Айрис Мердок - Зеленый рыцарь
Обзор книги Айрис Мердок - Зеленый рыцарь
Айрис Мердок
Зеленый рыцарь
1
Идеальные дети
— Жили-были три девочки…
— О, ты только посмотри, как он разыгрался!
— И звали их…
— Иди сюда, ко мне!
— И жили они у самого устья пенного потока.
Первой говорившей была Джоан Блэкет, второй — Луиза Андерсон, именно она настойчиво призывала игривого пса. Девочки, о которых шла речь, были дочерьми Луизы, разговор происходил в Кенсингтон-гарденз [1] в октябре.
Собака по кличке Анакс — изысканная колли с удивительными голубыми глазами и длинной серебристо-серой шерстью с черными и белыми пятнами — резво прибежала на зов хозяйки. Обе дамы только вступили в период среднего возраста. Когда-то они жили и учились в одном пансионе, правда недолго, поскольку Джоан (озорницу) исключили оттуда через два месяца после того, как туда поступила Луиза (паинька). Этого времени оказалось достаточно, чтобы девочки подружились на всю жизнь. Проделки Джоан ободряли еще не привыкшую к строгим ограничениям пансиона младшую Луизу, послушную девочку, радовали ее воображение мечтами о более свободной жизни. Луиза в свою очередь привносила в беспорядочное буйство Джоан возможность порядка, по крайней мере в отношении неизменной дружеской привязанности. В дальнейшем каждая из них пошла по жизни своим путем, не переняв ничего из поведения подруги. В конце концов обе они остались без мужей, но почти со взрослыми детьми.
— История этого пса закончится плачевно, — изрекла Джоан.
— О нет, — возразила Луиза, хотя мысленно согласилась с высказыванием подруги, — Анакс уже освоился в нашем доме и забыл старого хозяина.
— Собаки ничего не забывают. Он сбежит.
Упомянутого «старого хозяина», Беллами Джеймса, прежнего владельца Анакса, друга покойного мужа Луизы, никоим образом нельзя было назвать старым. Просто в середине жизненного пути он решил вдруг распрощаться с миром и всецело посвятить себя служению Богу. Новое аскетическое бытие, приобщение к которому все еще не завершилось, предполагало полный отказ от мирских удовольствий, включая употребление алкоголя и общение с собакой. Поэтому Беллами передал Анакса на попечение семьи Андерсон.
— Помимо всего прочего, — добавила Джоан, — Беллами — дурак.
Луиза была согласна с этим, однако обладала природной мягкостью, поэтому высказала иное мнение:
— Он очень добрый и великодушный человек.
— Скажи еще, что он ходячая добродетель! Он же вел аморальную жизнь. По-моему, он немного сбрендил, им овладело легкое сумасшествие, нечто вроде подсознательного стремления к смерти. Неужели он действительно выбрал себе нищенское существование, поселившись в восточном Лондоне? Говорят, он собирается продать свой приморский коттедж, где вы все отдыхали и наблюдали за резвящимися тюленями?
— Да. Тюлени, кстати, пропали.
— Наверное, их отравили. Должно быть, это расстроило тебя и девочек.
— По-моему, пора посадить Анакса на длинный поводок, как обычно. Иди сюда, иди ко мне, мой мальчик. Сидеть. Сидеть!
Анакс спокойно позволил Луизе прицепить к ошейнику поводок. Он посмотрел на нее тем взглядом, который его экс-владелец называл «взглядом тайного осуждения».
— А как поживает наш вечно молодой Арлекин? — спросила Джоан.
Арлекином она называла вовсе не молодого, но неизменно моложавого Клемента Граффе, друга покойного мужа Луизы.
— В целом прекрасно, только ужасно переживает из-за брата.
— Все еще переживает? Значит, от него нет никаких известий?
— Нет, никаких.
— Кстати, уж не Клемент ли раскошелился на эту поездочку в Италию? Насколько я понимаю, Беллами не мог поехать туда на свои деньги. Отказавшись от мирских радостей, он, однако, не захотел пропустить бесплатное путешествие! Где они сейчас, как ты думаешь?
— Где-то в Апеннинах.
— Хотелось бы и мне оказаться там. В Париже этим летом даже мухи от скуки дохли. И вот я приезжаю в Лондон и никого не могу застать дома.
Джоан, мать которой была наполовину француженка, иногда жила в Париже. Она редко видела мать, обосновавшуюся с богатым французом в Антибе, на Лазурном берегу. Отец Джоан давно погиб в железнодорожной аварии, а муж оставил ее после шести лет брака, через какое-то время переехал в Канаду и окончательно исчез из виду. Жизнь Джоан в Париже оставалась загадкой для ее лондонских друзей. Они знали, что Джоан работает в «Модельном доме», но не знали, в каком качестве. При вечном сетовании на бедность Джоан, однако, намекала и на то, что «преуспевает по всем статьям». Встречаясь с ней, Луиза вела себя сдержанно, не приглашала к себе в гости, и виделись они только в кафе или ресторанах. Когда-то Джоан слыла «красоткой» и, хотя имела несколько изможденный вид, осталась очень привлекательной особой, мужчины по-прежнему заглядывались на нее. Одевалась Джоан эксцентрично, но элегантно, умело и эффектно пользовалась косметикой, ей нравилось, когда ее принимали за актрису в несколько старомодном смысле этого слова. Высокая и худощавая, она уверенно шагала по жизни своими прекрасными ножками. Шикарные струящиеся волосы Джоан, которые она с давних пор искусно подкрашивала, неизменно отливали темным «тициановым» огнем. Ее аккуратный, слегка retroussé [2] носик не отвлекал внимания от обведенных черным карандашом голубых глаз, блестевших и сверкающих меж густых ресниц.
Восемнадцатилетний Харви Блэкет, путешествующий в Апеннинах, был сыном Джоан, ее единственным ребенком. Отец покинул семью, когда мальчику исполнилось пять лет, его появление на свет и способствовало разрушению брака родителей. С тех пор Харви жил с матерью, и между ними сложились бурные собственнические отношения. Поначалу им регулярно поступали деньги. Отец, пока жил в Англии, снабжал их кое-какими средствами, к тому же Джоан работала секретаршей. Она имела, как говорится, много «друзей», а вернее, поклонников, наличие которых в определенное время стало источником ее ссор с сыном. Когда Харви исполнилось пятнадцать, Джоан сбежала в Париж, оставив мальчика, еще учившегося в школе, в крошечной однокомнатной квартире за Нот-Энд-роуд и выделив ему мизерное содержание. Она препоручила сына заботам так называемых приемных родителей, одним из которых стала Луиза, а другим — упомянутый уже Арлекин. Харви, очевидно сделав вывод, что пора взрослеть, оказался вполне способным к самостоятельной жизни и в восемнадцать лет удачно получил стипендию для изучения современных языков в Юниверсити-колледже в Лондоне. Он предпочел отдохнуть годик, прежде чем углубиться в серьезную учебу, и весьма своевременно получил грант, дававший ему возможность провести четыре месяца, изучая Италию. С детства он говорил по-французски с матерью и бабушкой, а немецкий и итальянский языки выучил в школе. Его путешествие по Италии было предпринято для предварительного знакомства со страной перед длительным пребыванием во Флоренции.
Все считали, что Джоан вела и ведет довольно беспорядочный образ жизни, или, как она сама выражалась, «une vie de bâton de chaise» [3], а Луиза, напротив, даже после «великой трагедии» продолжает вести тихую и спокойную, правильную и целесообразную жизнь, достаточно благопристойную, но энергичную, предрешенную ее кроткими и добродушными родителями и правильным возвышенным воспитанием. «Великой трагедией» стала потеря мужа, Эдварда Андерсона, внезапно умершего от рака в поразительно раннем возрасте. Эдвард Андерсон, известный как Тедди, был на несколько лет старше своей жены. Когда-то он числился способным и многообещающим бухгалтером. После трагической кончины мужа благоразумная и активная Луиза изучила текстовый редактор и устроилась на неполный рабочий день и продолжала вести размеренную жизнь. Дети ее оставались «ангелами». Луиза жила в кругу подруг детства, таких как Джоан, Конни и Кора, а также верных друзей ее мужа со времен учебы в Кембридже: Клемента Граффе, Лукаса Граффе и Беллами Джеймса, которого еще в студенческие годы прозвали «капелланом». На спокойном и доброжелательном, широкоскулом лице Луизы не появилось ни единой морщинки, ни одного свидетельства горя или душевных метаний, которые отметили более эффектное лицо Джоан Блэкет, не нанеся, однако, ущерба ее красоте. Но в разбитом сердце Луизы кровоточила незаживающая рана.
— Неужели Англии суждено вечно мокнуть под дождем?
— Как раз сейчас дождя нет.
— Остался хоть кто-нибудь в этом городе?
— Да, несколько миллионов горожан.
— К чему говорить то, что и так понятно?
— Я говорю как есть.
— Почему бы тебе не рассказать мне какую-нибудь забавную и воодушевляющую историю, к примеру о чьей-нибудь развалившейся семейке, о новой интрижке, о чьем-то банкротстве, позоре или смерти?
Луиза улыбнулась. Они шли по влажной траве, и свежий прохладный ветер, казалось затеявший игру в прятки с платанами, ловко кружил огромные, коричневые и потяжелевшие от дождя листья. Узкое искусственное озеро Гайд-парка, Серпентин, в изменчивом освещении то темнело, то серебрилось между деревьями. Высокий каменный памятник принцу Альберту, в солнечный день напоминавший величественный готический собор в Орвието (так однажды высказалась Джоан), сейчас выглядел ущербным и бесформенным, как тающая сосулька. Небо над центром Лондона было угрожающе темным, хотя дождь временно прекратился. Джоан, только что закрывшая свой большой зонт, была одета в элегантный зеленый костюм, украшенный узкими полосками серебристого меха. Она шествовала в высоких черных сапогах под прикрытием черной фетровой шляпы. Фигуру Луизы, предпочитавшей даже под мелким дождиком гулять с непокрытой головой, скрывал свободный бесформенный черный макинтош с откинутым на спину капюшоном. Ее густые, зачесанные назад каштановые волосы, прямые и жесткие, по словам школьных подруг, «как конская грива», оставляли открытым большой лоб и, гладко прилегая к голове, спускались к плечам. Бледную кожу лица Луизы, летом покрывавшуюся веснушками, оживлял внимательный взгляд золотисто-карих глаз цвета осенних листьев платана. По лицу ее обычно блуждала снисходительно-спокойная, чуть удивленная и добрая полуулыбка. Как-то ее даже назвали неизменно улыбчивой дамой.
