Лэйни Тейлор - Дочь дыма и костей
Она испытала тот же позыв. Протянула руку, немного помешкала, затем провела кончиками прохладных пальцев по горячему лбу, щеке, на мгновение остановилась на шее, где мягко пульсировала вена, — словно хотела убедиться, что в нем еще есть жизнь.
Заметила ли она, как участилось биение его сердца?
Затем девушка резко вскочила. Плавными прыжками унеслась она на стройных, мускулистых ногах с газельими копытцами, полураскрытые крылья как бумажные змеи поддерживали ее в воздухе, и каждый прыжок превращался в движение балерины. Акива наблюдал, как ее силуэт встретился в тумане с другими — неуклюжими чудовищами, ни одно из которых не обладало ее грациозностью. До него донеслись рычащие звуки, и среди них — ее спокойный голос. Он верил, что она уведет их подальше. Она так и сделала.
Акива остался в живых. И изменился.
— Кто наложил жгут? — осведомилась позднее отыскавшая его Лираз, когда они добрались до безопасного места.
Он сказал, что не знает.
Прежняя жизнь представлялась теперь сплошным блужданием по лабиринту, центр которого он наконец нашел на поле битвы в Буллфинче. Свой собственный центр — то место, где просыпались чувства. Он даже не подозревал о его существовании, пока эта девушка, одна из его врагов, не опустилась на колени рядом с ним и не спасла ему жизнь.
Он вспоминал ее как сквозь дымку сна, но она не была сном.
Она была реальной. Как глаза животного, горящие в ночи, короткий проблеск во всепоглощающей темноте.
Она существовала.
38
Кощунство
После Буллфинча воспоминание о Мадригал (ее имя Акива узнал лишь два года спустя) приходило к нему как голос, звучащий в великом безмолвии. Смертельно раненый, он лежал в военном лагере в бухте Морвен, и в бреду вновь и вновь перед глазами возникал образ стоящей рядом с ним на коленях девушки из вражеского стана. Каждый раз, когда он просыпался и видел перед собой лица своих родных и близких, они казались ему менее реальными, чем преследующее его видение. Даже когда Лираз дала отпор врачу, который вознамерился ампутировать ему руку, Акива вспоминал окутанный туманом берег в Буллфинче, черные глаза и маслянистые рога и как он был потрясен ее нежностью.
Его учили противостоять дьявольским отметинам, однако от собственных мыслей защиты не нашлось.
Разумеется, он никому не сказал ни слова.
К кровати подошел Азаил с набором инструментов для татуировки, чтобы отметить на руках Акивы число уничтоженных в битве при Буллфинче.
— Сколько? — спросил он, стерилизуя огнем лезвие ножа.
Акива умертвил шестерых, включая омерзительную гиену-ящера, ранившую его самого. Шесть новых отметин заполнят место на правой кисти, которая — спасибо Лираз — осталась частью его тела. Сейчас ни на что не годная конечность неподвижно лежала рядом. Порванные нервы и мышцы соединили, но заработает ли рука снова, он тогда не знал.
Когда Азаил поднес к безжизненной конечности нож, Акива думал лишь о девушке из неприятельского лагеря, о том, что она тоже могла стать черной отметиной на суставе пальца какого-нибудь серафима. Мысль была невыносимой. Здоровой рукой он вырвал искалеченную у Азаила, за что тотчас же поплатился болью.
— Нисколько, — выдохнул он. — Ни одного не убил.
Азаил прищурился.
— Убил. Я видел, как ты сражался с толпой полубыков.
Но Акива не позволил сделать отметины, и Азаил удалился.
Именно тогда между ними и возникла тайна, что с годами породила трещину в отношениях и теперь, в человеческом мире, грозила разделить их навеки.
Когда Кэроу взмыла вверх с моста, Лираз последовала было за ней, но Акива бросился наперерез. Звякнули клинки. Перекрестив мечи у рукоятей, он с силой надавил, что заставило сестру отступить. С Азаила он тоже не спускал глаз, боясь, что тот станет преследовать Кэроу, но брат неподвижно стоял на мосту, не в силах оторвать взгляда от уму непостижимой картины — скрещенных мечей Акивы и Лираз.
Руки Лираз дрожали от напряжения, крылья работали с бешеной скоростью. Багровое лицо с крепко сжатыми челюстями исказилось, а глаза расширились, так что радужки казались точками на огромных белых глазных яблоках.
Взвыв как банши, она отбросила Акиву, взмахнула освобожденным мечом над головой и рубанула.
Он отразил удар. Лираз не сдерживалась. Ярость ее атаки поражала — неужели сестра в самом деле собралась его убить? Она вновь нанесла удар.
Азаил наконец очнулся и бросился к ним.
— Остановитесь! — в ужасе закричал он, попробовал вмешаться, но ему пришлось уклоняться от безудержных взмахов меча сестры.
Акива парировал, и Лираз потеряла равновесие, затем крутанулась, неловко зависла в воздухе и, бросив на Акиву полный злобы взгляд, взлетела. Крылья вспыхнули огненным шаром, при виде которого толпа зевак дружно ахнула.
Кэроу уже скрылась из виду, однако Акива не сомневался: Лираз удастся ее разыскать. Он поспешил следом. Внезапно крыши домов исчезли внизу, а с ними исчез и человеческий мир. Остался лишь свистящий в ушах воздух, вспышки крыльев и борьба: он нагнал сестру и схватил ее за руку.
Она вновь атаковала его, беспрестанно звякали клинки. Как и в Праге, когда на него напала Кэроу, Акива только отражал удары и уклонялся.
— Прекратите! — рявкнул Азаил, приблизившись к Акиве и грубо оттолкнув его от Лираз.
Теперь они были высоко над городом, в небесной тишине эхом отдавался звон стальных клинков.
— Что вы творите? — ошеломленно вопрошал Азаил. — Как вы можете нападать друг на друга?..
— Я не нападаю, — ответил Акива, отступив.
— Почему же? — прошипела Лираз. — Давай, перережь мне горло или вонзи меч в спину.
— Лираз, я не хочу причинить тебе боль…
Она расхохоталась.
— Не хочешь, но причинишь, если придется? Это ты имеешь в виду?
Действительно… На что он пойдет, чтобы защитить Кэроу? Нанесет увечья сестре или брату? С этим невозможно будет жить. Но и позволить им убить Кэроу он тоже не мог. Как случилось, что он должен делать такой выбор?
— Просто… забудьте о ней, — попросил он. — Пожалуйста. Дайте ей уйти.
Сильное волнение в его голосе не ускользнуло от Лираз, и она презрительно сощурила глаза. Глядя на нее, Акива подумал, что на ее месте тоже схватился бы за меч. Разве не этому всех троих учили с детства, как и остальных отпрысков императора? Они навсегда срослись с оружием — бездумным инструментом вековой ненависти.
Смириться с этим он не мог. И рискнул. Зачехлил мечи. Лираз молча наблюдала за ним суженными глазами.
— В Буллфинче, — сказал он, — ты спросила, кто наложил мне жгут.
Она ждала. Азаил тоже.
Акива подумал о Мадригал, вспомнил ощущение от прикосновения к ней, неожиданную гладкость кожаных крыльев, ее легкий смех, так похожий на смех Кэроу… И в памяти всплыли слова Кэроу, произнесенные этим утром: «Будь ты знаком с химерами, ты не называл бы их монстрами».
Он был знаком. И все-таки называл. Он знал и любил Мадригал и все же стал тем, кем стал, — ничтожеством с мертвыми глазами, которое чуть не убило Кэроу. Горе распустилось в нем отвратительными цветами: ненавистью, жаждой мести, душевной слепотой. Сейчас Мадригал пожалела бы, что спасла ему жизнь. Но Кэроу дала ему еще один шанс. Не стать счастливым самому, нет. Эту возможность он уже упустил.
Шанс дать мир другим. Вероятно, у них еще есть надежда на спасение.
— Это была химера, — сделав глубокий вдох, объявил он сестре и брату.
Он знал: в их ушах это прозвучит как кощунство. С колыбели их учили, что химеры — гнусные, отвратительные существа, твари, животные. Но Мадригал… ей удалось избавить его от предубеждения, и теперь ему предстояло сделать то же самое.
— Одна из химер спасла мне жизнь, — сказал он. — И я полюбил ее.
39
Кровь взыграет
Все изменилось для Акивы после битвы при Буллфинче. Отказавшись от татуировки, он твердо решил: если выпадет случай вновь встретиться с девушкой-химерой, он сможет сказать, что не посвятил спасенную ею жизнь убийству ей подобных.
Шанс увидеться вновь был крайне невелик, но мысль эта — поначалу мимолетная, случайная — накрепко засела в его голове, и он стал привыкать к ее скрытому присутствию. Постепенно из безумной идеи она превратилась в надежду — несгибаемую, которая изменила его жизнь: найти эту девушку, поблагодарить ее. И все. Просто поблагодарить. Дальше в своем воображении он не шел.
Одно это давало ему стимул к действию.
В лагере в бухте Морвен он оставался недолго. Военные хирурги отправили его к лекарям в Астрэ.
Астрэ.
До Кровавой Бойни, случившейся тысячелетие назад, серафимы правили Империей из Астрэ. В течение трех веков по всеобщему признанию Астрэ был светом мира, красивейшим городом из всех, когда-либо построенных. Дворцы, аркады, фонтаны — все из добытого в Эворрейне перламутрового мрамора; широкие, мощенные кварцем бульвары в тени благоухающих деревьев. Раскинувшийся на крутых утесах город возвышался над гаванью, а перед ним лежало изумрудное побережье Мирея. Как и в Праге, в небеса устремлялись шпили, на каждом из них — по божественной звезде. Божественные звезды, с благословения которых серафимы стали защитниками земли и всех ее созданий.
