Николя Д’Этьен Д’Орв - Тайна Jardin des Plantes
Короткий гудок — и голос Габриэллы оборвался.
Понедельник, 20 мая, 4.35— Любен.
Сильвен снова и снова повторял это имя, словно робот, запрограммированный на самые простые функции.
Кроме этого двусложного слова, он, казалось, больше ничего не может выговорить.
Тринитэ видела его застывший взгляд — Сильвен смотрел прямо перед собой, не моргая. Судя по всему, он совершенно забыл о ее присутствии. Он решительным шагом двигался вперед, и на его лице не отражалось никаких чувств.
«О чем он думает?» — спрашивала себя Тринитэ, но, не решаясь заговорить, лишь торопливо шагала рядом с ним по аллеям Ботанического сада. Почва под ногами становилась все более влажной и вязкой.
И вот они оказались у восточной стены, тянущейся вдоль улицы Бюффона. Вода здесь доходила Тринитэ до пояса. Девочка стучала зубами от холода. К тому же дул ледяной ветер, словно неожиданно явившийся с Северного полюса в эту теплую весеннюю ночь.
Однако Сильвен, обычно чувствительный к таким вещам, сейчас не обращал на них никакого внимания.
— Любен, Любен… — повторял он без всякой ненависти.
Тринитэ понимала, что послание Габриэллы привело в действие некий механизм в его мозгу и что сейчас они идут к хижине старого смотрителя. Но Сильвен выглядел таким странно-спокойным, почти безучастным…
«Как так можно?..» — думала Тринитэ, все сильнее замерзая и с трудом двигаясь за Сильвеном, который медленно шел по колено в ледяной воде. Она помнила, что всего каких-то полчаса назад, когда он стоял на коленях перед телом матери, он казался живым воплощением отчаяния.
«А как я отреагировала бы на смерть своих родителей?..»
Ее родители… Они хоть знают, что творится в Париже? Могли бы они вообразить, что их дочь ввязалась в смертельно опасное предприятие и в результате оказалась в какой-то параллельной реальности? Могли бы они заподозрить, что рискуют потерять и второго своего ребенка?
«Но может быть, скоро вся планета погибнет, затопленная водой», — подумала Тринитэ, и эта мысль, вопреки всякой логике, немного ее утешила — по крайней мере, будет не так одиноко… А что, если уже сейчас большинство жителей Земли точно так же бредут в ледяной воде, которая все прибывает?.. Может быть, и австралийские города — Сидней, Канберра, Мельбурн — уже скрылись под водой?.. В этом была бы некая справедливость…»
Но нет, скорее всего, родители, беззаботные, как всегда, сидят на веранде отеля, потягивая дайкири или мохито… Ради Антуана они, конечно, вернулись бы. Но Тринитэ придется выпутываться самой…
— А не случится ли чего с малышкой во время наводнения?
— О, не беспокойся, она ведь так изобретательна!.. Она что-нибудь придумает, наш маленький гений…
Снова, в который раз, — так просто и так несправедливо!
Но несмотря даже на такое отношение, Тринитэ сейчас ужасно недоставало родителей…
Она и представить себе не могла, что когда-нибудь ей так захочется увидеть родителей, обнять их, спрятать лицо на груди у матери, почувствовать надежные руки отца… Несмотря на безответственность родителей, равнодушие, отсутствие нежности, несправедливость их чувств по отношению к ней… Она нуждалась не столько в них, сколько в их физическом, телесном присутствии. Это была инстинктивная потребность, такая же, как у Сильвена, который так же безотчетно следовал побуждениям своего тела, своей интуиции.
Он по-прежнему шел впереди, с такой легкостью, словно ему не приходилось преодолевать толщу воды.
Он не обращал никакого внимания на людей — беженцев? грабителей? — наблюдавших за ними со скамеек и стен и явно опасавшихся воды.
— Видишь этих двоих, в воде?
— Кажется, какой-то парень с ребенком…
— Да, точно… с девчонкой.
— Смотри, а теперь они лезут на стену!
Им и в самом деле пришлось это сделать — не было времени дойти до незатопленного участка у главных ворот. О том, чтобы пройти через площадь Валубер, нечего было и мечтать. Вода там уже поднялась на пять метров, и наверняка в ней было полно акул, мурен, касаток и других подводных монстров…
Когда Сильвен и Тринитэ, поднявшись на стену, взглянули сверху на узкую улицу Бюффона, они увидели, что это, по сути, река.
Тринитэ замерла.
«Нет… я не смогу…»
Услышав донесшийся снизу шумный плеск, она вздрогнула и чуть не потеряла равновесие.
— Прыгай! — позвал ее снизу Сильвен, который стоял по пояс в воде.
— Я… я не могу… — пробормотала она, чувствуя, как сильно кружится голова.
Если бы сейчас был день, она, по крайней мере, видела бы, куда предстоит прыгать. Но при свете луны вода казалась черной, как чернила, и невероятно глубокой.
— Прыгай, ради бога! — нервно повторил Сильвен.
Что же делать?
«Вода смягчит падение, — убеждала себя Тринитэ. — Один ужасный момент — а дальше проще…»
Но все-таки она не могла решиться сразу. А вдруг под водой — обломки железа или осколки стекла?..
Наконец, собрав все свои силы, она отогнала страшные видения и, зажмурившись, прыгнула вниз.
Она с головой ушла в холодную и как будто вязкую воду, но уже в следующий миг, отфыркиваясь, вынырнула на поверхность.
Сильвен был уже далеко — он плыл к боковой калитке, ведущей к служебным помещениям Ботанического сада.
Здесь гоже все было затоплено.
Тринитэ вода доходила до плеч. Но девочка уже привыкла к ее температуре и с удивлением осознала, что теперь вода кажется ей почти теплой.
«Нет, наоборот, это мое тело остыло, — вскоре поняла она, чувствуя, как внутри все сжимается от страха. — Еще через десять минут я не буду чувствовать ни рук, ни ног, потом окоченею, как альпинист, накрытый лавиной…»
— Туда, — сказал Сильвен, — указывая на крышу хижины Любена, видневшуюся впереди.
Когда они приблизились, их глазам предстало удивительное зрелище: хотя домик смотрителя был построен в низине, его окружала невысокая каменная ограда, и вода через нее пока не перелилась.
— Совсем как польдер[11]… — прошептал Сильвен, поднимаясь на ограду.
Затем он помог подняться Тринитэ, которая словно зачарованная смотрела на этот островок суши ниже уровня воды!
Спрыгнув на землю, Сильвен вполголоса произнес:
— Добро пожаловать в замок Клингзора!
— Что? — спросила Тринитэ, чья одежда, насквозь пропитанная водой, стала тяжелой, как скафандр.
Обернувшись, Сильвен прижал палец к губам:
— Тс-с!.. Больше ни слова!
И, крадучись, стал приближаться к хижине.
«Невероятно!» — подумала Тринитэ, разглядев вблизи хижину и окружающее пространство.
Несмотря на облепившую тело мокрую одежду, ледяной холод и лихорадочную дрожь, девочка была настолько удивлена, что даже забыла обо всем этом на какое-то время. Жилище, стоявшее перед ней, трудно было назвать даже хижиной — скорее уж это была какая-то человеческая берлога, окруженная буйными зарослями травы, кустов, крапивы и папоротников. Но еще сильнее Тринитэ была изумлена тем, что оказалась на клочке суши, вокруг которого вздымалась вода — словно в подводной лодке с прозрачным верхом или у подножия горной плотины, лишь одна трещина в которой может привести к гигантскому наводнению.
В то же время и она, и Сильвен понимали, что вода в любую минуту может перелиться через ограду, после чего огороженное пространство мгновенно заполнится ею, словно раковина, слив которой заткнули пробкой. И тогда настанет конец и хижине, и ее хозяину… если он все еще внутри.
Приблизившись к единственному окну, Сильвен прижался спиной к стене. Затем он вытянул шею и осторожно заглянул в окно. Как раз в это мгновение луна вышла из-за туч и осветила внутренность хижины.
Любен был там.
Он сидел в старом кресле, спиной к окну.
Сквозь мутное стекло Сильвен разглядел горящую перед стариком на столе свечу.
Обернувшись к Тринитэ, Сильвен быстро кивнул ей, затем резко распахнул дверь.
Понедельник, 20 мая, 5.00Любен не шелохнулся.
Словно окаменев, он по-прежнему сидел в кресле спиной к визитерам, перед зажженной свечой.
Эта неподвижность слегка обеспокоила Сильвена.
— Я… я пришел поговорить, — произнес он с усилием.
Никакой реакции.
Напрасно он ждал хотя бы чего-то вроде фразы «Ну, так заходи».
Нет, тяжелое, гнетущее молчание.
«Какая-то подводная тишина!» — подумала Тринитэ, неуверенно входя следом за Сильвеном в хижину старшего смотрителя зоопарка.
— Любен?.. — вполголоса окликнул старика профессор.
— Входи, — наконец произнес Любен слабым, шелестящим голосом. Но так и не обернулся.
Дрожащее пламя свечи искажало падавшую на потемневшие от копоти стены тень старика, слабо освещало книжные шкафы, гравюры без рамок, крышку колодца в центре комнаты и древний камин, где еще мерцали догорающие угли.
