Айрис Мердок - Зеленый рыцарь
В тот памятный летний вечер Лукас позвонил Клементу около шести часов и предложил, при наличии свободного времени, заглянуть к нему на ужин. В прошлом такие приглашения звучали довольно часто, хотя позднее прекратились. Лукас, не любивший устраивать никаких званых приемов, предпочитал, уж если на то пошло, импровизированные дружеские встречи. По телефону Лукас попросил Клемента не распространяться о его предложении, поскольку сам отказался от приглашений двух знакомых и не хотел ранить их чувства. Он добавил, что может заехать за Клементом на своей машине в ближайшее время, хоть прямо сейчас, поскольку слышал, что машина Клемента барахлит. Клемент согласился, как обычно с радостью приняв знак дружеского внимания со стороны брата. Он сказал, однако, что возьмет такси и нет никакой необходимости специально заезжать за ним. День тот выдался жарким и солнечным, но перед выходом из дома Клемент заметил, что на мостовую упало несколько капель дождя, и решил захватить большой зонт — ведь могла разразиться гроза. Ужин у Лукаса неизменно состоял из паштета, холодного языка, салата, сыра и яблок. На всякий случай Клемент захватил с собой бутылку дешевого божоле, памятуя о том, что порой Лукас забывал купить вина, однако для данной встречи брат припас весьма недурной кларет. За ужином опустошили обе бутылки, в основном силами Клемента, чей бокал практически не пустовал. Клемент не успел толком поесть в тот день, так как провел много времени в захудалом маленьком театре, где помогал организовать аренду необходимой для спектакля мебели. («Похоже, я выполняю для них не только роль режиссера, но и его ассистента!») На его долю за ужином пришлась большая часть языка и почти весь сыр. Лукас, как всегда «совсем не голодный», вел себя, как позднее вспоминал Клемент, необычно оживленно, улыбался и, щурясь, приглядывался к сумрачной обстановке столовой, задерживая взгляд то на старинной картине, то на антикварной вазе — на разных вещах, так и стоявших на своих местах со времени смерти их матери. Лукас словно составлял в уме опись этих предметов, чтобы прочно закрепить их в памяти, поскольку вскоре собирался отправиться в дальнее путешествие. Выпивая в компании брата, Клемент обычно испытывал беспокойство или, в исключительных случаях, стыд. В тот раз, однако, возможно заразившись оживлением хозяина, он испытывал умиротворенное возбуждение, некое явное ощущение давней близости, что воспринималось ими обоими в странно замедленном времени. Это замедление навеяло Клементу какие-то детские воспоминания. Возбуждение, сочетавшееся со своеобразным замедленным видением или пристальным вниманием к настоящей близости, подпитывалось у Клемента двухуровневыми чувствами. На первый план выступала благодушная радость, порожденная тем, что Лукас продолжал жить и здравствовать, стал большим ученым и что в конечном итоге любил Клемента. На втором плане, в заветном уголке его памяти, глубинном и менее ясном, таилось ужасно странное и давнее ощущение — своеобразное чувство победителя. Клемент невольно одержал победу над Лукасом, став по-настоящему любимым и долгожданным родным ребенком, а Лукасу досталась, если можно так выразиться, поддельная, марионеточная роль его сводного брата. Как позже припомнил Клемент, даже стол, накрытый к тому ужину фамильной посудой, в его замедленном видении словно превратился в живого и торжественно замершего свидетеля победы. Посверкивали серебром ножи и вилки, подмигивала синей стеклянной вставкой серебряная солонка (она стояла на четырех ножках, изображавших львиные головы), отливали кремовым блеском веджвудские тарелки («праздничные», как называла их мама), поблескивали тонкие голубоватые бокалы из ирландского «уотерфорда» («для избранных гостей»). Эти странные мысли пронеслись в голове Клемента, когда он осторожно поднял свой неизменно полный бокал. Он с изумлением подумал, не являются ли подобные замедления времени отражением инопланетной реальности.
Ему не хотелось уходить. В моменты молчания, когда Клемент мог вежливо поблагодарить хозяина и откланяться, Лукас то и дело предлагал новые темы для разговора. Они вспоминали детские каникулы, школьные дни, времена учебы в Кембридже, обсуждали ужасное состояние образовательной системы, успехи девочек (Алеф, Сефтон и Мой), жизнь в Нью-Йорке и американские выборы. Наконец, осторожно опершись о край стола, уже сливавшегося перед ним в обширную неясную картину, Клемент встал и, сказав, что ему пора уходить, с впечатляющим достоинством направился к выходу. Последовав за ним, Лукас сказал, что подвезет его до дома. Именно тогда Лукас заявил, что «хочет показать ему кое-что интересное». Время уже перевалило за полночь. Темное небо затянули набухшие дождем тучи. В машине Клемент задремал. Его дрему нарушил голос Лукаса.
— Я хочу показать тебе кое-что интересное, — повторил он.
Клемент сразу подумал о только что прерванном сновидении. Ему приснилось, что он вместе с Лукасом находится в каком-то темном помещении, возможно, в гостиной дома Лукаса. Во сне Клементу представилось, будто он прожил там с Лукасом всю жизнь, никогда на самом деле не покидая родительский дом. «Как же я умудрился, — подумал он, — забыть об этом?» Во сне они стояли в темноте, глядя друг на друга, и Лукас улыбался ему странной нежной улыбкой, неловко, но выразительно названной Клементом «улыбкой могущества». Гостиная выглядела необычайно большой, подобно высоченному церковному залу. «Это какой-то старинный дом, — размышлял Клемент, — огромный особняк, только почему-то я забыл об этой комнате. Какая же странная здесь темнота. Почему я решил, что мы находимся в зале? Она словно просвечивает — нелепое определение, — из туманной дымки проступает множество помещенных одна над другой стальных сеток, хотя их сталь какая-то текучая, невесомая и тончайшая. Мне нельзя смотреть вверх, ведь Лукас улыбается мне… он несет мне что-то вроде чаши или кубка — еще одно странное определение, — но это необычная, очень красивая и высокая чаша, он хочет, чтобы я выпил из нее, возможно, в конце концов, это кубок мира… конечно, я выпью, мы оба выпьем, Лукас протягивает мне кубок, как же он восхитительно красив, он сделан из серебра, да-да, из чистейшего блестящего серебра, исполненного света… он похож… о, да, по-моему, он выглядит как настоящая чаша Грааля…» В этот момент дремоты мысли Клемента полностью отключились.
Услышав, что Лукас хочет что-то ему показать, он вылез из машины. Было темно. «Он же собирался отвезти меня домой, — подумал Клемент, — Возможно, он зайдет ко мне и выпьет чего-нибудь. Я расскажу ему об этом прекрасном и удивительном сне… Или, быть может, не стоит ему ничего рассказывать». В этот момент Клемент осознал, что они приехали в какое-то совершенно незнакомое место. Он потоптался возле машины, потом почувствовал, как Лукас, взяв его за руку, ведет его к каким-то деревьям, то ли в парк, то ли в сад. Взгляд Клемента выхватил из темноты сформированную крону тиса на фоне чуть более светлого неба, на котором сияла одна яркая звезда. Он не увидел, а скорее ощутил близость деревьев. Тогда Лукас и спросил его: «Ты хочешь посмотреть на светлячков?» Клемент тут же догадался, что Лукасу, должно быть, вспомнилось, как в детстве на каникулах таким же летним вечером Лукас привел его за руку в лесистую долину, чтобы показать под кустами скопище светлячков, излучающих потрясающий изумрудный свет. Клемент и теперь коснулся в темноте плеча Лукаса. Но Лукас, сбросив его руку, двинулся вперед, пытаясь что-то найти. Споткнувшись, Клемент разглядел какие-то разбросанные кирпичи и подумал, что, возможно, тут идет какая-то стройка, новое строительство, ведущееся на месте старого разрушенного особняка, в огромный заброшенный сад которого они теперь и пришли. Клемент выпутался из змеевидных ветвей ежевики, обхвативших его лодыжку. Лукас остановился. Между высокими деревьями виднелось что-то вроде арочного свода, увитого густым кустарником, подобного входу в небольшой темный грот. Вытянутая рука Лукаса показывала в сторону этого свода. Догнавший брата Клемент подался вперед, пытаясь заглянуть под низкие ветви. И тогда-то, буквально в следующие несколько мгновений, произошло событие, круто изменившее жизни нескольких людей.
Внезапно Клемент (с какой же неизменной ясностью и определенностью он вспоминал и представлял всю эту картину!) понял, что Лукас собирается ударить его. Сначала он не видел и не слышал ничего особенного, у него просто возникло странное ощущение, дурное предчувствие. Потом, оставаясь практически неподвижным, он на мгновение скосил глаза в сторону брата: поднятая рука Лукаса, сжимавшая какое-то оружие, темнела на фоне слабо подсвеченного неба. Точно в замедленной съемке Клементу вспомнился процесс осознания опасности, вспомнилось, как все его существо мгновенно сосредоточилось на попытке уклонения от удара. Перенеся вес тела с одной ноги на другую, он склонил голову набок и, резко выпрямившись и развернувшись, протестующе раскинул руки, стараясь также сохранить равновесие, но все эти предваряющие бегство действия в его уязвимом положении были слишком медленными. Удар достиг цели… но достался он не ему. Едва не падая в каком-то неуклюжем прыжке, Клемент заметил рядом с Лукасом силуэт другого человека, на которого с дикой силой и опустилось это оружие. Незнакомец, не вскрикнув, рухнул на землю с тяжелым ужасным звуком, ломая ветви кустов. Он упал на траву возле ног Клемента. Лукас опустился на колени возле упавшего тела. Клемент, как ему вспоминалось, вскинул руки, сжал ладонями голову, словно она могла развалиться на куски, и замер с широко раскрытым ртом, лишившись от ужаса дара речи. Лукас встал и сунул что-то в руку Клемента, оторвав ее от головы.
