Софья Ролдугина - Кофе с сюрпризом
– А у него, эта… хандрень.
– Хандра или мигрень? – обречённо спросила я, догадываясь.
Бедный Бьянки… Закономерный эффект после трудного разговора с Мэтью.
– А обе! – выкрутился Лиам, и не так уж погрешил против истины, вероятно. – Заболел он, в общем. Ну, я Лайзо нажаловался, думал, может, он мне про крокодилов… А Лайзо чего-то покивал, а потом говорит: «Ну, пойду я твоего учителя лечить». Взял какую-то фляжку и давай к мистеру Бьянки стучать. Тот его сначала не пускал, а потом Лайзо говорит: «Я знаю». А чего знает – я уже не расслышал. Тогда Бьянки его пустил. Они про что-то полчаса проболтали, а потом хандрень у него, наверно, вся извелась. Ну, и мистер Бьянки с Лайзо бродить ушли, только с полчаса назад вернулись. Я спросил, где были, а Лайзо говорит – в пабе.
«Хандрень лечили», – добавила я про себя, а вслух спросила:
– Надеюсь, мистер Маноле не был пьян?
– Ой, вы что, леди Гинни, – развеселился Лиам. – Он же вообще пьяный не бывает, он ведь колдун! Один раз с Эллисом выпил на спор целую пинту какой-то хитрой настойки. И хоть бы чего! А Эллис потом стакан один осушил, попенял, что сладко – и под стол сполз. Такие дела.
Над рассказом я посмеялась от души, а после с удивлением обнаружила, что тревога по поводу опасного родства Бьянки исчезла абсолютно. Настоящие преступники не получают мигрень после разговора с «осами» и не лечатся потом тёмным элем в компании обаятельных авантюристов. Неважно, какой секрет хранил мистер Бьянки; пусть с этим разбираются люди дяди Рэйвена, или Эллис, или Лайзо, а я просто доверюсь им.
«Но присмотреться к Бьянки не помешает».
В хорошем настроении я отправилась спать – и проснулась также в прекрасном расположении духа. Испортить его не смогла ни серая хмарь, плотно облепившая Бромли от речных низин до респектабельных особняков Вест-энда, ни порция сгоревшего спозаранку безе у Георга, ни приступ утреннего вдохновения у миссис Скаровски, решительно заявившейся в кофейню для декламации свежайших стихов.
Так было до тех пор, пока в «Старое Гнездо», между тремя и четырьмя часами пополудни, не ворвался Луи ла Рон в криво застёгнутом жилете.
– Леди Виржиния! – громким шёпотом произнёс журналист. Лицо его побагровело от гнева. – Вы только посмотрите, какой пасквиль они напечатали вместо моей статьи! «Ироничный Джентльмен»! Да бьюсь об заклад, что это наш старый знакомец!
И ла Рон шваркнул об стол смятой газетой.
Заголовок на третьей странице гласил:
«Неподобающие знакомства В ВЫСШЕМ СВЕТЕ…
трагическая ошибка леди N. или коварная атака ширманок?»
Во рту у меня сделалось кисло.
«Сохраняй спокойствие, – сказала я самой себе мысленно, выдыхая на счёт «четыре». – Ты не совершила ничего, заслуживающего порицания, а значит в статье либо туманные намёки, либо откровенная ложь. Первое не страшно, а второе может стать отличным поводом для судебного иска. Мистер Панч будет счастлив разорить какую-нибудь дурную газетёнку».
Лакрично-коричный воздух в кофейне показался мне внезапно невероятно душным, и руки словно ослабели. Я улыбнулась и нарочито медленно разгладила измятые, влажноватые газетные страницы, слегка откинула голову назад и приготовилась высмеять прилюдно статью, если отыщется хоть один малейший повод – а статей, да и любых других печатных изданий, не дающих повода к осмеянию, как известно, не бывает вовсе.
Однако ожидания самого худшего не оправдались.
На сей раз мистер «Озабоченная Общественность» изменил своим привычкам – и стилю.
«…Аксония всегда стояла на традициях.
Не всякие изменения и улучшения – к благу, о чём бы там ни возвещали разнообразные прогрессивные общества. Когда подходит время перемен, они происходят сами собою.
Иногда разъяснение нелепых, но жестоких ошибок даруется свыше, как показывает воистину поучительный пример святой Роберты Гринтаунской, которая смело обличала женоубийц, тайных семейных мучителей, несправедливых прожигателей приданного и прочих негодяев, а затем, руководствуясь Писанием, на коем искони зиждутся основы государства нашего, изменила вредоносные законы. Увы, она была подло и жестоко убита вскоре после пламенной своей речи в Парламенте и перед королём. Но труды её не пропали даром – женщины с тех пор стали разумнее и свободнее, что не может не делать счастливым всякого неглупого мужчину.
Иногда верную последовательность изменений находит пытливый ум монарха, и как тут не вспомнить знаменитые «Декреты» Катарины Четвёртой, которая всего за несколько лет сумела упорядочить запутанные правила наследования титулов и значительно упростила ход многочисленных тяжб по земельным вопросам! Это воистину стало ещё одной ступенью в истории Аксонии – ступенью, ведущей к большей ясности, свободе, к пониманию мира и своего места в нём, и равно это верно и для леди, и для джентльменов.
Однако то перемены благие, своевременные, полезные… А есть и такие, кои навязываются вздорностью, капризностью, неумеренностью и прочими женскими пороками, и потакать им – воистину неразумное решение.
Как истинный Джентльмен, я, конечно, могу понять стремление женщины, волею судьбы оставшейся без поддержки мужа, брата или отца и без средств к существованию, иметь возможность при необходимости заводить собственное дело или получать благородную работу, не унижающую её достоинства. Опыты таких восхитительных со всех сторон женщин, как профессор Смит из Аксонского университета или миссис Шварц, после блистательного выступления на весенней конференции готовящейся стать профессором университета города Бримм, показывают, что женщина порою вполне может сравняться умом с мужчиною, и оспаривать это было бы глупо…»
Тут я не выдержала и рассмеялась – но не по плану, а потому что мне действительно стало очень смешно. «Может порою» – прелестный вывод! Абигейл наверняка повеселится, если это прочитает. Надо бы ей потом отослать номер.
– Вот видите, леди Виржиния! – сердито задвигал бровями Луи ла Рон. – Я же говорил, что там написана сущая околесица!
– О, мне, пожалуй, рано ещё делать выводы – осталось больше половины статьи, – покачала я головой и вновь углубилась в чтение. Ла Рон замер в ожидании вердикта.
«…или же взять для примера какую-нибудь не слишком высокообразованную, но сметливую в финансовых делах вдовушку трактирщика. Многие помнят, думаю, случай вопиющей несправедливости, когда родной брат усопшего отобрал у его вдовы процветающий паб в столице Альбы. Хотя все соседи и друзья свидетельствовали о том, что ещё при живом муже она в действительности сама управляла пабом, целиком, от приготовления эля до уплаты налогов, заведение отошло к брату покойного. Судья посчитал, что женщина не может быть достаточно самостоятельной, чтоб вести дела настолько большого и успешного паба, а мальчиков-наследников не нашлось, и вдова с пятью дочками осталась без средств к существованию. Ссуды в банке «под дело» вдове тоже не дали. Ей пришлось распродать всё накопленное для её девочек приданное и на эти деньги открыть плохонький паб на окраине!
А ведь всё могло бы обернуться иначе, если б были в Аксонии другие законы, более благосклонные к женщинам.
Однако речь сейчас пойдёт не о сметливых вдовах и не о профессорах, а о ярких бездельных птичках, желающих перенять у мужчин права не на благородные дела вроде работы или учения, а на низменные страсти, кои, надо сказать, и самих мужчин не красят.
И на таких женщин я, даже будучи Джентльменом, смотрю исключительно с Иронией.
Не так давно одна из этих «ярких птичек» впорхнула в наш суетный Бромли и произвела, откровенно сказать, настоящий фурор. Даже если вы чужды светским развлечениям, вы наверняка видели эту особу – назовём её условно мисс К. – где-нибудь на выставке, на скачках или в парке на прогулке. Она неизменно одета ярко, чтобы не сказать вульгарно, и, точно свой личный герб, прикалывает всегда к шляпке или к корсажу брошь в виде маленькой тропической птички. Манеры этой особы смутительны и для женщин, и для мужчин, однако за счёт дерзости своей она привлекает внимание и тех, и других. И если первые увиваются вокруг неё, то вторые – боготворят и считают, что поведение её пример свободомыслия и самостоятельности.
О, ядовитая иллюзия!
На самом деле такое поведение предполагает не свободу, а зависимость самого худшего свойства. От щедрости окружающих, от собственной скандальной репутации и от благорасположения общества.
Взглянем же правде в глаза.
Мисс К. приехала в Аксонию уже больше трёх месяцев назад. Некоторое время она разъезжала по стране, останавливаясь в гостиницах, но затем, видимо, проценты с её состояния поистощились, и она навязала своё общество благородному семейству – для его же блага умолчу, какому, замечу лишь, что гостеприимный хозяин носит титул не меньше графа. Мисс К. тут же завела множество поклонников, от которых не стесняется принимать подарки, притом весьма дорогие. При этом она не делает различия между, скажем, младшим и не слишком богатым сыном виконта и простым по происхождению, но более чем состоятельным владельцем фабрики. Свои улыбки мисс К. обменивает на подарки, а подарки – на деньги. Один из поклонников – к слову, тот самый юный сын виконта – не так давно преподнёс ей медальон своей покойной бабки. И не прошло и недели, как этот медальон оказался в ломбарде! Счастье, что другой незадачливый поклонник мисс К., тронутый горем обманутого юноши, выкупил медальон и через третьи руки передал его обратно владельцу.
