Странница - Шаблинский Илья
29
В субботу он с некоторым волнением отправился к двум часам учиться Новому Завету, заранее приготовив извинительную фразу. Предыдущее занятие, после которого намечалась встреча со специалистом по гонениям на ведьм, было пропущено.
Успел к перекличке. Момент был ответственный, но всегда чуть-чуть забавный. Фамилии не употреблялись. Присутствующие выкликались по именам, которые, как водится, часто повторялись. В группе обнаружилось три Виталия, три Ольги и аж пять Ирин. Хорошо было Корнею, Олегу, Карине или еще бородатому Аскольду, которые могли себя чувствовать яркими индивидуальностями. С тезками же, то есть с их наименованиями, приходилось использовать принцип, смахивающий на монархический.
Эльжбета скользила кончиком шариковой ручки по списку и торжественно возглашала:
— Ольга вторая… Ага… Ирина первая… Так… Ольга третья… Нет? А! Вот ты где! Так… Виталий… третий… Нет, третий! Я знаю, что ты первый, но ты у меня тут строчкой ниже… Так.
Корней ухмылялся, но, в сущности, готов был уважать это упорное стремление избегать фамилий. Ясно становилось, что по-другому невозможно вовсе.
Все занятие он просидел тихо, радуясь, что никто не укорил за пропуски. Сосед слева постоянно задремывал, потом испуганно вскидывался, стыдливо косился по сторонам. Темноглазая симпатичная Карина в следующем ряду рассеянно накручивала на палец вьющиеся локоны, слегка подергивала их и даже нюхала. В самом конце Корнею удалось опять-таки блеснуть. Эльжбета объявляла темы ближайших трех занятий: 29 октября — «Вера, надежда, любовь», 5 ноября — «Жертва и прощение», 12 ноября — «Обещания и обеты»…
— Я хотела вам тут подарить значки, — сказала она, роясь в объемистой сумке, — они как бы, ну, для следующей темы… Вы немного удивитесь… Сейчас. Просто для обозначения надежды у католиков есть такой символ… Я не знаю, как он называется по-русски. Знаете, у корабля есть такая часть… Ну, сейчас достану и все поймете…
— Якорь, — подсказал Корней.
— Да, — удивилась Эльжбета, — то, кажется, якорь. То католический символ надежды.
Она поставила на стол коробку со значками и снова взглянула на Корнея, будто только что его заметив.
— Дорогой, — встрепенулась она, — это вы ведь хотели говорить с Георгием Савицким? Да? Он сейчас тоже ведет занятие. В библиотеке. Подойдите, я ему говорила… Они заканчивают через пятнадцать минут…
Он дождался в коридоре. Савицкий оказался совсем не священником. Навстречу Велесу вместе со стайкой недорослей, одетых весьма опрятно, вышел среднего роста крепкий мужчина в светлом костюме и черной водолазке под горло. У него было широкое улыбчивое лицо и густая русая борода, которая Велеса слегка удивила.
— Давайте здесь посидим, — предложил Савицкий, — а то наверху, в храме, скоро месса начнется… на армянском.
В его негромком уютном баритоне было все же что-то от тембра исповедника. Или от мужского голоса, поющего колыбельную малышам.
— …Да нет, я скромный мирянин, как и вы. Просто работаю в нашем журнале… Ну, знаете, Святой престол издает на разных языках… А здесь помогаю, вот, в молодежном клубе. Эльжбета мне говорила, вы из ее группы? Интересуетесь смыслом и историей инквизиции, да? Вы знаете, я тоже когда-то хотел получить ответ на тот же вопрос. Думаю, всякий пытливый русский, прикоснувшийся к католицизму, стремится для начала в этом разобраться. Ведь что получается…
— Простите, — Корней с силой прижал ладонь к груди, — я хотел уточнить… Уточнить. Инквизиция сама по себе, она меня не очень… волнует. Хотя, конечно… Но я о другом хотел. Я хотел сделать акцент на другом…
Велес все медлил, хотя подходящую форму для вопроса определил давно. Он в данный момент пытался привыкнуть к образу собеседника. Они уже сидели в маленьком зальце приходской библиотеки, ее стены постреливали пестрыми корешками. Рекомендованный пани Эльжбетой эксперт, бесспорно, был способен вызвать симпатию, но в его мягком обаянии проступала и доля вальяжности, добродушного самолюбования. Этот Савицкий вполне мог бы представиться модным психотерапевтом или журналистом. Да он и работал в журнале. Мельком Корней подумал, что к потребной степени откровенности вызывать могут лишь конкретные профессии, олицетворенные, скажем, врачом в тугом и белом либо священнослужителем в строгом и черном.
— Извините, — прервал паузу Корней, — а кто вы по профессии?
— Я-то? Историк. Я заканчивал МГУ. — Эксперт помедлил. — Ну, потом я еще поучился в Польше и в Бельгии. Прослушал несколько курсов на теологическом… В городе Лувен есть очень старый университет… Вот… Но священником, видите, не стал, понял, что это не мое. — Савицкий сокрушенно, но с улыбкой развел руками. — Я вполне мирской в итоге человек, но работаю для церкви, для ее структур. Прежде всего потому, что я историк церкви… Ну, если шире, мой предмет — западнохристианская традиция.
— Вы женаты? — спросил Корней, глядя исподлобья.
— Конечно. У меня четверо детей. О, я вам скажу, содержать семью — это сейчас… ну, не скажу — подвиг, но весьма многотрудное дело. Вполне сопоставимо с монастырским трудом — от зари до зари. Шучу! В общем, крутиться приходится как белке в колесе.
— Сестра Эльжбета сказала, что вы писали что-то для энциклопедии, да? Вы знаете языки?
— Для католической энциклопедии, да. А языки надо знать, как же без этого. Я не очень доволен своим французским, вот итальянский почему-то лучше… Ну, да бог с ними, с языками. Корней, вы же хотели что-то спросить, если я не ошибаюсь?
Велес провел по лицу ладонью, скользнул взглядом по двери, ведущей в коридор. Там возникали и гасли молодые голоса.
— Вот мы упомянули инквизицию, — произнес он медленно, — скажите, с вашей, именно с вашей точки зрения, в тех случаях, когда какую-то женщину объявляли ведьмой, под этими обвинениями была хоть какая-то объективная основа?
Савицкий выслушал, чуть склонив голову. Кашлянув, сказал:
— Моя позиция вас интересует, как я понимаю, все же постольку, поскольку она вытекает как-то из позиции церкви, да? Из официальной доктрины? Что? Вы хотите возразить?
— Я не знаю насчет доктрины, — произнес Корней тихо, — мне просто кажется, она не может учесть всех нюансов. А у меня… есть нюансы.
— Корней, я, разумеется, не собирался сейчас говорить с вами языком энциклик и постановлений. Я вам просто готов сказать то, что думаю… Но простите, а можно узнать о вашей профессии?
— Я юрист. Работаю в юридической фирме… У меня статус адвоката, но в основном я занимаюсь консалтингом. Это знаете, чуть-чуть другое…
— Да, представляю. Хорошо.
Савицкий сложил руки на груди и принял задумчивый вид. В дверь заглянула очень полная девушка, скользнула глазами по Корнею, нашла наставника, заулыбалась. Савицкий послал ей знак, означающий просьбу подождать.
Велес облизнул губы.
— Ну… Вы как считаете, существуют люди… женщины, реально обладающие такими качествами? Вы с ними не сталкивались?
— Да, — Савицкий потер лоб, — да, об этом. Я как раз собирался. Так… Юристы — люди, наделенные большим запасом здравого смысла? Так? Очень большим запасом?
— Нет, — улыбнулся Корней, — вовсе не обязательно…
30
Савицкий встал и подошел к ближайшему стеллажу, осторожно коснулся пальцем темно-синего корешка и замер в раздумье, оглядывая полки. Эксперт по инквизиции был статен и широкоплеч, и Корнею подумалось, что из него — с учетом этой стати, бархатистого голоса и густой бородищи — вышел бы преотличный православный батюшка. А вот поди ж ты — ведет занятия в кружке при католическом соборе.
— Тут у нас была очень неплохая книга, — заметил Савицкий, скосил глаз и поглядел вполоборота, — тема ведовства в обвинительных заключениях XIV–XVI веков… Интереснейшие данные… Мм. Не могу сейчас найти. Правда, она на польском. Не читаете по-польски?
Он вернулся за небольшой круглый столик, сложил пальцы замком. Столик был нагружен стопкой брошюр с надписью по белому корешку: «Верую. Малый католический катехизис».
