Саспыга - Шаинян Карина Сергеевна

— Что-то мы с тобой вообще вместе ходить перестали, — говорю я.

— Да ну, сколько можно по кругу бегать, — машет рукой Илья.  — Я туристов уже видеть не могу, да и маршрут… Как ни изобретай, все равно одно и то же выходит. Надоело. Я уж лучше как-нибудь сам…

— Давно наверху был? — Как же так, думаю, как это так — надоело?

Илья оживляется:

— Да вот на днях спустился. Отлично сходили. Я думал, напряжно будет, там серьезные такие люди, а как поднялись, оказались нормальные мужики. Снаряга у них — я обзавидовался. Ну и — вискарик, еда нормальная, а не гречка с тушенкой, — он усмехается.  — Уж извини, но ты как ни старайся… Ну и заплатили, сама понимаешь. У нас даже яйца были — в муке довезли. Яичница с беконом на завтрак посреди Аярыка, нормально? Полный разврат, а? — Он жмурится от удовольствия.

— А говоришь, надоело, — улыбаюсь я в ответ.

— Ну, это другое дело, — качает головой Илья.  — Говорю же, я прямо отдохнул. Это же не поход, когда туристам пальцем надо показывать, где красиво, а они потом еще и недовольны, что им плохо объяснили почему. Мы место под турбазу искали…

У меня вырывается странный звук — полустон, полухрюканье.

— Под турбазу?! — хрипло переспрашиваю я.  — Прямо там, наверху?

— Ну да, — увлеченно кивает Илья, — только не конную, а…

— Под турбазу, — тупо повторяю я.

— Угу. Я им все подходящие места показал, еле выбрали. Со следующего лета строиться начнут — знаешь, на том озере, как к Альбагану идти.

— Знаю, — замороженно говорю я.

— Ну да, ты там еще все с какой-то странной ягодой носишься.

Я ношусь с шикшей — там целая плантация шикши, самая большая из всех, какие я вообще здесь видела. Единственное место, где ее на самом деле много, а не два-три бесплодных кустика, едва заметных из-под ягеля…

— Погоди, — говорю я, — погоди… И что, мы к Альбагану теперь будем мимо какой-то дурацкой турбазы ходить?!

— Ну, это вряд ли, — пожимает плечами Илья, — они же там огородят… да и зачем вообще туда ходить, все равно никто не врубается, как ни показывай. Зато туда с другой стороны можно на джипах подняться, ну, или на шестьдесят шестом. Отличное место. Они там что-то шикарное строить будут — я проект видел, там коттеджи навороченные, гараж на двадцать квадриков, они там на квадриках будут гонять, прикинь, весь наш маршрут за день, круто, а?

— На квадриках…

Меня тошнит. Перед глазами плывут развороченные тропы, черные пятна мазута на белом ягеле, выброшенная в нежные фиалки канистра из-под бензина. Мне хочется завизжать и вцепиться ногтями в спокойное, довольное лицо Ильи.

— Ты же вроде говорил, что будешь шины им резать на стоянках, чтобы не лезли, — глухо говорю я.

— Да ну, когда я такую чепуху говорил, — отмахивается Илья, и его кирпичный загар становится чуть краснее. Он снова принимается говорить — про чудную снарягу, кое-что надо бы себе завести, заплатили-то о-го-го как, и снова про квадрики — а не купить ли ему квадрик, а то с конем возни все-таки многовато, а уж он-то, Илья, придумает, как проехать куда угодно… Я слушаю его — и не слышу. Стараюсь не слышать. Не хочу его слышать, блин, это же Илья…

— И тебя совсем не напрягает, что там будет база? — спрашиваю я.  — Тебе от этого… ну, не грустно? 

И он удивляется:

— Грустно? С чего бы?

— Ладно, мне ехать надо, — говорю я.

Караш ждет меня. Неутомимый, надежный, готовый отвезти куда угодно. Мертвый.

— Подожди… — окликает Илья, когда я уже отвязываю коня от забора.  — Помнишь нашу фишку — что тень от птицы есть, а птицы нет?

Я киваю. Эта тень залетела в голову Ильи (а из нее — в мою) на следующий год после саспыги, когда он пробил тропу по нижней стороне Багатажа. Его прямо заедало этой тенью, а я кивала, соглашалась и ничего не делала.

— Ты так и не придумала о ней байку, — говорит Илья. В его голосе легкий упрек, но и что-то большее. Может быть, боль.

Я снова киваю: не стала. Побоялась быть непонятой или соврать. К тому же рассказывать страшные байки у костра — это игра, но любую игру могут поломать. Я не хотела, чтобы историю про тень птицы ломали. Я ее припрятала. А Илья… я думала, что он забыл, но, похоже, он просто замолчал. Я виновата? Да, но ведь он тоже. Не захотел сказать прямо, зачем ему эта история, — ведь это заставило бы нас говорить о ней слишком подробно.

Может, история про тень птицы без птицы была нужна ему, чтобы остаться целым. Может, она была противоядием от саспыги. Но теперь я об этом не узнаю.

Я тащусь по выщипанному газону пешком, с Карашем в поводу, — забраться в седло нет сил. Меня скручивает, как моток веревок для пута, но нет никого, вокруг кого я могла бы обернуться. Над Кучындашем дрожит иллюзорная вода, жаркое марево с запахом опилок и навоза — не влезть бы в лепехи. Надрывно мычит корова, подзывая теленка.

Ленчик выбрался из дома и теперь возится с досками у заболоченного ручейка. Хотелось бы его обогнуть, да только он уже меня заметил.

— Что-то ты невеселая, — говорит он, когда я подхожу ближе.  — Тебе бы саспыги, а?

— Издеваешься, — буркаю я.

— А что сразу издеваюсь, я от души! — Ленчик загораживает мне дорогу.  — Слышь, да ты не куксись, думаешь, я вас с Санькой кину? Ты вперед езжай, а я с пацанами договорюсь, догонят.

— Ты передумал, что ли? — я ничего не понимаю.

— Не-е-е, с меня-то хватит, — Ленчик тяжело мотает головой, как конь, отгоняющий мух.  — А пацанов пошлю, чего нет-то?

Чего нет-то. Подкинуть мяса, оставить тентик, прислать пацанов. Скрутить веревки в тугой жгут, чтобы потом соединить его концы, придерживая середину, — а дальше оно само…

— Илья, наверное, откажется, — говорю я. Я не уверена, но надеюсь.

— Илюха уже от всего отказался, — отмахивается Ленчик, и я вспоминаю, о чем еще хотела спросить. Это безопасный вопрос — если безопасные вопросы еще остались.

— А кстати, как у Мишки дела, не знаешь?

— У Мишки-то? — Ленчик приосанивается.  — У Мишки все отлично, вот недавно в отпуск приезжал, медаль показывал — блестит прям!

— Понятно… — Я закусываю губу. Вроде бы говорить больше не о чем — если не погружаться в детали. И все-таки осталось еще одно. Это вопрос опасный, но, в конце концов, мы сейчас не заперты в комнате. Любой из нас может уйти от ответа в самом буквальном смысле.  — Леня, я не понимаю, — говорю я.  — Почему из всех, кто тогда на охоте был, один ты так и бегаешь по тайге и болбочешь?

— А ты почему? — ухмыляется Ленчик.

Жара такая, что стучит в ушах. Наверное, будет гроза, иначе отчего так трудно дышать?

(не смотри на бошку она страшная не смотри в лицо

не спрашивай

лапки скребут по щебенке черная дыра в боку

дыши она дышит через дыру и ты дыши)

— Ладно, чего стоять-то, тебя вон удар скоро от жары хватит, зеленая уже, — говорит Ленчик.  — Ты лучше ехай давай, пока Аркадьевна не засекла, — для убедительности Ленчик машет руками, будто сгоняет пасущихся коней.  — Ехай, а то она тебя сожрет с потрохами.

Я со вздохом смотрю на склон горки, прикидывая, как половчее выйти на обходную тропу. Заранее чувствую вкрадчивое прикосновение паутины, мелкий мусор с веток, липнущий к грязной шее, потные, покрытые сажей волосы, слипшиеся в перья. В дыхании чудится перегар, и я беспокойно вспоминаю, чистила ли зубы с тех пор, как выпивала с Санькой. Чистила, и не раз, просто не помогло. Помыться хочется так, что хоть кричи. Хочется отдраить себя, как котел, в котором забыли остатки невкусной еды.

А ведь у Ленчика есть баня. Если попросить — он разворчится, но затопит. Будет мне горячая вода и место, где с ней укрыться… Только от отвращения к себе это не поможет — даже отмытая, я останусь человеком, который виновато крадется мимо «Кайчи», стараясь никому не попасться на глаза.

— Что за фигня, не буду я по кустам прятаться, — буркаю я и забираюсь на Караша.  — Я ничего плохого не сделала.  — Я уже собираюсь стронуть Караша с места и вдруг спрашиваю неожиданно для самой себя: — Как ты думаешь, а Аркадьевна саспыгу ела?