Александр Лидин - Отступник
Наши губы слились в экстазе, языки соприкоснулись…
Часто размышляя во время бессонных рассветов, я все-таки пришел к выводу, что в моей слюне есть какой-то наркотик. Я даже как-то подсунул пробирку со слюной в вещдоки, и получил ответ. «Жидкость, содержащая сильные расщепляющие ферменты и очень сильный наркотик». Там и формула была, но я, естественно, ее не запомнил…
…И красавица повисла у меня на руках — безвольное тело, очередная жертва. Даже во тьме я видел тонкую вену, проступавшую сквозь белоснежную кожу ее шеи. Я осторожно припал к этому источнику. Полые клыки сами нашли цель. Еще мгновение — и живительная влага наполнила мой рот. Как прекрасна была ее свежая, еще не испорченная ни алкоголем, ни наркотиками кровь. Помню, в самом начале карьеры ночного кровососа кусанул одну «красавицу», так потом сам едва не попал в диспансер. Не знаю, чем она там ширялась, но привыкание было с первой дозы. И ведь охота превращать свой организм в сточную канаву для всякой сомнительной химии?..
А девушка, моя нынешняя «жертва»? Она витала в прекрасных грезах. Что она видела? Не знаю. Но судя по тому, как размеренно она дышала, время от времени сладострастно вздыхая — видения ее были самыми прекрасными. И слово «жертва» тут не слишком уместно. Несчастная хотела увидеть прекрасный сон, она его получила, хотя в обмен ей пришлось отдать стакана полтора крови.
Не отрываясь от тонкой, точеной шейки, я перенес красавицу на кровать. Ну не держать же мне ее на руках всю ночь! Кровь из тонюсеньких проколов била толчками, сообразно сокращению сердечной мышцы, и это превращало процесс в некий ритуал — восхитительный обряд, дарующий силы и пробуждающий тягу к жизни.
Но вот что-то щелкнуло — сработал «внутренний будильник». Пора. Я осторожно выпустил девушку из своих объятий, и тело ее легло на мягкое покрывало. Теперь я был сыт, переполнен жизненной силой. А до рассвета, точнее до того момента, когда, напялив форму, нужно будет двигать на работу, было еще часа четыре крепкого, здорового сна.
Спать… спать… спать… Потому что утром надо будет разбираться с «веселой» троицей, да еще наверняка Пеликан какую-нибудь писанину подкинет, а то еще что-нибудь случится, придется отправляться на выезд. Единственный плюс такой жизни — стопроцентная раскрываемость. Даже если дело совершенно мертвое, даже если «работали» гастролеры…
Вот так изо дня в день.
* * *Я часто задумывался о своей новой природе. О том, что случилось со мной и почему это произошло. Иногда мне казалось, что это — дар свыше, иногда — что проклятие. Но больше всего меня тревожил вопрос, как быть, если жизнь столкнет меня с таким же, как я? Игнорировать, наладить общение, уничтожить, дабы… Дабы я оставался единственным в своем роде — существом, не приносящим вред людям. Или все-таки я что-то делал не так? И вообще, в чем суть моей природы? Ведь, с одной стороны, материалистическое воспитание напрочь отрицало существование потусторонних сил, с другой — ни к кому иному я себя причислить не мог. Сколько часов я ставил опыты с собственной тенью, пытался понять, каким образом через тень я могу воздействовать на материальные предметы. А полеты в ночи? Я даже сходил в Публичку и заставил себя прочесть несколько новомодных книг о вампирах, но… Все это больше напоминало сказки для инфантильных подростков, чем реальность. Дракула! Силы тьмы! Да, тени повиновались мне. Да, я должен был пить кровь. Но что в этом темного, злого? Я ведь старался никого не убить, а кровопускание еще никому не вредило. А может, дело в том, что все это касалось именно меня, и я «не замечал у себя в глазу бревна, в то время как видел соломинку у других»?
Но были еще и иные сомнения. Смысл жизни? Раньше я никогда не задавался этим вопросом, однако теперь, выпав из круговорота обычного существования, я стал задумываться над тем, зачем, ради чего я живу. Ради того, чтобы ловить и сажать преступников? Но должен ли я тратить на это свое драгоценное время? Должен ли растрачивать на это свой дар? Может, вместо этого стоит совершить Поступок (Поступок — с большой буквы)? Например, стать президентом? Я не был уверен, что мне это удастся, но почему бы не попробовать? Или, например, стать великим ученым. Судя по легендам, мне была отведена вечность. А ведь я не дурак, и за какие-нибудь сто лет… Но ни формулы, ни научные трактаты не вызывали энтузиазма.
Кроме того, если такие, как я, существовали и до меня… ну не мог же я быть единственным в своем роде! Кто-то инфицировал вирусом вампиризма (или чем он там передавался) того мальчишку, что заразил меня. Значит, существовал кто-то еще. А он мог заразить еще кого-то… Тогда почему те, кто обладал могуществом, как я, истинным могуществом, держались в тени? Не становились ни великими учеными, ни президентами? А может, все великие мира сего вампиры, только это тщательно скрывается? Некий вселенский заговор?
Ответы на свои вопросы, на часть из них я получил, и случилось это совершенно неожиданно. Как-то, проходя по своему отделению, я почувствовал след — след преступника, который отличался от тех следов, что встречались мне раньше. В нашем «гнезде» такие следы не редкость, ведь задержанный или арестованный преступником остается, и след его остается следом преступника, но… Тут было что-то другое, не враждебное, но и не нейтрально-безвкусное, как след обычных людей, не совершивших ничего предосудительного. Это было… словно я встретил родственную душу, родного брата, которого не видел десяток лет. Причем этот брат по уши вляпался в какую-то неприятную историю. По-другому мне не описать эти ощущения, потому что нет в нашем… хотя почему «в нашем», в человеческом языке нужных слов. Хотя другого языка я не знал.
Мимо такого следа я пройти не смог. И я вовсе не был удивлен, когда выяснилось, что человек, оставивший этот след, серийный убийца-маньяк. Сначала я хотел оставить все как есть. Пусть даже он болен той же болезнью, что и я, но раз доказано, что он убивал, безжалостно убивал, наслаждаясь предсмертными мучениями своих жертв… Нет, у меня с ним не могло быть ничего общего. Он убийца, а я страж порядка, пусть и наделенный некими «волшебными» способностями. Этакий Бэтмен, стоящий на страже покоя любимого города.
А потом я понял, что все не так. Я сам уговаривал себя, убеждал, что я хороший. Но что такое хорошо и что такое плохо? Маяковский для первого класса. А я вроде вырос из этих штанишек. И тогда я решился. Я убедил себя, что встреча наша необходима, потому что я должен знать о таких же, как я. Ведь это тяжко в одиночестве нести свой крест, когда нет никого, кто смог бы выслушать тебя и дать совет. А ведь я пребывал в полной изоляции. К кому мне было обратиться. К сослуживцам или друзьям? «Извините, я — вампир… Не подскажете, как мне быть?» Тут до дурки рукой подать. А любимые женщины, которым мужчины порой доверяют самые сокровенные тайны? У меня таких не было. Жена ушла. А остальные? Те, у которых я пил кровь? Это не смешно. Кончилось бы тем, что я бы завампирил свою избранницу, и она превратилась в мое подобие. Вот только как бы она себя повела?
Итак, мне просто необходим был человек, с которым я бы мог откровенно поговорить, поделиться тем, что у меня накипело. И выходило так, что единственный, кому я мог бы доверить свою тайну, серийный убийца, и то только потому, что он имел свою, еще более страшную тайну, о которой не подозревали следователи.
Сколько денег и усилий стоило мне организовать свидание с арестованным! Нет, я мог, конечно, пойти напролом. Залететь на ночь глядя в тюрьму. Охрана была для меня не помеха. Неуязвимый для обычного оружия и обладая сверхчеловеческими возможностями, я чувствовал себя полубогом. Но здесь требовался иной подход. По крайней мере в первую встречу. Потому что существовал шанс на то, что я ошибся, а маньяк — он просто маньяк — серийный убийца, больной на всю голову.
Однако был шанс, и я не намерен был его упускать. Я должен был знать!
Маньяка, а звали его Павел, держали в камере-одиночке. Когда я вошел, он сидел на койке, уставившись в стену. Я остановился, выждал, но арестованный по-прежнему не обращал на меня никакого внимания.
— Привет… — начал было я и тут же замолчал, потому что Павел повернулся ко мне, и только теперь я смог хорошенько рассмотреть его лицо.
Я был поражен. Я ожидал увидеть все что угодно, но это… Передо мной сидел совершенно беспомощный, безвольный «ботаник». Такой не то что человека, мухи не обидит. Он смотрел на меня округлившимися, словно близорукими глазами, словно хотел задать какой-то вопрос, но не мог.
— Привет, — вновь повторил я. — Я хотел поговорить с тобой.
— О чем? — голос его был таким же мягким и безвольным, как лицо.
— Ты в самом деле убийца?
Он кивнул.
— Да, я убил многих. Я же все рассказал следователю, — он говорил так, словно речь шла о чем-то эфемерном и отстраненном, до чего ему, в самом деле, нет никакого дела.
