Николя Д’Этьен Д’Орв - Тайна Jardin des Plantes
Но Сильвен, казалось, ничуть не был удивлен. Прислонившись спиной к стене, он спокойно произнес:
— Мы на станции «Круа-Руж».
— Но такой станции не существует! — сказала Тринитэ, сверившись с карманной схемой метро.
— Больше не существует, — поправил Сильвен. — «Круа-Руж» — это одна из «станций-призраков». Есть еще «Аксо» в Бельвилле, «Порт Молитор» в Шестнадцатом округе, «Марсово поле» вблизи Эйфелевой башни, «Арсенал» недалеко от площади Бастилии. Сначала их закрыли… потом забыли.
— А почему их закрыли и когда?
— Эта станция, «Круа-Руж», располагалась между «Севр-Бабилон» и «Мабийон», в самом центре Шестого округа. Городские власти сочли, что она находится слишком близко к двум соседним. Поэтому ее закрыли — уже несколько десятков лет назад. Но поезда десятой линии, идущие с востока на запад, до сих пор ее проезжают…
Словно в подтверждение этих слов, мимо со скоростью урагана пронесся поезд.
Тринитэ инстинктивно попятилась на середину платформы. Но все же девочка успела разглядеть, что все вагоны пусты.
«Ну да, утро воскресенья…» — подумала она.
Как только поезд скрылся из вида, они услышали протяжный писк… и увидели, что на рельсах агонизируют сотни раздавленных крыс.
Тринитэ ощутила подступающую к горлу тошноту.
— Меня сейчас вырвет, — пробормотала она.
— Ничего не поделаешь, другого пути наверх отсюда нет, — сказал Сильвен и спрыгнул с платформы вниз, на рельсы.
— Вы что, издеваетесь?!
— Нам нужно дойти до станции «Мабийон», — сказал Сильвен, указывая на слабый свет в левом конце туннеля. — У нас нет выбора. Это займет не больше десяти минут.
Дважды им пришлось вплотную прижиматься к стенам туннеля, чтобы не попасть под поезд. Когда они наконец вышли на пустую платформу станции «Мабийон», Тринитэ, охваченная недобрым предчувствием, произнесла:
— Кажется, что-то случилось за время нашего отсутствия…
Воскресенье, 19 мая, 7.30Перешагивая сразу через две-три ступеньки, они поднялись по лестнице к выходу — и тут оба одновременно замерли.
— Я же вам говорила, что-то случилось! — произнесла с возбуждением Тринитэ.
Сильвен и сам видел, что Шестой округ выглядит как минимум необычно.
— Никогда не видел здесь столько машин утром в воскресенье, — сказал он с недоумением и взглянул на часы на углу улицы Фур. Полвосьмого утра.
Вой клаксонов, лязг сталкивающихся машин, вопли водителей, ругательства пешеходов… Весь бульвар Сен-Жермен превратился в сплошную пробку!
— И столько людей… — проговорила Тринитэ, глядя на тротуары, запруженные пешеходами.
Кажется, весь Шестой округ пришел в движение.
— Все проснулись, — добавила она, указывая на окна домов.
Все местные жители, изумленные и растерянные, наблюдали в окна за происходящим. Некоторые спускались на улицу прямо в пижамах, халатах и домашних шлепанцах, а то и в одних ночных рубашках, привлеченные лихорадочным всеобщим беспокойством, которое буквально висело в воздухе.
С трудом привыкая к яркому дневному свету, Сильвен и Тринитэ по-прежнему стояли на углу улицы Фур. Взглянув на себя в ближайшее витринное стекло, оба вздрогнули.
— Это мы?! — произнес Сильвен, не удержавшись.
Этот человек в лохмотьях, с грязным, заросшим щетиной лицом, дырами на коленях, исцарапанными руками, покрытыми пылью и плесенью волосами, — в самом деле он? Что касается бедняжки Тринитэ, ее спортивный костюм больше напоминал тряпку для мытья полов.
Нарушив их оцепенелое самосозерцание, мимо прошла нелепо одетая женщина — она явно натянула на себя первое, что подвернулось под руку, — волочившая за собой чемодан на колесиках. Споткнувшись, она потеряла равновесие и, едва не рухнув на Сильвена и Тринитэ, посмотрела на них так, словно они были живым воплощением катастрофы, грозившей обрушиться на Париж.
— Я так и знала, что это вот-вот начнется! — сказала она, устремляясь по улице Фур вслед за большинством пешеходов.
— Спокойно, спокойно… — пробормотал Сильвен, делая глубокие вдохи и пытаясь сохранить самообладание.
Прислонившись к большой схеме метро у входа на станцию, он с силой растер ладонями лицо, чтобы прогнать навалившуюся усталость.
«Сейчас не время для отдыха…»
Тут на него налетели сразу три человека в форме CRS[8], собиравшихся перекрыть вход в метро стальными заграждениями:
— Отойдите отсюда, месье! Метро закрыто!
Прежде чем Сильвен и Тринитэ успели что-то сообразить, людской поток подхватил их и вынес на мостовую, где неподвижно замерли автомобили. Сквозь стекла можно было разглядеть встревоженные лица пассажиров — целые семьи, множество вещей… Водители нервно настраивали авторадио, раз за разом поглядывая на небо. У них был вид беженцев.
— Да, в самом деле что-то произошло, — пробормотал Сильвен, лавируя между машин, чтобы попасть на другую сторону бульвара Сен-Жермен, на угол улицы Бюси.
— Террористы! — высказала догадку Тринитэ.
Сильвен, у которого почти одновременно возникло то же самое предположение, повернулся к ней:
— Ты думаешь?
— Наверно, они опять устроили где-то взрыв… пока мы были в катакомбах…
И в тот же миг оба вспомнили разговор Жервезы и Любена:
— Париж скоро погибнет, Любен… и увлечет нас всех за собой в бездну.
— И… когда же?
— Агония начнется сегодня ночью.
— Сегодня ночью… — повторил Сильвен, еще не в силах поверить в это окончательно.
Тринитэ тоже изо всех сил пыталась сохранять спокойствие. Взглянув на расхристанного человека, который брел куда-то, невидяще глядя перед собой, она слегка дернула его за рукав и спросила:
— Месье, почему вы убегаете?
Тот с ужасом на нее посмотрел:
— Вы что, не знаете?
И тут же устремился в противоположном направлении.
— Нам нужно идти туда, — объявила Тринитэ, увлекая за собой Сильвена против течения общего потока, к улице Бюси.
— Но мы одни туда идем… — неуверенно возразил Сильвен, смущенный тем, что девчонка может счесть его трусом.
Впрочем, сама Тринитэ была явно напугана, но любопытство в ней пересиливало.
— Ну и что? В катакомбах мы тоже были одни, но сумели оттуда выбраться!
И они углубились в лабиринт старого квартала Аббатства, где в Средние века располагалось богатое аббатство Сен-Жермен-де-Прэ, а сейчас сохранилась лишь путаница тесных улочек, переулков и тупиков, по которым можно было лишь приблизительно представить себе его прежнюю структуру. Но в это утро улицы Эшодэ, Жакоб, Кардиналь превратились в сплошные импровизированные парковки. Небольшое количество машин, принадлежащих местным жителям, загородили проезд другим, те — третьим. Напряжение нарастало. Большинство водителей, уже не стесняясь, орали друг на друга:
— Дай проехать, мать твою! Убери свое ведро!
— Да пошел ты!.. Не видишь — и впереди все забито!
На улице Сены Сильвен и Тринитэ увидели, как два мужчины дерутся, катаясь по тротуару, словно уличные псы.
— Люди сходят с ума! — сказала Тринитэ, вздрогнув.
— Да, похоже на то, — кивнул Сильвен, глядя на кафе «Ла Палетт», прямо перед которым они оказались.
Это знаменитое заведение, краса и гордость квартала Изящных Искусств, облюбованное туристами и писателями, было разгромлено и разграблено: пользуясь всеобщей паникой, грабители разбили витрину и вынесли все запасы спиртного, часть которого сразу и выпили. Множество пьяных валялись здесь же, на улице.
В голове Сильвена тем временем складывались более-менее логичные предположения.
— Бомба… — проговорил он, продолжая двигаться к зданию Французской академии, видневшемуся в конце улицы. — Наверно, взорвали какое-то важное здание… Лувр, или Дворец правосудия… что-то грандиозное…
Тринитэ снова вздрогнула:
— Вы думаете?
Сильвен молча обернулся к ней, и она прочла в его взгляде утвердительный ответ.
— Но тогда, — сказала она через некоторое время, взглянув вверх, — мы почувствовали бы запах гари, увидели бы дым… А ничего такого нет… — И, поколебавшись, спросила: — Думаете, ваша мать сыграла в этом какую-то роль?
При этих словах Сильвен помрачнел. С того момента, как они выбрались из катакомб, он пытался отогнать эту мысль, но царящая в городе паника лишь подтверждала его опасения.
Он снова услышал зловещее пророчество Жервезы: «Париж скоро умрет, Любен…»
Но даже если Жервеза не ответственна за это, она, по крайней мере, знает, как обстоят дела.
«Но почему именно мать?» — снова и снова спрашивал он себя, ускоряя шаги, словно пытаясь убежать от своей юной спутницы.
Заметив его волнение, Тринитэ настойчиво произнесла:
