Мишель Ходкин - Неподобающая Мара Дайер
Я откинула голову на спинку сиденья и отвернулась.
— Я бы предпочла, чтобы он не знал о глубинах моего сумасшествия.
— Да брось. Парень дрался два раза за две недели. У него явно есть свои собственные проблемы.
— И несмотря на это, ты сводишь меня с ним.
— Никто не идеален. И я вас не свожу. Я думаю, он тебе подходит. Он тоже многое пережил, знаешь ли.
— Знаю.
— И вряд ли у него есть тот, с кем он может об этом поговорить.
— Похоже, он говорил об этом с тобой.
— Не совсем. Вообще-то парни не обсуждают трудные вопросы, как обсуждают их девочки. Я просто знаю достаточно… Неважно. Я говорю лишь одно: по-моему, он бы все понял.
— Да. Нет ничего лучше, чем услышать, что девочка, с которой ты только что начал встречаться, сидит на антипсихотических препаратах.
Даниэль воспользовался случаем сменить тему разговора:
— И как эти препараты? Есть побочные эффекты?
— Насколько я заметила, нет.
— Думаешь, они действуют?
За исключением того выбившего меня из равновесия телефонного звонка.
— По-моему, да.
— Хорошо. Как по-твоему, ты сможешь прийти на вечеринку-сюрприз в честь Софи вечером в пятницу? Я замышляю крупную операцию. Ну, не такую уж крупную. Но все-таки операцию.
— Не знаю, — ответила я, думая о телефонном звонке.
Угрозы. Джейми. Я сомневалась, что мое настроение подходит для вечеринки.
— Может быть.
— А как насчет твоего дня рождения? У тебя с Ноем есть какие-нибудь планы?
— Я ему не говорила, — негромко ответила я, глядя в окно на проезжавшие мимо машины.
Мы почти доехали до клиники. Осознав это, я почувствовала, как в животе все сжалось.
— Почему не говорила?
Я вздохнула.
— Я не хочу поднимать из-за этого шум, Даниэль.
Он покачал головой и въехал на парковку у клиники.
— Ты должна ему рассказать, Мара.
— Я подробно рассмотрю твое предложение.
Я открыла дверь клиники, и Даниэль последовал за мной. Я записалась на прием и ждала, пока не назовут моего имени. Тут было лучше, чем в больнице, но пахло так же — этакий медицинский запах, от которого я задышала быстрей и горло мое сжалось. Когда медсестра измеряла мне давление, мой пульс тупо бился о манжет, которым мне стянули руку. Я судорожно втянула воздух, и медсестра посмотрела на меня, как на сумасшедшую. Как же мало она обо мне знала.
Сестра провела меня в кабинет и показала на обтянутую винилом скамью, забросанную медицинскими бумагами. Я села, но шелест и поскрипывание меня раздражали. Через несколько минут вошла врач, чтобы меня осмотреть.
— Мара? — спросила она, читая бумаги на планшете. Потом встретилась со мной глазами и протянула руку. — Я доктор Эверетт. Как самочувствие?
— Отлично, — ответила я, показывая ей руку.
— Вы меняли повязки каждые два дня?
Не-а.
— Угу.
— Сильно болит?
— Вообще-то я почти не замечаю боли.
Доктор приподняла брови.
— Я была слишком занята экзаменами и школьными делами, — объяснила я.
— Отвлечение на что-то может послужить хорошим лекарством. Хорошо, Мара, давайте посмотрим.
Сперва она размотала бинт на моем локте, потом спустилась к предплечью. Она сморщила лоб и поджала губы, разматывая повязку все больше и больше, обнажая бледную, нетронутую кожу. Доктор сверилась со своими записями.
— Когда это произошло?
— Две недели назад.
— Хм-м. Врач «Скорой помощи», должно быть, ошибся. Наверное, интерн, — обращаясь к самой себе, сказала доктор.
— Что? — переспросила я, начиная нервничать.
— Иногда ожоги первой степени путают с ожогами второй степени, особенно если они на руках и ногах, — ответила доктор, поворачивая и осматривая мою руку. — Но все равно краснота обычно некоторое время держится. Больно, когда я делаю так? — спросила она, растопыривая мои пальцы.
Я покачала головой.
— Я не понимаю. Что не в порядке?
— Все в порядке, Мара, — ответила доктор, пристально глядя на мою руку. — Все полностью зажило.
40
То, что под рукавом больше не было повязки — вызывающей зуд, впитывающей пот, — было единственным светлым пятном в следующие несколько дней. Без Ноя и особенно без Джейми я еще труднее переносила школу, и это было видно. Я огрызнулась на учителя истории, которого любила, и чуть не ударила по лицу Анну, когда та прошла мимо и стукнула меня сумкой по плечу. Из-за нее моего единственного друга исключили. То было меньшее, что я могла с ней сделать.
Я держалась. Едва-едва. Но скверное настроение последовало за мной домой. Мне просто хотелось, чтобы меня оставили в покое.
Войдя в дом, я выхватила из сумки альбом и пошла в гостиную, чтобы порисовать. На полу всегда было удобнее делать наброски, а ковер в моей комнате только мешал. Спустя примерно час после того, как я начала этим заниматься, Даниэль просунул голову в арку.
— Привет.
Я подняла глаза и вежливо улыбнулась.
— Ты подумала насчет вечеринки Софи завтра вечером?
Я вернулась к растушевке. Трудно делать автопортреты без зеркала.
— Будет какая-то определенная тема?
— Нет, — ответил Даниэль.
— А.
— Это означает, что ты пойдешь?
— Нет, — ответила я. — Просто любопытствую.
— Ты знаешь, что папа с мамой нынче вечером выбираются из дома, верно? — спросил Даниэль.
— Угу.
— А Джозеф отправляется со мной, чтобы помочь в подготовке вечеринки.
— Угу, — ответила я, не поднимая глаз.
— Так что ты собираешься делать? — спросил Даниэль.
— Собираюсь сидеть тут. И рисовать.
Даниэль выгнул бровь.
— Ты уверена, что с тобой все в порядке?
Я вздохнула.
— Я просто предпочитаю погрязать в глубокой жалости к себе, Даниэль. Все будет в порядке.
— Если дело в твоих отметках, я могу замолвить за тебя словечко перед мамой. Смягчить удар.
— Что?
Раньше я слушала вполуха, но теперь Даниэль полностью завладел моим вниманием.
— Ты не проверяла свои отметки?
Сердце мое начало сильно стучать.
— Их выставили?
Даниэль кивнул.
— Не думал, что ты не знаешь.
Я вскочила с пола, бросив альбом, и метнулась в свою комнату. Нырнула в рабочее кресло и крутнулась, чтобы посмотреть на монитор. Меня охватила тревога. Несколько дней назад я не сомневалась, но теперь… Пробегая глазами экран, я начала расслабляться.
Продвинутый курс английского: А (отлично).
Биология: В+ (хорошо с плюсом).
История: В (хорошо).
Искусство: А (отлично).
Испанский: F (плохо).
Математика: В (хорошо).
Я проверила снова. Снова пробежала глазами монитор. F. На клавиатуре буква между D и G. Плохо. Плохо — с буквы П, как «первый провал».
Я не могла перевести дыхание и уронила голову между коленями. Мне следовало знать. Господи, какой я была глупой. Но, если вставить слово в свою защиту, я никогда, никогда раньше не проваливалась в классе, и это казалось просто немыслимым до тех пор, пока на самом деле не произошло. Как я объясню родителям?
Хоть это и было стыдно, я надеялась, что Даниэль все еще поблизости.
Я ринулась на кухню с горящим лицом. Даниэль оставил для меня записку на холодильнике: «Ушел, чтобы все подготовить. Позвони, и я смогу вернуться и тебя забрать».
Я выругалась под нос и прислонилась к нержавеющей стали, покрыв всю ее отпечатками пальцев. А потом меня осенило. Джейми. Он записал мой ответ. У него было доказательство, что на этом экзамене я блеснула. Я вытащила из кармана мобильник и нажала на картинку, которую Джейми ввел для себя в мой телефон. Голова барана. Странновато. Я запрокинула голову и молилась, чтобы он ответил.
Тут же включился автоответчик:
— Отстранение от занятий, скорее всего, подразумевает — ни телефона, ни компьютера, — сказал голос Джейми. — Но если мне повстречается сова, я попытаюсь тайком передать весточку на волю, ладно?
Глаза мои наполнились слезами, и я швырнула мобильник в стену, ободрав краску и разбив телефон.
Плевать! В моем табеле стояло «Плохо». Плохо с большой буквы.
Я опустила голову на руки, обхватила ладонями лицо и потянула вниз. Темные мысли кружились в моем мозгу. Мне нужно было кому-то рассказать о случившемся, чтобы решить, что делать. Мне нужен был друг — мне нужна была моя лучшая подруга, но она ушла. И Джейми ушел. Но у меня был Ной.
Я подошла к своему изничтоженному телефону и собрала кусочки. Потом попыталась сложить их вместе. Безуспешно. Я сняла с подставки домашний телефон и нажала кнопку набора, но потом поняла, что даже не помню наизусть его номера. В конце концов, я была знакома с Ноем всего несколько недель.
Слезы высохли на моем лице, натянув кожу. Я не закончила своего наброска. Я ничего не сделала. Я была слишком расстроена, слишком взбешена собственной глупостью, но еще больше злилась на Моралес. И чем больше я беспокоилась, тем сильнее сердилась. Это все была ее вина. Когда я поступила в Кройден, я не сделала ей ничего плохого, а она вступила на тропу войны, чтобы испортить мне жизнь. Возможно, я смогла бы найти адрес Джейми и получить у него запись, но поможет ли это? Знает ли вообще директор Кан испанский? Как сказал Джейми, экзамен был субъективным. Хотя я знала, что ответила блистательно, я знала также, что Моралес солжет.
