Сакс Ромер - Спящий детектив
Морис Клау задумался над ответом, но отвечать ему не пришлось — Хауфман, весело помахивая нам здоровой рукой, исчез так же внезапно, как и появился, прокричав напоследок:
— Обед в семь тридцать. Девочки ждут!
В этом был весь Хауфман, однако его дружелюбие и сердечность мало кого могли оставить равнодушным.
— Он хороший человек, этот мистер Хауфман, — загромыхал Морис Клау. — По душе мне широкие натуры. Но забыл он сказать, где живет!
И верно! Пылкий, стремительный Хауфман забыл о такой немаловажной мелочи. Я подумал, что он, вероятно, найдет способ исправить свой промах и убедил Клау остаться.
Через некоторое время я посмотрел на часы: стрелка приближалась к шести. Я молча взглянул на Клау. Этот эксцентрик только пожал плечами и стал надевать плащ. И тогда раздался звонок телефона. Говорил Хауфман.
Я рад был услышать его голос со знакомым американским акцентом; смеясь, он извинился за свою забывчивость и быстро объяснил мне, где находится «Роща» — именно так называлась усадьба.
— Приезжайте сейчас же. Переодеваться не стоит, нет времени, — сказал он и бросил трубку.
Когда я поделился адресом дома с Морисом Клау, мне показалось, что он как–то странно посмотрел на меня сквозь стекла пенсне; но Клау ничего не сказал, и я решил, что ошибся. Мы едва успели на поезд. От станции до дома было недалеко; нас ждал автомобиль Хауфмана.
Весь путь от Стрэнда занял менее трех четвертей часа, и вскоре мы уже подъезжали к дому по самой чудесной тополиной аллее, какую я когда–либо видел.
— Господи! — воскликнул я. — Какие прекрасные деревья!
Морис Клау кивнул и принялся рассматривать высокие
стволы с каким–то странным выражением, значение которого было мне совершенно непонятно. Но не успел я обдумать эту загадку, как мы оказались в холле, где нас ждал Хауфман и две его восхитительные дочери.
Не знаю, какая из девушек выглядела очаровательней: Лилиан со светлыми кудрями и живыми голубыми глазами или темноволосая, дышавшая таинственной красотой Грета. Во всяком случае, человеку влюбчивому знакомство с ними наверняка грозило бедой. Даже престарелый Клау стал любезничать с девушками, всем своим видом давая понять, что занятия темными науками не лишили его способности наслаждаться обществом хорошеньких леди.
Грета, как я заметил, бросала на Клау задумчивые взгляды, а за обедом внезапно спросила, читал ли он книгу под названием «Психические измерения».
Клау довольно неохотно (так мне показалось) признался, что читал ее, и девушка тотчас сказала, что испытывает большой интерес к психическим материям. Обычно Клау бывает только рад сесть на своего любимого конька, но сейчас он решительно пресек все попытки втянуть себя в обсуждение потусторонних явлений и подчеркнуто перевел разговор на общие темы.
— Не позволяйте ей забредать в болото, мистер Клау, — одобрительно заметил Хауфман. — Чертовка спит и видит дома с привидениями и тому подобное.
Смеясь, девушка признала свою вину — ее неудержимо манил мир призраков.
— Но я их не боюсь! — заявила она с деланным возмущением. — Просто я мечтаю увидеть привидение.
— Ах, Грета! — воскликнула ее сестра. — Что за ужасная мысль!
— Вы и сами расследовали такие дела, мистер Клау? — спросила Грета.
— Да, — пророкотал Клау, — возможно. Кто знает?
Поскольку Клау явно не желал делиться своими знаниями о призраках, девушка состроила забавную разобиженную гримаску, в ответ на что ее отец громко расхохотался; больше в тот вечер речь о привидениях не заходила. Я не мог не заметить, однако, двух странностей в поведении Клау: первое, он бесспорно заинтересовался Гретой; и второе, что–то заставляло его то и дело отлучаться из комнаты.
Около десяти вечера мы попрощались с хозяином и его дочерьми; от предложенного автомобиля мы отказались, так как до отхода поезда оставалось достаточно времени и мы вполне успевали дойти до станции пешком.
Хауфман собрался было нас проводить, но мы отговорили его, заверив нашего хозяина, что без труда найдем дорогу. Клау был особенно настойчив; когда же мы наконец вышли на аллею и, свернув за угол, потеряли дом из виду, он остановился и сказал:
— Этой возможности поговорить с вами, мистер Сирльз, я ждал. Не исключено, что не имеет то значения, но усадьба, где живет наш добрый Хауфман, именовалась ранее «Парком».
— И что же? — спросил я, резко обернувшись к нему.
— Известна она в качестве «дома с привидениями», как именуют подобные места глупцы. Несомненно, поэтому и сменили название. О «Парке» писали немало в журналах, что посвящены психическим вопросам.
— «Парк», — пробормотал я. — Кажется, я читал об этом доме в той необычайной оккультной книге, о которой говорила сегодня вечером мисс Хауфман — «Психические измерения», правильно? Это ведь то самое место, где по слухам был убит монах, умер старый антиквар и некая молодая девушка, если не ошибаюсь?
— Да, — ответил Морис Клау, — о да. Поведаю вам секрет. Книжицу «Психические измерения» написал я и, разумеется, мне давно известно о «Парке».
Его слова поразили меня — о книге в то время много говорили. Клау вперил взгляд в окружавшие нас тени и, как мне показалось, с подозрением понюхал воздух.
— Оставим разговоры о сверхъестественных опасностях, — сказал я. — Но дело в том, что как только слуги обо всем этом узнают, а кто–то в округе наверняка им скажет, они дружно скроются из дома. В подобных случаях прислуга имеет замечательную привычку бежать, сломя голову.
— Обязаны мы, безусловно, поведать ему, нашему доброму Хауфману, — согласился Клау. — Быть может, придумает он способ покинуть дом, не сообщая молодым леди о пугающей репутации «Парка». Юная Грета обладает симпатическим интеллектом, — Клау притронулся пальцами ко лбу. — Пластинка такая чувствительная, фотографическая пленка такая нежная! Опасно ей оставаться. Бывают, мистер Сирльз, симпатические самоубийства! Эта девушка — она медиум. Из «Парка» должно увезти ее.
— Нельзя терять ни минуты, — сказал я. — Нынче же ночью мы должны решить, что нам делать. Не согласитесь ли зайти ко мне?
Морис Клау выразил свое согласие, и мы двинулись дальше через тополиную рощу.
Ночь была совершенно безветренная, но на всем протяжении аллеи беспрестанно раздавался жуткий, леденящий душу шепот. Деревья вздымали ветви к усыпанному звездами небу, словно ряды мертвецов, тянущих свои руки из могил. Возможно, это видение было порождено самой атмосферой усадьбы. Внутренний взор легко превращал тополь в костлявую фигуру монаха; и даже самый трезвомыслящий человек, знакомый с историей усадьбы, расслышал бы в тихих, неустанных голосах деревьев горестные женские вздохи. Словом, я ничуть не пожалел о расставании с аллеей, когда мы вышли за ворота и оказались на дороге.
Позднее, у меня в кабинете, мы подробно обсудили положение дел. Я достал из книжного шкафа «Психические измерения» и передал книгу Морису Клау.
— Где–то здесь, — пророкотал он, перелистывая страницы. — Зачитываю: «Восьмого августа 1858 года фра Джулимо, который принадлежал к независимому религиозному братству, занимавшему дом с 1851 по 1858 год, был найден задушенным у подножия тополя неподалеку от ворот». Мало смог я узнать о том братстве, — сказал он, поднимая глаза, — но они были, мне кажется, людьми добропорядочными. После убийства они почти сразу же покинули усадьбу. Арестов не было.
Клау справился с книгой.
— Далее, в конце февраля или в начале марта 1863 года в доме поселился мистер Б. Д. Он был антикваром с европейской известностью и повадками затворника. Всего лишь с двумя слугами — старым солдатом с женой — он жил в «Парке», то есть в «Роще», с весны 1863 по осень 1865 года. Известный нам Пепли дословно пересказывает беседы с людьми, что слышали рассказы мистера Д. о том, как порой ночью звал его по имени из тополиной рощи тихий голос. Приведена беседа с его слугой и женой последнего, подтверждающая эти заявления.
Однажды сентябрьским утром мистер Д. найден был мертвым в роще. Причина смерти в точности так и не установлена. Дом приходит в упадок. Он так необитаем; его страшатся. С 1865 до 1888 года стоит он совершенно пустой.
Затем усадьбу занимает некий мистер К.; но он прожил там лишь два месяца, этот К. После него усадьбу один за другим снимали еще трое жильцов. Только один из них жил там — неделю; остальные же, узнав, как должно полагать, о дурной славе дома, так в него и не въехали.
Семнадцать лет назад произошла последняя трагедия, связанная со зловещей тополиной рощей. В усадьбе появился эксцентричный старый холостяк и летом 1903 года пригласил к себе племянницу. Свидетельства указывают мне ясно, что бедняжка была невротичкой — о, это очевидно; потому объяснима трагедия. Она выпала, или выпрыгнула, из окна своей спальни однажды июньской ночью, и обнаружена была мертвой у подножия первого в роще тополя. Проклятье! это морг, этот дом!
