Олег Мизгулин - Морок
— Куда? К берёзе? — поинтересовался Вадим.
— Не-а! К диаметрально обратной стороне. Во-он туда, к тем кусточкам!
Вадим поглядел, куда показывал Олег и, естественно, ничего не увидел.
— Ну а ты что там видишь? Тоже искажение?
— Вроде того. Земля словно провисла как одеяло. Вовнутрь. Вся эта канитель в полметра, и в радиусе всё синее… воронка.
Свою двустволку Олег аккуратно прибоченил к рюкзакам, чего наказал и Зорину сделать. Вадим несколько поколебался. Он, помнится, оставлял ружьё, когда уходил в проход с Люсей. Но тогда оставались присматривающие за оружием. Теперь же никого здесь не оставалось.
— Не кипишуй, Николаич! — Олег высекал фразы твёрдо. — Никто стволы не тронет. Холм приглядит.
Он засмеялся, довольный шуткой и добавил: — Там, куда идём, по описи не принимают. Не милиция…
«Оно и верно, — подумалось Вадиму. — Трудно вообразить в астрале, где беснуется энергия эго-частиц, щербатую комнату оужейного типа и затюканного службой дневального, приставленного для бдения и охраны вверенного ему оружия. Но если твёрдый предмет не в чести в мире духовном, тогда как же физические тела, отнюдь не мягкие и не призрачные? В каком отстойнике их содержат, пока душа общается… с кем?… Но-но, не кощунствуй!»
Ружьё своё он всё же, после некоторого колебания, оставил. Через «не могу», но положил. Словно руку от себя оторвал. В конце концов, оставляли они и раньше: палатки и вещички серьёзные. Прав Олег: Холм охраняет. Само Место — приговор желающим сунуться.
Они двинулись к Тому, что видел Олег, и Вадим в суетливой спешке, потянулся схватить предплечье провожатого. Головной мягко отстранил его руку.
— Я скажу когда…
— Ладно, — облизнул губы Вадим. Организм проснулся, и сердце забилось гулко-гулко.
Не дошагав до кустов можжевельника четырёх шагов, Олег сам схватил пятерню Вадима.
— Держи крепче! Счас будем проходить!
— Слушай, Олег! — Заторопился высказаться Зорин. — Работаем по варианту Люси! Ты меня протаскиваешь и ждешь меня там, где… В общем…
— Знаю, Николаич! — Олег ободряюще похлопал по его, скреплённой в пожатии, руке. — Знаю! Ты трёшь рамсы, а я жду…
Он поглядел себе вниз под ноги. Потом на Вадима.
— Вперёд?
Вадим взволнованно выдохнул.
— Давай!
— На счёт «три», делаем длинный шаг вместе! — Олег коротко бросил взгляд на Вадима, и вновь сосредоточился на, видимой только ему, воронке. — Раз… Два…
«Три» послужило отправной командой. Левая нога оттолкнула тело ровно настолько, чтобы правая нога, проделав в воздухе широкий отрезок пути, ступила в аномальный участок. Вадим вспомнил, как в паре с Люсей, его, качнув, приподняло вверх, такой, во всяком случае, был эффект. Сейчас он этого не испытал… Руку дёрнуло. Именно ту руку, которой он держал Олега, и плечо отдало назад. Олег пропал, как и должно, в этой ситуации пропасть проводнику. В чужом подсознании нет места постороннему разуму. Однако Зорин не уловил перемены, то бишь ощутимой смены декораций. Вокруг простиралась та же тайга, зеленела та же трава, а через плечо назад горел увековеченный костёр. Быть может, картинка ксероксом перенеслась с ним? Что, подсознание поскупилось на фантазию?
Очень скоро Зорин понял, что никуда он не «прошёл». Стоит, как кретин в энной точке, чуть в присогнутых коленях и прислушивается к сердечному ритму. Растерянность тут же сменило негодование. Вадим не совсем понимал, что случилось, и кто его обманул. Олег? Который сам «прошёл», а его бросил? Или тот, кто сидел в Олеге и манипулировал его сознанием? Он остался один, и эта брошенность обидой отзвалась в глубине сердца.
Он опустился на колени, локти и, приблизив лицо к серой пыльной траве, закричал в неведомую ему дыру.
— Олег! Оле-ег!!! Я не прошёл! Вернись! Оле-ег!!!
В ответ ни звука. Но ведь должен быть какой-нибудь звук. Ваня с Наташей рассказывали: когда в первый раз «провалилась» Люся, с ней была связь прямо ОТТУДА. Отчего б и сейчас Олегу не отозваться.
— Оле-е-ег!!!
Он приложил ухо к земле, пытаясь уловить какие-либо отзвуки, голоса, шумы… И засмеялся в бессильном смехе. Он отчётливо представил себя со стороны, ползующим по траве, кричащим в траву, слушающим траву. Кусок идиота! Если Олег «прошёл», разве он под землёй на глубине метра? Он в своей субъективной реальности, в своей тонкой организации, воссоединился со своим дном и вряд ли вернётся… ОНИ ИХ ЗАБРАЛИ… ЭТИ ВТОРЫЕ… Всех ЗАБРАЛИ. Он один на один со своим страхом, с этой кликнипти… губкой, мать её! Один на один со своим никчёмным мнением, со своей ответственностью, со своей игрой в командира. Он проиграл. Иссяк. Загнал свой разум в тупик. Его даже ТУДА не берут…
Вадим засмеялся, сначала тихо, потом громче, пока наконец не разразился хохотом. Пальцы вгрызались в землю, вырывая траву. Трава и грязь, забившаяся в ногти, возвращались в своё исходное начальное состояние. Проклятие четырёх секунд неизменно довлело над всем, вот только не возращало Олега. Вадим как никогда жаждал напиться, нагрузиться, нахрюкаться. До синюшных кругов. До чёртиков. Тогда наверняка этот чертов мир станет родным, любимым, понятным. Тогда натянутая струна ослабнет или лопнет. Его поотпустит и он ничему не станет удивляться, бояться, сомневаться, хотеть и желать. Он упрётся пьяными глазами в небо и будет счастлив. Счастлив как пьяный или как сумашесшедший. Да, вот так и сходят с ума. Медленно, тихо, а потом бах и сразу! Бах и сразу! Хотя бы накуриться, отравить больной мозг никотином, да вот оказия: Олег унёс сигареты в нагрудном кармане. Забавная шарада! Оружие проносить нельзя, а мелкие вещички что же? Всё-таки принимают по описи? Здесь, дескать, у нас тела пребывают в анабиозе, а вот тут, господа, в отдельных ячейках мы храним изъятую мелочь из карманов наших подопечных! Руками не трогать, всё опечатано до востребования! Ха-ха-ха-ха…
Вадиму внезапно припомнились самодельные стишки Вани Климова. Про негритят, которые убывали по мере считалочки. В классическом оригинале их было десять, но в Ванином экспромте их было, кажись, четверо. Суть, как помнил Вадим, заключалась в следующем. Трое — кто пропал, а кто погиб, а вот четвёртый остался как есть. И последние строчки Вадим запомнил отчётливо:
Он до сих пор смеётся
В палате номер шесть.
За три четверти часа потерять группу из четырёх человек. Выставиться дилетантом, нулём картонным. Позорище! И хоть он был не четвёртым, а пятым негритёнком, итогово смеялся он, пациент пресловутой палаты. Он не знал, что предпочтительней сейчас: орать благим матом или отдаться истеричному хохоту. Смех определённо разгружал отягощённые мысли, но являлся предтечей безумства. Дикий ор выгонял из лёгких застоявшийся кол воздуха, но рождал вслед за собой безумный смех. По состоянию хотелось делать и то и другое. Чего не хотелось делать катастрофически, так это оставаться в здравом уме. Собирать рассыпавшиеся шарики на ролики. Этого делать НЕ ХОТЕЛОСЬ. Мысли-муравьи всё ж пытались выстроиться в стройный обоснованный ряд. Как крошечные солдатики они бегали, суетились, регулируя фланги. Но крик ли, смех ли рвались из груди, отвергая любую комбинацию фигур. Вадим приветствовал своё безумие. Он ОТКАЗЫВАЛСЯ быть собой.
— А-а-а-га-ха-ха-а! А-а!!! Он до сих пор смеётся в палате номер шесть!!! Га-ха-ха!
Перевернувшись на спину, он лежал, устремив глаза в равнодушное небо и, казалось, упивался, своим безрассудством. Всё было безрассудно, и даже небо, поймавшее несчастного сокола в колдовской плен. Бедная птица не могла не улететь, не спикировать. Словно муха, попавшая в силки паука, она пролетала кратенький отрезок, чтобы одёрнуться и начать движение снова. Вадим блаженно улыбался. Он не «прошёл», да и не надо! Он не «прошёл», хотя и изъявил желание. Как в первом случае с Люсей, его вышвырнули вон, так и во втором: даже за порог не пустили. Чем он рылом не угодил этому Холму, понять бы… В памяти всплыли глаза Олега. Не того Олега. «Если не пройдёшь, тебе подскажут. Кто?… Нюанс… Какой к чертям нюанс?! Чем он особенный?»
Мельтешащий в небе сапсан неожиданно вырвался из капкана. Сделал абсолютно новый вираж, а из ушей… как будто потекла вода. Тайга зажила, зашептала, зашелестела, зачирикала, перекрываясь внахлёст новыми и новыми звуками. Джунгли ожили, и означать это могло только одно. Зорин рывком поднялся, принимая сидячее положение. Воткнулся глазами в часы. Так и есть. Секундная палка побежала, да с такой поспешностью, словно опасалась, что на неё накинут новый аркан. Время пошло, и он, Вадим, зачарованно смотрел, как стрелка завершает первый круг.
— Я не уложилась? — раздался сзади Люсин голос.
— Нет, — ответил, не оборачиваясь, Вадим. Глаза его по-прежнему ночевали в часах.
Странно, он совершенно не передёрнулся, как это бывает, когда человека окликают врасплох. Он тут же понял почему. За оттаявшим временем Люсино появление выглядело звеном последовательно обязательным. Иначе б, зачем времечку стронуться? Иначе б, зачем ему останавливаться вообще?
