Николя Д’Этьен Д’Орв - Тайна Jardin des Plantes
Затем я уловила какой-то глухой шум, похожий на звериное рычание, отрывистое и с каждой минутой нарастающее. Наконец оно превратилось в настоящий рев. Он слышался справа, слева, сзади — отовсюду. Невидимый зверь словно рыскал вокруг меня, но пока не приближался. Как будто искал самую удобную позицию для молниеносной атаки…
И вот он вынырнул из темноты!..
Я успела разглядеть лишь его зубы — и проснулась.
Звонит мой мобильник.
Я останавливаюсь на углу улицы Мармузет и расстегиваю портфель.
Это Мюгетт. Значит, лекция по философии уже закончилась.
— Ну что? — говорю я, нажав клавишу соединения. — Болдвинкеля не хватил удар, я надеюсь?
— Ты слышала радио? — с волнением спрашивает Мюгетт, не отвечая на мой вопрос.
— Какое радио?
— Да любое! Эту новость передали все станции! Я в кафе «Фонтэн» на улице Суффло. По телику только что был спецвыпуск!
— Ты о чем вообще говоришь?
— Этот твой похититель младенцев… его только что поймали!
Я чувствую, что земля буквально уходит у меня из-под ног.
— Не может быть!.. И кто же это?
— Ты не поверишь!..
— Черт, да не тяни!..
— Сумасшедший писатель. Автор книжки «SOS! Париж». Протей Маркомир!
Глава 24
«Кто я на самом деле?.. кто я на самом деле?.. что, черт возьми, это значит?!»
Сильвен быстро шел по дорожкам зоопарка, пытаясь привести в порядок хаотично скачущие мысли, упорядочить их в такт шагам, — так же он в детстве повторял про себя заученный урок. Лишенный необходимости отвечать его в школе, которую не посещал, Сильвен обычно шел быстрыми шагами по аллее, ведущей к площади Валубер, и повторял про себя стихи или таблицу умножения, как делают иногда ночные часовые на посту, чтобы не заснуть.
«Любен с матерью оставили меня у клетки белых обезьян, значит, там они и будут меня искать — а иначе они могут что-нибудь заподозрить», — напомнил он себе машинально.
К тому же если он не будет скрываться, то сможет проверить, насколько Жервеза была искренней: она ведь сказала, что собирается с ним поговорить о чем-то важном. Если она этого не сделает, значит, в разговоре с Любеном она солгала.
«Но кто же в этом деле ведет двойную или даже тройную игру?» — размышлял молодой мужчина, когда над Ботаническим садом разнесся звон колоколов Сен-Медар.
«Семь утра, — сказал он себе, уже подходя к клетке белых обезьян. — Сейчас появится остальной персонал…»
Обезьяны сидели в клетке все так же неподвижно. Сильвен вновь был поражен глубокой печалью, отражавшейся в их глазах.
— О, месье Сильвен! — удивленно произнес кто-то у него за спиной. — Это вы их привели обратно? А я как раз собирался почистить клетку и оставить им завтрак!
— Добрый день, Жозеф, — сказал Сильвен, оборачиваясь к юному смотрителю, который толкал перед собой нагруженную кормом тележку.
Оглядевшись по сторонам, Сильвен заметил и другие фигуры в темно-синей униформе в разных концах зоопарка.
«А что, если мать с Любеном все еще в виварии и смотрители обнаружат их там в таком виде: хранительница музея в домашнем халате и старший смотритель зоопарка в пижаме… Настоящий водевиль!..»
Но он сознавал, что нарочно цепляется за эти банальности, как утопающий за соломинку, чтобы оттянуть начало решительных действий.
Однако нельзя было, чтобы посторонние догадались о его состоянии.
— Вы зайдете вместе со мной? — нерешительно спросил Жозеф, открывая дверь клетки.
Сильвен заметил беспокойство на лице подростка и спросил:
— Вы все еще их побаиваетесь?
— Я знаю, что это глупо, — пробормотал Жозеф, — но я ничего не могу с собой поделать…
Он торопливо начал протирать пол клетки большой мокрой тряпкой, сгребая в одну кучу старое сено и обезьяний помет. Обезьяны по-прежнему не шевелились, но Жозеф то и дело с опаской поглядывал на них, вытирая пот со лба.
«Еще один человек, выбравший себе не ту работу…»
— Вы побудете здесь еще немного, месье Сильвен?
— Конечно, — ответил Сильвен, заходя в клетку.
Он сел на бревно возле пары обезьян, тут же поднявших к нему страдающие глаза. Сильвен погладил одну из них по голове, как ребенка. Та немного расслабилась, сощурила глаза от удовольствия и потерлась головой о плечо Сильвена. Но молодой мужчина уже не обращал на это внимания. Мысленно он снова был в виварии, пытаясь понять смысл загадочных слов матери.
«Любен с матерью чего-то боятся. Они как будто говорили о взрыве: „Если рванет…“ И кажется, они знают, кто украл белых обезьян. И еще эта паника в их голосах, когда они говорили обо мне…»
Однако взгляд белых обезьян в очередной раз вывел Сильвена из задумчивости: в глазах животных вспыхнул слабый желтоватый свет. Постепенно он становился ярче и сильнее. Вдобавок казалось, что все обезьяны смотрят в какую-то одну точку, находящуюся за спиной Сильвена.
«Они хотят мне что-то показать», — догадался молодой мужчина.
Тем временем Жозеф снял со своей тележки ящик с фруктами и поднос с кусочками мяса.
— Ваш завтрак! — объявил он, оставляя еду на безопасном расстоянии, в другом конце клетки.
Но обезьяны не обратили на него никакого внимания.
Они смотрели на часть самой дальней от входа в клетку стены, скрытую разнообразными предметами: лестница-стремянка, старые шины, ведра, соломенные тюфяки…
«Что они имеют в виду?»
— Эй! Прошу к столу! — снова подал голос Жозеф.
«О господи, и этот еще!..»
— Все в порядке, Жозеф, я о них позабочусь. Можете Идти…
Радуясь этому нежданному подарку, юный смотритель торопливо покинул клетку, бормоча:
— Спасибо, месье Сильвен… До свиданья, месье Сильвен…
Когда он скрылся из вида, Сильвен повернулся к белым обезьянам и произнес вслух:
— Ну что ж… теперь можно поговорить наедине.
Глава 25
Теперь вокруг не было слышно ни звука — если не считать едва доносящихся до него голосов служителей, отпирающих клетку за клеткой.
— Ну так что? — сказал Сильвен, скрестив руки на груди и в упор глядя на белых обезьян. — Объясните наконец, что происходит!
Все пять обезьян снова повернулись к стене.
Под их пристальным взглядом Сильвен отодвинул лестницу-стремянку, оттащил в сторону соломенные тюфяки и шины.
«Если мать с Любеном сейчас появятся — что они подумают?!»
Но он работал, не останавливаясь, поскольку физически ощущал, как волнение животных нарастает. Обернувшись к ним на мгновение, он увидел, что их глаза светятся все сильнее.
«Значит, я делаю именно то, что нужно».
Однако, отодвинув последнюю преграду — груду картонных коробок, — Сильвен почувствовал разочарование. Ничего! Обычная стена — шероховатая, в каких-то разводах и потеках… Никаких надписей, никаких знаков, которые могли бы заставить насторожиться.
«Они что, издеваются надо мной?»
— Ну объясните же наконец! — сказал он с досадой, снова подойдя к обезьянам.
Молодой мужчина был так напряжен, что даже не сразу почувствовал, как его руки коснулась обезьянья лапа.
Это оказалась самка, одна из пары самых старших. Она умоляюще смотрела на Сильвена и тянула его к стене.
Затем она присела у стены и потерлась щекой о шероховатый камень, почти у самого пола. И тут Сильвен наконец прозрел.
Он увидел ее! Щель между стеной и полом. Опустившись на четвереньки, он принялся ее расчищать — видимо, когда-то давно ее закрасили или просто замазали.
Понемногу в стене стали проступать очертания небольшой дверцы.
Работая, Сильвен иногда оборачивался к животным. Они следили за каждым его движением, и в их глазах теперь светилась безумная надежда. У Сильвена было предчувствие, что за этой дверцей он обнаружит ответы на все те вопросы, которые не давали ему покоя несколько последних часов.
Под слоем грязи, краски и штукатурки в дверце обнаружилось небольшое углубление — там, где по идее полагалось быть ручке.
Сильвен надавил на это место, и дверца открылась…
От ужаса все обезьяны подскочили — настолько громким и пронзительным был крик Сильвена. И этот запах, о боже, этот запах!.. И ледяной холод, идущий от влажных ступенек…
Сильвен не видел ничего, кроме нескольких ступенек лестницы, уходящей вниз, в темноту. Голова у него кружилась, и он схватился за дверь, чтобы не упасть.
«Этот запах… он ведь мне знаком! Это…»
Но он не мог вспомнить.
Перед глазами все плыло. Этот смешанный запах тины, влажного мха, болота, реки на рассвете действовал на него подобно опиуму. Все вокруг стало предельно ощутимым, осязаемым: растения, деревья, ветер, облака. Что касается белых обезьян, их облик полностью изменился: теперь это были люди — высокие и худые, с одинаковым трагическим выражением на лице, словно не понимающие, как попали в этот полностью чуждый для них мир…
