я на заре от странного звука, точно кто-то пересыпал гравий по железной трубе. Рядом со мной храпел спящий вампир. Сейчас он еще больше напоминал изваяние рыцаря на могильной плите — не хватало только собаки у ног и меча за поясом.
Я укрыла его одеялом, пригладила ему волосы — он даже не шелохнулся. Поцеловала в губы — и тут никакой реакции. Глядя на своего красавца, спящего мертвым сном, я чувствовала себя самой везучей иной на свете.
Тучи все еще застилали небо, но на горизонте брезжили красные проблески — глядишь, и развиднеется днем. А Мэтью скорее всего проснется не скоро. Ощущая себя бодрой и странно помолодевшей, я быстро оделась и прошептала я, целуя его:
— Я мигом, ты даже и не заметишь.
Ни Изабо, ни Марты не было видно. Я надкусила яблоко, взятое на кухне из лошадиной миски.
В саду пахло травами и белыми розами. Если бы не моя современная одежда, я подумала бы, что перенеслась в шестнадцатый век, когда копали квадратные грядки и делали ивовые заборчики для защиты от кроликов — хотя обитатели замка наверняка отпугивают вредителей лучше этих несчастных прутиков.
Нагнувшись, я потрогала растущие у дорожки травы. Одна из них входила в Мартин чай — рута, с удовлетворением вспомнила я.
Порыв ветра бросил мне на глаза всегдашнюю непослушную прядку. Не успев поправить ее, я вдруг оторвалась от земли и помчалась в небо, точно ракета.
По легкой щекотке я уже знала, кого увижу, открыв глаза.
ГЛАВА 29
У женщины, захватившей меня в плен, были ярко-голубые глаза, широкие скулы и копна платиновых волос. Одежда ее состояла из тугих джинсов и толстого свитера ручной вязки; никаких там черных мантий и метел, но ведьма, несомненная ведьма.
Небрежно щелкнув пальцами, она пресекла мой вопль в самом зародыше. Высоту мы, как видно, уже набрали и следовали горизонтальным курсом.
Скоро Мэтью проснется и увидит, что меня нет. Он не простит себе, что уснул, а мне — что ушла без спросу. Вот идиотка!
— Точно, идиотка, Диана Бишоп, — подтвердила ведьма с незнакомым акцентом.
