Николя Д’Этьен Д’Орв - Тайна Jardin des Plantes
Но было слишком поздно — они уже вошли в зал… а потом в картины.
— Это не картины, это окна… — прошептала Габриэлла, когда они наконец покинули волшебную комнату. Сколько времени они там провели?.. Оказалось, целых пять часов! Они едва могли в это поверить. Но, взглянув в пыльное чердачное окошко, они увидели, что солнце уже опускается за мечеть.
— Вас искали целый день! — в ярости закричала Жервеза, обнаружив их в розарии. — Где вы были?
— Путешествовали, — ответил Сильвен, незаметно подмигнув Габриэлле.
— О, ну разумеется! По своим воображаемым мирам!..
— Воображаемым? — переспросила Габриэлла. И с долей иронии добавила: — Как знать, как знать…
Они не решались снова вернуться к тем картинам. В конце концов Габриэлла и Сильвен стали сомневаться в реальности увиденного, не найдя для нее рациональных объяснений. Но что же все-таки произошло? Что именно они увидели? Это было за пределами любых словесных описаний. Что это за персонажи? Где все это находится? Что означают исторические сцены? Откуда взялись такие чудесные животные? Дети ничего об этом не знали. Но Габриэлла оказалась права: это были не картины, а окна, порталы в другие миры. При контакте сними зритель обретал сверхсознание, некое абсолютное видение — что позволяло ему выйти за пределы самого себя и войти в картины.
Но был только один способ понять все окончательно — углубить свой опыт… иными словами, вернуться в картинный зал.
Сильвен и Габриэлла принялись незаметно наблюдать за дверью, чтобы выяснить, кто и как часто заходит внутрь. К их величайшему изумлению, выяснилось, что ключи от двери были только у Любена и Жервезы, а сам таинственный зал отсутствовал на всех планах здания.
Дети по очереди незаметно утаскивали ключи: Сильвен — у матери, Габриэлла — у деда.
Вначале они ходили в картинный зал редко, поскольку боялись потерять всякое чувство времени и быть застигнутыми перед одной из четырех картин. Казалось, их созерцание не причиняло никакого вреда: на картинах не было ни непристойных сцен, ни кровавых жертвоприношений… по крайней мере, на первый взгляд. Но когда зритель полностью растворялся в картине, она обращала к нему свою темную сторону.
И этого Сильвен с Габриэллой в конце концов начали всерьез бояться.
Потому что именно эти мрачные, жестокие, тлетворные детали постепенно и незаметно стали привлекать их все сильнее, как падаль привлекает стервятников.
Подрастая, Сильвен и Габриэлла очаровывались картинами все больше и больше. Жервеза и Любен уже не так сильно их опекали и не так внимательно контролировали, и дети могли смотреть на картины все чаще. Иногда Габриэлле даже становилось дурно. Картины стали занимать слишком много места в ее жизни. Теперь Габриэлла с Сильвеном почти не разговаривали — едва лишь оказавшись наедине, они тайком пробирались в картинный зал, ключ от которого у Сильвена давно был свой: он сделал дубликат материнского.
— Сильвен, мы должны это прекратить, иначе сойдем с ума!
— Но нам нужны эти картины — в них настоящая жизнь, реальный мир…
— Нет! Они как наркотик, они разрушают нас! Это называется «синдром Стендаля»: слишком много красоты — губительно!
Не в этом ли была причина внезапного отъезда Габриэллы спустя несколько лет? Сильвен так никогда этого и не узнал. Ни в тот раз, когда они впервые после долгой разлуки встретились на площади Фестивалей, ни позже они ни словом не обмолвились о картинах.
Без Габриэллы Сильвен был в картинном зале всего два-три раза. Во-первых, он боялся навсегда остаться пленником одной из картин. Когда он и Габриэлла приходили сюда вдвоем, кто-то из них всегда мог «разбудить» другого. И потом, без Габриэллы фантастические сцены стали слишком мрачными.
Но хотя Сильвен больше не смотрел на картины, он чувствовал, что они сохранили власть над ним — насколько сильную, он даже боялся предположить.
За последние годы он много раз был близок к тому, чтобы рассказать обо всем Любену или матери. Но у него не хватало мужества: картины были единственной оставшейся частицей его с Габриэллой общего прошлого.
Теперь оставалось лишь узнать, почему Жервеза решила привести его сюда именно сегодня вечером.
«Не об этом ли они сегодня говорили с Любеном в виварии?» — подумал Сильвен, протирая глаза. Он заметил необычный взгляд матери, в котором отражались одновременно удовлетворение и легкая грусть, как будто его реакция на картины обрадовала ее, но в то же время и расстроила.
«Они всегда так на меня действуют», — чуть было не произнес он вслух, но вовремя сдержался и вместо этого бесстрастным тоном спросил:
— Эти картины… что они вообще такое?
Жервеза с сосредоточенным видом взяла его за руку — так осторожно, словно он был очень хрупким или больным существом, — и увлекла за собой к лифту.
— Попытайся как можно точнее описать все, что ты пережил. Иначе это видение очень быстро рассеется…
«Я что, подопытный кролик?» — мысленно возмутился Сильвен, в то время как они вошли в кабину лифта и Жервеза нажала кнопку первого этажа.
Но мать в упор смотрела на него, ожидая ответа.
Когда они вышли из лифта и оказались в окружении чучел чаек, цапель, бакланов и диких гусей, которые, подвешенные на пеньковых тросах, свисали с потолка, Жервеза сказала:
— Ну же, Сильвен, рассказывай быстрее! Твои впечатления испаряются с каждой секундой!
Сильвен так резко повернулся к матери, что от неожиданности она попятилась и наткнулась спиной на постамент с чучелом кита.
— Откуда эти картины, мама?
Но Жервеза решительными шагами уже направлялась к выходу. Сильвену пришлось за ней последовать.
— Никто ничего не знает об их происхождении, — наконец вполголоса произнесла она, когда они вышли из галереи и оказались в саду. — И для Бюффона, и для Бернардена де Сен-Пьера, и для всех остальных эти картины оставались самой большой загадкой этого места…
Вместо ответа — новые загадки! Сильвен не выдержал.
— Что вообще здесь происходит? — сказал он с возмущением. — Животные исчезают, потом снова появляются! У вас с Любеном какие-то сплошные секреты! Теперь еще эти картины… Это все имеет какое-то отношение к террористам? К вашему Обществу любителей карьеров? Чего ты так боишься несколько последних недель?
Некоторое время Жервеза молчала, затем, отведя взгляд, произнесла нейтральным тоном:
— Немногие люди знают о существовании этих картин…
— Это не ответ! — резко сказал Сильвен. — Откуда они взялись? Как они сюда попали? Кто их нарисовал?
На лице Жервезы отражалась искренняя печаль.
— Они… всегда здесь были.
— Но у них ведь есть автор!
— Его не удалось установить. Ни одна из картин не была подписана.
— И ты не могла отдать их на экспертизу?
Вместо ответа хранительница музея лишь раздраженно пожала плечами.
— Ты даже не понимаешь, о чем говоришь! — заявила она, по-прежнему не глядя на сына.
— А твои предшественники — что они делали с этими картинами?
Услышав этот вопрос, Жервеза даже растерялась.
— А что они могли с ними сделать? — проговорила она. — Подарить какому-нибудь музею? Отдать на съедение зевакам в Лувре?
— А что, лучше держать их под замком? За железной дверью?
Поколебавшись, Жервеза ответила:
— Эти картины опасны, Сильвен. Они воздействуют на воображение тех, кто на них смотрит. Это нечто вроде гипноза. Поэтому их нельзя показывать всем подряд…
— Но как именно они были созданы? С помощью чего? Каких-то особых красок?.. А если они опасны, почему ты мне их сегодня показала?
Но Жервеза, оставаясь верной себе, сказала:
— Потому что так нужно было, Сильвен. Потому что… эти картины — часть того, что я должна с тобой разделить…
Но Сильвен был уже сыт по горло этим притворством.
— Зачем ты меня сюда привела? — закричал он. — Давно ты это запланировала? Ты ведь об этом говорила сегодня утром с Любеном, да? Это что-то вроде испытания? Ну так что? Я его прошел? Ты узнала обо мне что-то новое? Скажи мне правду наконец!
Жервеза наконец сдалась.
— Я не знаю правду, — призналась она. — И никогда не знала. Мы ничего не можем сделать…
Ее исказившееся лицо покраснело. Она начала пятиться, словно пытаясь скрыться от этой реальности. Вскоре ее силуэт полностью растворился в темноте. Лишь слышно было, как она повторяет:
— Ничего… Ничего…
Глава 29
Сильвен по-прежнему стоял неподвижно на усыпанной песком площадке перед Галереей эволюции. Он слышал, как вдалеке, с другой стороны оранжереи, мать хлопнула входной дверью своего дома. Через некоторое время в окне ее квартиры зажегся свет. Еще через пару минут он погас.
