Николя Д’Этьен Д’Орв - Тайна Jardin des Plantes
И объяснил ей, как обстоят дела сейчас.
Этот рассказ, который старик цедил в час по чайной ложке, был для Тринитэ настоящей пыткой.
— И в чем же была их проблема? — спросила она нетерпеливо.
— Дело в том, что народ Аркадии к тому времени был на грани вымирания. Тысячелетняя цивилизация постепенно угасала. Из-за того, что обе расы воспроизводились, никогда не смешиваясь друг с другом, они начали вырождаться. У темных это проявилось в том, что все меньше детей у них появлялись на свет — словно бы их поразило бесплодие. Что касается светлых, они стали дичать. Живущие теперь в основном эмоциями и инстинктами, жестокие и апатичные одновременно, они понемногу превратились в стадо обезьян и стали почти неуправляемыми. Если те из них, кто был постарше, еще обрабатывали поля, то весь молодняк перебрался жить в лес. Многие жили на деревьях, вообще отказываясь иметь что-либо общее с поселянами-земледельцами. Иногда для развлечения они по ночам нападали на дома своих соплеменников и устраивали разгром.
«Пока еще не было случаев, чтобы светлые подняли руку на нас, — сказал Жервезе наблюдатель. — Но боюсь, этого недолго осталось ждать. Это вопрос всего нескольких лет… если не месяцев».
— Жервеза потом часто говорила мне, что в глазах у этого наблюдателя был самый настоящий страх, — прибавил Любен. — И трагическая уверенность в том, что его мир близок к гибели…
«Вот почему мы нуждаемся в вас», — в конце концов сказал аркадиец и так крепко стиснул Жервезе руку, что едва ее не сломал.
Тем временем уже наступила ночь. Сторожа давно заперли ворота сквера, но, обходя его в последний раз, не обратили никакого внимания на Жервезу и ее собеседника, словно вовсе их не видели.
«Вы — самый многообещающий генетик своего поколения, — продолжал он. — Поэтому Аркадия выбрала вас… Вы должны помочь нам возродиться. Нам нужно, чтобы в нас снова вдохнули жизнь, и вы единственная, кто способен это сделать».
Жервеза согласилась не раздумывая. Такое решение представлялось ей единственно правильным, хотя оно могло перевернуть всю ее жизнь, и без того резко изменившуюся в течение нескольких последних часов. Но все вокруг — сам воздух, ночное небо, деревья, птицы, окна окрестных домов, древний амфитеатр — словно шептало ей, что она должна соглашаться, любой ценой.
— И какова же была ее… миссия? — спросил Сильвен, потрясенный тем, что мать так никогда и не рассказала ему об этом.
— Миссия? Работать над возрождением обеих рас. Вернуть темным репродуктивную способность, а светлым — человеческий облик.
«Мы должны, — сказал наблюдатель, — вновь обрести ту первозданную чистоту, которая позволила нашему народу существовать более десяти тысяч лет».
Десять тысяч лет! Народ столь же древний, что и первые племена Египта, да и вообще человечество. И именно Жервезу попросили его спасти!
Горько усмехнувшись, Любен повернулся к Тринитэ:
— Жервеза, как и ты, чуть было не сказала, что нужно всего лишь разрешить межрасовые браки. Но она понимала, что это разделение — фундамент, на котором держится Аркадия. К тому же теперь, когда обе расы начали вырождаться, смешение вряд ли смогло бы что-то улучшить. За столько лет у двух рас наверняка развилась хромосомная несовместимость. Это было бы равносильно скрещиванию коня и овцы — не привело бы ни к чему.
Поэтому Жервеза пребывала в сомнениях. Вдруг все это показалось ей полным абсурдом, бредом сумасшедшего… Может быть, ее собеседник — просто полоумный, у которого хорошо подвешен язык?.. И он просто решил ее разыграть?..
«Вы мне больше не верите, так?» — спросил наблюдатель, смущенно улыбаясь. Очевидно, он этого ожидал.
И тогда он отвел ее в Аркадию.
Сильвен, вопреки всему, был зачарован этим рассказом. Он уже не обращал внимания на воду, поднявшуюся почти до колен.
Тринитэ с ногами забралась на стол, стоящий возле камина. Ей становилось все холоднее, как будто вода уже проникала внутрь, заполняя легкие…
Старик дрожащей рукой сжал руку Сильвена:
— Сильвен, все, что ты видел на картинах, — это ничто в сравнении с настоящей Аркадией! Это лишь слабый намек, отблеск, самое примитивное отображение!.. Я… я тоже туда спускался…
Глаза старика заблестели, тон стал торжественным, словно органная фуга. Однако Любен не мог в полной мере передать словами все волшебство этого мифического места, даже прибегая к метафорам.
— Аркадия — это поэма в движении, совершенство в действии… Любая субстанция там представляется более плотной, любой цвет — более ярким. Но самое главное — все абсолютно естественно и вместе с тем совершенно. Это мир без изъянов, без уродств, мир абсолютной чистоты… Время его не ограничивает. Это мир вечного настоящего. Он существует вместе с временем, внутри него…
На лице старика отражалось почти религиозное благоговение и в то же время — чувственный восторг.
— Во всяком случае, именно такой была Аркадия, когда я ее увидел, много лет назад… И этот мир полностью покорил Жервезу за те несколько часов, что она смогла там провести, глядя на лица жителей, трогая деревья, вдыхая ароматы цветов.
Она знала, что подвергает огромному риску свою карьеру, свою научную репутацию, может быть, и свою жизнь, — но теперь ей было все равно. Аркадия была самой прекрасной тайной человечества, и именно Жервезе выпала тяжелая и в то же время великая миссия — спасти ее.
Однако она быстро убедилась, что ее карьере ничто не угрожает, напротив, эта встреча майским вечером у арены древнего амфитеатра стала для нее неслыханной удачей, счастливым шансом из тех, что выпадают раз в жизни.
Любен сжался, подтянув колени к подбородку, словно инстинктивно отказываясь выдавать все свои тайны.
— Наблюдатель сообщил ей свой план, и она последовала ему в точности, шаг за шагом.
— Что за план?
— Сначала пришлось организовывать ложную африканскую экспедицию, из которой Жервеза вернулась через полгода, с тремя парами существ, которых пресса, возбужденная и заинтригованная, тут же окрестила белыми обезьянами. Итак, светлые аркадийцы в очередной раз вышли на поверхность, изображая не тех, кем являлись на самом деле, — как в семнадцатом веке они изображали рабочих на гобеленовой мануфактуре…
Вскоре Жервеза возглавила Музей естественной истории, зоопарк при котором пополнился новыми… редкими экземплярами. Теперь все устроилось как надо, и ей оставалось только работать.
С помощью вашего покорного слуги — единственного из всех сотрудников Ботанического сада, посвященного в эту тайну, — она принялась «работать» над белыми обезьянами. Раз в неделю, после закрытия зоопарка, мы запирались вместе с ними в лаборатории, чтобы изучать этих представителей светлой аркадийской расы — брать генетический материал и проводить опыты.
Это всегда происходило в присутствии наблюдателей из числа темных, которые поднимались в лабораторию — прямо из Аркадии. Они также давали нам образцы своей крови и спермы. Вернуть светлым человеческий облик, а темным — репродуктивные способности — таковы были две наши основные задачи.
Одновременно с этим Жервеза создала Общество любителей карьеров — клуб людей, увлекающихся историей парижских подземелий. Все это были люди достаточно влиятельные. Раз в месяц они собирались в «Баскском трактире» (хотя тогда это место еще так не называлось). Никто из членов ОЛК, за исключением самой Жервезы, не знал о существовании Аркадии. Но благодаря им она была в курсе всех работ, которые планировалось проводить под землей, и могла добиться того, чтобы в ходе этих работ для аркадийцев не создавалось никакого риска быть обнаруженными…
Немного отдышавшись, Любен продолжал свой рассказ:
— Нашим первым открытием стало изображение аркадийцев на фотопленке. Точнее, почти полное его отсутствие. Каждый раз оно получалось размытым. Это было одно из многочисленных чудесных свойств знаменитого аркадийского вещества, которое за много сотен лет буквально впиталось в кожу аркадийцев — и темных, и светлых. Поэтому посетителям зоопарка строжайше запрещалось фотографировать или снимать на кинопленку белых обезьян.
Старик снова замолчал, прерывисто дыша. Затем растерянно посмотрел вокруг, словно только что обнаружил, что он сам и двое его гостей находятся будто в гигантском чане, который постепенно заполняется водой.
Вода поднялась уже на полметра. Понемногу она просачивалась в камин, заливая угли, которые возмущенно шипели и дымились. По стенам сбегали многочисленные ручейки. Книги в пластиковых обложках, пустые пивные бутылки, карандаши плавали по всей комнате.
Снаружи о стены и дверь ударялись какие-то предметы, принесенные водой с улицы. Некоторые бились в окна, но стекла пока не поддавались.
